Неточные совпадения
Почтмейстер. Сам не знаю, неестественная сила
побудила. Призвал было уже курьера, с тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет, так вот и тянет!
В одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а
в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
Пастух уж со скотиною
Угнался; за малиною
Ушли подружки
в бор,
В полях трудятся пахари,
В лесу стучит топор!»
Управится с горшочками,
Все вымоет, все выскребет,
Посадит хлебы
в печь —
Идет родная матушка,
Не
будит — пуще кутает:
«Спи, милая, касатушка,
Спи, силу запасай!
Таковы-то были мысли, которые
побудили меня, смиренного городового архивариуса (получающего
в месяц два рубля содержания, но и за всем тем славословящего), ку́пно [Ку́пно — вместе, совместно.] с троими моими предшественниками, неумытными [Неумы́тный — неподкупный, честный (от старого русского слова «мыт» — пошлина).] устами воспеть хвалу славных оных Неронов, [Опять та же прискорбная ошибка.
Третий, артиллерист, напротив, очень понравился Катавасову. Это был скромный, тихий человек, очевидно преклонявшийся пред знанием отставного гвардейца и пред геройским самопожертвованием купца и сам о себе ничего не говоривший. Когда Катавасов спросил его, что его
побудило ехать
в Сербию, он скромно отвечал...
В семь часов его
разбудило прикосновение ее руки к плечу и тихий шопот.
Он подошел к своему кучеру, задремавшему на козлах
в косой уже тени густой липы, полюбовался переливающимися столбами толкачиков-мошек, вившихся над плотными лошадьми и,
разбудив кучера, вскочил
в коляску и велел ехать к Брянскому.
Для меня земские учреждения просто повинность платить восемнадцать копеек с десятины, ездить
в город, ночевать с клопами и слушать всякий вздор и гадости, а личный интерес меня не
побуждает.
Француз спал или притворялся, что спит, прислонив голову к спинке кресла, и потною рукой, лежавшею на колене, делал слабые движения, как будто ловя что-то. Алексей Александрович встал, хотел осторожно, но, зацепив за стол, подошел и положил свою руку
в руку Француза. Степан Аркадьич встал тоже и, широко отворяя глава, желая
разбудить себя, если он спит, смотрел то на того, то на другого. Всё это было наяву. Степан Аркадьич чувствовал, что у него
в голове становится всё более и более нехорошо.
В пять часов скрип отворенной двери
разбудил его. Он вскочил и оглянулся. Кити не было на постели подле него. Но за перегородкой был движущийся свет, и он слышал ее шаги.
Слова кондуктора
разбудили его и заставили вспомнить о матери и предстоящем свидании с ней. Он
в душе своей не уважал матери и, не отдавая себе
в том отчета, не любил ее, хотя по понятиям того круга,
в котором жил, по воспитанию своему, не мог себе представить других к матери отношений, как
в высшей степени покорных и почтительных, и тем более внешне покорных и почтительных, чем менее
в душе он уважал и любил ее.
Утром страшный кошмар, несколько раз повторявшийся ей
в сновидениях еще до связи с Вронским, представился ей опять и
разбудил ее. Старичок с взлохмаченной бородой что-то делал, нагнувшись над железом, приговаривая бессмысленные французские слова, и она, как и всегда при этом кошмаре (что и составляло его ужас), чувствовала, что мужичок этот не обращает на нее внимания, но делает это какое-то страшное дело
в железе над нею. И она проснулась
в холодном поту.
Узнав, что доктор еще не вставал, Левин из разных планов, представлявшихся ему, остановился на следующем: Кузьме ехать с запиской к другому доктору, а самому ехать
в аптеку за опиумом, а если, когда он вернется, доктор еще не встанет, то, подкупив лакея или насильно, если тот не согласится,
будить доктора во что бы то ни стало.
Обольщение это было непродолжительно. Больной заснул спокойно, но чрез полчаса кашель
разбудил его. И вдруг исчезли все надежды и
в окружающих его и
в нем самом. Действительность страдания, без сомнения, даже без воспоминаний о прежних надеждах, разрушила их
в Левине и Кити и
в самом больном.
Я лег на диван, завернувшись
в шинель и оставив свечу на лежанке, скоро задремал и проспал бы спокойно, если б, уж очень поздно, Максим Максимыч, взойдя
в комнату, не
разбудил меня. Он бросил трубку на стол, стал ходить по комнате, шевырять
в печи, наконец лег, но долго кашлял, плевал, ворочался…
Приезд гостьи
разбудил собачонок, спавших на солнце: мохнатую Адель, беспрестанно путавшуюся
в собственной шерсти, и кобелька Попури на тоненьких ножках.
Одно обстоятельство чуть было, однако же, не
разбудило Тентетникова и чуть было не произвело переворота
в его характере.
Так он писал темно и вяло
(Что романтизмом мы зовем,
Хоть романтизма тут нимало
Не вижу я; да что нам
в том?)
