Неточные совпадения
Взяли бы да и бросили меня в Волгу; я бы рада была. «Казнить-то тебя, говорят, так с тебя
грех снимется, а ты живи да мучайся своим
грехом».
Бог знает, какой
грех его попутал; он, изволишь видеть, поехал за город с одним поручиком, да
взяли с собою шпаги, да и ну друг в друга пырять; а Алексей Иваныч и заколол поручика, да еще при двух свидетелях!
Мы скажем им, что всякий
грех будет искуплен, если сделан будет с нашего позволения; позволяем же им грешить потому, что их любим, наказание же за эти
грехи, так и быть,
возьмем на себя.
Одно тут спасение себе:
возьми себя и сделай себя же ответчиком за весь
грех людской.
И
возьмем на себя, а нас они будут обожать как благодетелей, понесших на себе их
грехи пред Богом.
На другой день прихожу к ней и приношу эту половину: «Катя,
возьми от меня, мерзавца и легкомысленного подлеца, эту половину, потому что половину я прокутил, прокучу, стало быть, и эту, так чтобы от
греха долой!» Ну как в таком случае?
Хоть бы то
взять: иной здоровый человек очень легко согрешить может; а от меня сам
грех отошел.
Протяжным голосом и несколько нараспев начал он меня увещевать; толковал о
грехе утаивать истину пред лицами, назначенными царем, и о бесполезности такой неоткровенности,
взяв во внимание всеслышащее ухо божие; он не забыл даже сослаться на вечные тексты, что «нет власти, аще не от бога» и «кесарю — кесарево».
— Вряд ли он и косу в руку
взять умеет, — предупреждал Федот, —
грех только с ним один.
— Пришла прощенья у тебя выпросить. Хоть и не своей волей я за тебя замуж иду, а все-таки кабы не
грех мой, ты бы по своей воле невесту за себя
взял, на людей смотреть не стыдился бы.
— Эй, послушайся, Матренка! Он ведь тоже человек подневольный; ему и во сне не снилось, что ты забеременела, а он, ни дай, ни вынеси за что, должен чужой
грех на себя
взять. Может, он и сейчас сидит в застольной да плачет!
— Если бы мне удалось отсюда выйти, я бы все кинул. Покаюсь: пойду в пещеры, надену на тело жесткую власяницу, день и ночь буду молиться Богу. Не только скоромного, не
возьму рыбы в рот! не постелю одежды, когда стану спать! и все буду молиться, все молиться! И когда не снимет с меня милосердие Божие хотя сотой доли
грехов, закопаюсь по шею в землю или замуруюсь в каменную стену; не
возьму ни пищи, ни пития и умру; а все добро свое отдам чернецам, чтобы сорок дней и сорок ночей правили по мне панихиду.
— Совсем несчастный! Чуть-чуть бы по-другому судьба сложилась, и он бы другой был. Такие люди не умеют гнуться, а прямо ломаются. Тогда много
греха на душу
взял старик Михей Зотыч, когда насильно женил его на Серафиме. Прежде-то всегда так делали, а по нынешним временам говорят, что свои глаза есть. Михей-то Зотыч думал лучше сделать, чтобы Галактион не сделал так, как брат Емельян, а оно вон что вышло.
— Есть и такой
грех. Не пожалуемся на дела, нечего бога гневить. Взысканы через число… Только опять и то сказать, купца к купцу тоже не применишь. Старинного-то, кондового купечества немного осталось, а развелся теперь разный мусор.
Взять вот хоть этих степняков, — все они с бору да с сосенки набрались. Один приказчиком был, хозяина обворовал и на воровские деньги в люди вышел.
Так это все
грех подневольный, за который и взыску нет: чего с каторжанок
взять.
«Эх, бабы, всех-то вас
взять да сложить вместе — один
грех выйдет».
— И тоже тебе нечем похвалиться-то:
взял бы и помог той же Татьяне. Баба из последних сил выбилась, а ты свою гордость тешишь. Да что тут толковать с тобой!.. Эй, Прокопий, ступай к отцу Акакию и веди его сюда, да чтобы крест с собой захватил: разрешительную молитву надо сказать и отчитать проклятие-то. Будет Господа гневить… Со своими
грехами замаялись, не то что других проклинать.
— Ох, помирать скоро, Андрошка… О душе надо подумать. Прежние-то люди больше нас о душе думали: и
греха было больше, и спасения было больше, а мы ни богу свеча ни черту кочерга. Вот хоть тебя
взять: напал на деньги и съежился весь. Из пушки тебя не прошибешь, а ведь подохнешь — с собой ничего не
возьмешь. И все мы такие, Андрошка… Хороши, пока голодны, а как насосались — и конец.