И наконец перед зарею,
Склонясь усталой головою,
На модном слове идеал
Тихонько Ленский задремал;
Но только сонным обаяньем
Он позабылся, уж сосед
В безмолвный входит кабинет
И
будит Ленского воззваньем:
«Пора вставать: седьмой уж час.
Онегин, верно, ждет уж нас».
Татьяна то вздохнет, то охнет;
Письмо дрожит
в ее руке;
Облатка розовая сохнет
На воспаленном языке.
К плечу головушкой склонилась.
Сорочка легкая спустилась
С ее прелестного плеча…
Но вот уж лунного луча
Сиянье гаснет. Там долина
Сквозь пар яснеет. Там поток
Засеребрился; там рожок
Пастуший
будит селянина.
Вот утро: встали все давно,
Моей Татьяне всё равно.
Все уже разошлись; одна свеча горит
в гостиной; maman сказала, что она сама
разбудит меня; это она присела на кресло, на котором я сплю, своей чудесной нежной ручкой провела по моим волосам, и над ухом моим звучит милый знакомый голос...
Дверь скрипнула, и
в комнату вошел дьячок на смену. Этот шум
разбудил меня, и первая мысль, которая пришла мне, была та, что, так как я не плачу и стою на стуле
в позе, не имеющей ничего трогательного, дьячок может принять меня за бесчувственного мальчика, который из шалости или любопытства забрался на стул: я перекрестился, поклонился и заплакал.
Однако несчастия никакого не случилось; через час времени меня
разбудил тот же скрип сапогов. Карл Иваныч, утирая платком слезы, которые я заметил на его щеках, вышел из двери и, бормоча что-то себе под нос, пошел на верх. Вслед за ним вышел папа и вошел
в гостиную.
12-го августа 18…, ровно
в третий день после дня моего рождения,
в который мне минуло десять лет и
в который я получил такие чудесные подарки,
в семь часов утра Карл Иваныч
разбудил меня, ударив над самой моей головой хлопушкой — из сахарной бумаги на палке — по мухе.
Тарас видел, как смутны стали козацкие ряды и как уныние, неприличное храброму, стало тихо обнимать козацкие головы, но молчал: он хотел дать время всему, чтобы пообыклись они и к унынью, наведенному прощаньем с товарищами, а между тем
в тишине готовился разом и вдруг
разбудить их всех, гикнувши по-казацки, чтобы вновь и с большею силой, чем прежде, воротилась бодрость каждому
в душу, на что способна одна только славянская порода — широкая, могучая порода перед другими, что море перед мелководными реками.
— Я бы дал, — вполголоса ответил Лонгрен, — но табак у меня
в том кармане. Мне, видишь, не хочется
будить дочку.
Окончательно
разбудил его сильный стук
в двери.
Он шел домой и, уходя, спешил заглянуть на больного. Разумихин донес ему, что тот спит, как сурок. Зосимов распорядился не
будить, пока проснется. Сам же обещал зайти часу
в одиннадцатом.
Злодей-то, видно, силен; а у нас всего сто тридцать человек, не считая казаков, на которых плоха надежда, не
в укор
буди тебе сказано, Максимыч.
Присутствие Швабрина было мне несносно. Я скоро простился с комендантом и с его семейством; пришед домой, осмотрел свою шпагу, попробовал ее конец и лег спать, приказав Савельичу
разбудить меня
в седьмом часу.
Увидя мои упражнения
в географии, батюшка дернул меня за ухо, потом подбежал к Бопре,
разбудил его очень неосторожно и стал осыпать укоризнами.
На другой день тюремный сторож меня
разбудил, с объявлением, что меня требуют
в комиссию. Два солдата повели меня через двор
в комендантский дом, остановились
в передней и впустили одного во внутренние комнаты.
Отстаньте, говорю, сейчас,
Я криком
разбужу всех
в доме
И погублю себя и вас.
Петр
разбудил его
в четыре часа; он тотчас оделся и вышел с ним.
Фенечка,
в особенности, до того с ним освоилась, что однажды ночью велела
разбудить его: с Митей сделались судороги; и он пришел и, по обыкновению полушутя, полузевая, просидел у ней часа два и помог ребенку.
Но Василий Иванович, не оборачиваясь, только рукой махнул и вышел. Возвратясь
в спальню, он застал свою жену
в постели и начал молиться шепотом, чтобы ее не
разбудить. Однако она проснулась.
— Извините, я, кажется, заставил вас ждать, — промолвил он, кланяясь сперва Базарову, потом Петру,
в котором он
в это мгновение уважал нечто вроде секунданта. — Я не хотел
будить моего камердинера.
Слушая, как
в редакции говорят о необходимости политических реформ, разбирают достоинства европейских конституций, утверждают и оспаривают возникновение
в России социалистической крестьянской республики, Самгин думал, что эти беседы, всегда горячие, иногда озлобленные, — словесная игра, которой развлекаются скучающие, или ремесло профессионалов, которые зарабатывают хлеб свой тем, что «
будят политическое и национальное самосознание общества».