— Ничего я не знаю, Степан Романыч… Вот хоша и сейчас
взять: я и на шахтах, я и на Фотьянке, а конторское дело опричь меня делается. Работы были такие же и раньше, как сейчас. Все одно… А потом путал еще меня Кишкин вольными работами в Кедровской даче. Обложат, грит, ваши промысла приисками, будут скупать ваше золото, а запишут в свои книги. Это-то он резонно говорит, Степан Романыч.
Греха не оберешься.
— К самому сердцу пришлась она мне, горюшка, — плакала Таисья, качая головой. — Точно вот она моя родная дочь… Все терпела, все скрывалась я, Анфиса Егоровна, а вот теперь прорвало… Кабы можно, так на себя бы, кажется,
взяла весь Аграфенин
грех!.. Видела, как этот проклятущий Кирилл зенки-то свои прятал: у, волк! Съедят они там девку в скитах с своею-то Енафой!..
«Экой
грех, — говорил он, — теперь уж другая не
возьмет.
Ощутил лесной зверь, что у него на лбу будто зубы прорезываются.
Взял письма, прочитал — там всякие такие неудобные подробности изображаются. Глупая была баба! Мало ей того, чтоб
грех сотворить, — нет,
возьмет да на другой день все это опишет: «Помнишь ли, мол, миленький, как ты сел вот так, а я села вот этак, а потом ты
взял меня за руку, а я, дескать, хотела ее отнять, ну, а ты»… и пошла, и пошла! да страницы четыре мелко-намелко испишет, и все не то чтоб дело какое-нибудь, а так, пустяки одни.
— Ну, ну, пошутить-то ведь не
грех. Не все же серьезничать; шутка тоже, в свое время, не лишняя. Жизнь она смазывает. Начнут колеса скрипеть —
возьмешь и смажешь. Так-то, голубчик. Христос с тобой! Главное — здоровье береги!
— В гроб с собой
возьму это письмо! Царь небесный простит мне за него хоть один из моих
грехов.
Ну, а потом? — спрашивал я сам себя, но тут я припомнил, что эти мечты — гордость,
грех, про который нынче же вечером надо будет сказать духовнику, и возвратился к началу рассуждений: — Для приготовления к лекциям я буду ходить пешком на Воробьевы горы; выберу себе там местечко под деревом и буду читать лекции; иногда
возьму с собой что-нибудь закусить: сыру или пирожок от Педотти, или что-нибудь.
— Э, что мне до тебя, да и
грех, — поднялся вдруг со скамьи Шатов. — Привстаньте-ка! — сердито дернул он из-под меня скамью и,
взяв, поставил ее на прежнее место.
Так из-за тебя, проклятого, я
грех на душу
взял!»
— Спасибо тебе, государь, — сказал он, — спасибо за твою хлеб-соль! Спасибо, что выгоняешь слугу своего, как негодного пса! Буду, — прибавил он неосторожно, — буду хвалиться на Руси твоею лаской! Пусть же другие послужат тебе, как служила Федора! Много
грехов взял я на душу на службе твоей, одного
греха не
взял, колдовства не
взял на душу!
— Часто мы видим, что люди не только впадают в
грех мысленный, но и преступления совершают — и всё через недостаток ума. Плоть искушает, а ума нет — вот и летит человек в пропасть. И сладенького-то хочется, и веселенького, и приятненького, а в особенности ежели женский пол… как тут без ума уберечись! А коли ежели у меня есть ум, я
взял канфарки или маслица; там потер, в другом месте подсыпал — смотришь, искушение-то с меня как рукой сняло!
— А он
взял да и промотал его! И добро бы вы его не знали: буян-то он был, и сквернослов, и непочтительный — нет-таки. Да еще папенькину вологодскую деревеньку хотели ему отдать! А деревенька-то какая! вся в одной меже, ни соседей, ни чересполосицы, лесок хорошенький, озерцо… стоит как облупленное яичко, Христос с ней! хорошо, что я в то время случился, да воспрепятствовал… Ах, маменька, маменька, и не
грех это вам!
— Да, милостиво смотреть, как бы ты ни был грешен. Да ведь тут не я, а закон! Подумай! Ведь я богу служу и отечеству; я ведь тяжкий
грех возьму на себя, если ослаблю закон, подумай об этом!
«Пусть горе моё будет в радость тебе и
грех мой — на забаву, не пожалуюсь ни словом никогда, всё на себя
возьму перед господом и людьми! Так ты обласкал всю меня и утешил, золотое сердце, цветочек тихий! Как в ручье выкупалась я, и словно душу ты мне омыл — дай тебе господи за ласку твою всё счастье, какое есть…»
Взяла, перекрестясь, даёт мужику, видно, мужу: «Ешь, говорит, Миша, а
грех — на меня!» На коленки даже встала перед ним, воет: «Поешь, Миша, не стерплю я, как начнут тебя пороть!» Ну, Миша этот поглядел на стариков, — те отвернулись, — проглотил.
— А уставщики наши. А муллу или кадия татарского послушай. Он говорит: «вы неверные, гяуры, зачем свинью едите?» Значит, всякий свой закон держит. А по-моему всё одно. Всё Бог сделал на радость человеку. Ни в чем
греха нет. Хоть с зверя пример
возьми. Он и в татарскомъ камыше, и в нашем живет. Куда придет, там и дом. Что Бог дал, то и лопает. А наши говорят, что за это будем сковороды лизать. Я так думаю, что всё одна фальшь, — прибавил он, помолчав.
— Не то чтоб жаль; но ведь, по правде сказать, боярин Шалонский мне никакого зла не сделал; я ел его хлеб и соль. Вот дело другое, Юрий Дмитрич, конечно, без
греха мог бы уходить Шалонского, да, на беду, у него есть дочка, так и ему нельзя… Эх, черт
возьми! кабы можно было, вернулся бы назад!.. Ну, делать нечего… Эй вы, передовые!.. ступай! да пусть рыжий-то едет болотом первый и если вздумает дать стречка, так посадите ему в затылок пулю… С богом!
— А, так ты опять за свое, опять баловать!.. Постой, постой, вот я только крикну: «Дядя Глеб!», крикну — он те даст! Так вот
возьмет хворостину да тебя тут же на месте так вот и отхлещет!.. Пойдем, говорю, до
греха…
— Господи Исусе! — хрипло выговорил Терентий. — Илюша, — ты мне как сын был… Ведь я… для тебя… для твоей судьбы на
грех решился… Ты
возьми деньги!.. А то не простит мне господь…
— Илюша! И родить тебя не просил ты… — смешно Протянув руку к Илье, сказал ему дядя. — Нет, ты деньги
возьми, — Христа ради! Ради души моей спасенья… Господь
греха мне не развяжет, коли не
возьмёшь…
Гаврило. Батюшки мои! Родные! На
грех она меня взяла-то, дурака! Что для меня дороже-то всего на свете, что я берег-то пуще глазу… целый день, кажется, вот всякую пылинку с нее сдувал, — а тут вдруг ее у меня…
— Будет!
Взял я
грехов на себя довольно. За Волгой есть у меня дядя, древний старик, — вся моя родня на земле. Пойду к нему! Он — пчеляк. Молодой был — за фальшивые бумажки судился…
Гавриловна. Строгостью ничего не
возьмешь! Хоть скажи им, пожалуй, что вот, мол, за то-то и то-то вешать будут — все-таки будут делать. Где больше строгости, там и
греха больше. Надо судить по человечеству. Нужды нет, что у них разум-то купленый, а у нас свой дешевый, да и то мы так не рассуждаем. На словах-то ты прикажи строго-настрого, а на деле не всякого виноватого казни, а иного и помилуй. Иное дело бывает от баловства, а иной беде и сам не рад.
Мурзавецкая. Нет, отомщу, отомщу.
Грех на душу
возьму, а отомщу! (Стучит костылем.)
Глафира.
Возьмите власть над собой, разлюбите его! И если уж вы без любви жить не можете, так полюбите бедного человека,
греха будет меньше. Его разлюбить легко, стоит только вглядеться в него хорошенько.
Чугунов. Как можно, благодетельница…
грех этакий!
возьму ли я на свою душу?..
— Полезай сюда, барин, — сказала солдатка, указывая на второй, — да заройся хорошенько с головой в солому, и кто бы ни приходил, что бы тут ни делали… не вылезай без меня; а я, коли жива буду, тебя не выдам; что б ни было, а этого
греха не
возьму на свою душу!..
— Ни дать, ни
взять — Корсаков, — сказал старый князь Лыков, отирая слезы смеха, когда спокойствие мало по малу восстановилось. — А что
греха таить? Не он первый, не он последний воротился из Немецчины на святую Русь скоморохом. Чему там научаются наши дети? Шаркать, болтать бог весть на каком наречии, не почитать старших, да волочиться за чужими женами. Изо всех молодых людей, воспитанных в чужих краях (прости господи), царской арап всех более на человека походит.
— Это —
грех, не понимать.
Взял девушку, она тебе детей родит, а тебя будто и нет, — без души ты ко мне. Это
грех, Петя. Кто тебе ближе меня, кто тебя пожалеет в тяжёлый час?
Машинально осмотрелся кругом: ему пришло было на мысль как-нибудь, этак под рукой, бочком, втихомолку улизнуть от
греха, этак
взять — да и стушеваться, то есть сделать так, как будто бы он ни в одном глазу, как будто бы вовсе не в нем было и дело.
— Был ведь он у меня… И такой странный: вынул из кармана бумажник и начал перед глазами махать им. А впрочем, день на день не приходится. Я вообще трудно решаюсь, все думаю: может, и еще Бог
грехам потерпит! И вдруг выдастся час:
возьми всё и отстань!
Эти все
грехи я на душу
взял, совестью для детей пожертвовал, а мне за это шиш!