«Испытание различных неудобств входит
в число обязанностей, взятых мною на себя», — подумал он, внутренно усмехаясь. И ко всему этому Осип раздражал его любопытство,
будил желание подорвать авторитет ласкового старичка.
Немая и мягонькая, точно кошка, жена писателя вечерами непрерывно разливала чай. Каждый год она была беременна, и раньше это отталкивало Клима от нее, возбуждая
в нем чувство брезгливости; он был согласен с Лидией, которая резко сказала, что
в беременных женщинах есть что-то грязное. Но теперь, после того как он увидел ее голые колени и лицо, пьяное от радости, эта женщина, однообразно ласково улыбавшаяся всем,
будила любопытство,
в котором уже не было места брезгливости.
Затем вспомнил, что элегантный герой Мопассана
в «Нашем сердце» сделал своей любовницей горничную. Он
разбудил Бланш, и это заставило ее извиниться пред ним. Уезжая, он подарил ей браслет
в полтораста франков и дал еще пятьдесят. Это очень тронуло ее, вспыхнули щеки, радостно заблестели глаза, и тихонько, смеясь, она счастливо пробормотала...
Бывали минуты, когда Клим Самгин рассматривал себя как иллюстрированную книгу, картинки которой были одноцветны, разнообразно неприятны, а объяснения к ним, не удовлетворяя,
будили грустное чувство сиротства. Такие минуты он пережил, сидя
в своей комнате,
в темном уголке и тишине.
Лежа
в постели, Клим озабоченно вспоминал голодные, жадные ласки Нехаевой, и ему показалось, что
в них было что-то болезненное, доходящее до границ отчаяния. Она так прижималась к нему, точно хотела исчезнуть
в нем. Но было
в ней и нечто детски нежное, минутами она
будила и
в нем нежность.
Ехала бугристо нагруженная зеленая телега пожарной команды, под ее дугою качался и весело звонил колокольчик. Парой рыжих лошадей правил краснолицый солдат
в синей рубахе, медная голова его ослепительно сияла. Очень странное впечатление
будили у Самгина веселый колокольчик и эта медная башка, сиявшая празднично. За этой телегой ехала другая, третья и еще, и над каждой торжественно возвышалась медная голова.
С этим он и уснул, а утром его
разбудил свист ветра, сухо шумели сосны за окном, тревожно шелестели березы; на синеватом полотнище реки узорно курчавились маленькие волнишки. Из-за реки плыла густо-синяя туча, ветер обрывал ее край, пышные клочья быстро неслись над рекою, поглаживая ее дымными тенями.
В купальне кричала Алина. Когда Самгин вымылся, оделся и сел к столу завтракать — вдруг хлынул ливень, а через минуту вошел Макаров, стряхивая с волос капли дождя.
Ему даже захотелось
разбудить Варвару, сказать
в лицо ей жесткие слова, избить ее словами, заставить плакать.
Спать он лег, чувствуя себя раздавленным, измятым, и проснулся, разбуженный стуком
в дверь, горничная
будила его к поезду. Он быстро вскочил с постели и несколько секунд стоял, закрыв глаза, ослепленный удивительно ярким блеском утреннего солнца. Влажные листья деревьев за открытым окном тоже ослепительно сияли, отражая
в хрустальных каплях дождя разноцветные, короткие и острые лучики. Оздоровляющий запах сырой земли и цветов наполнял комнату; свежесть утра щекотала кожу. Клим Самгин, вздрагивая, подумал...
Самгин шел тихо, как бы опасаясь расплескать на ходу все то, чем он был наполнен. Большую часть сказанного Кутузовым Клим и читал и слышал из разных уст десятки раз, но
в устах Кутузова эти мысли принимали как бы густоту и тяжесть первоисточника. Самгин видел пред собой Кутузова
в тесном окружении раздраженных, враждебных ему людей вызывающе спокойным, уверенным
в своей силе, — как всегда, это
будило и зависть и симпатию.
— Тоже вот и Любаша: уж как ей хочется, чтобы всем было хорошо, что уж я не знаю как! Опять дома не ночевала, а намедни, прихожу я утром,
будить ее — сидит
в кресле, спит, один башмак снят, а другой и снять не успела, как сон ее свалил. Люди к ней так и ходят, так и ходят, а женишка-то все нет да нет! Вчуже обидно, право: девушка сочная, как лимончик…
Когда назойливый стук
в дверь
разбудил Самгина, черные шарики все еще мелькали
в глазах его, комнату наполнял холодный, невыносимо яркий свет зимнего дня, — света было так много, что он как будто расширил окно и раздвинул стены. Накинув одеяло на плечи, Самгин открыл дверь и,
в ответ на приветствие Дуняши, сказал...
Мать и Варавка возвратились поздно, когда он уже спал. Его
разбудил смех и шум, поднятый ими
в столовой, смеялись они, точно пьяные. Варавка все пробовал петь, а мать кричала...
— Москва! —
разбудил его Дронов, одетый
в толстый, мохнатый костюм табачного цвета, причесанный, солидный.