Неточные совпадения
Нужно, чтобы он речами своими разодрал на части мое
сердце, чтобы горькая моя участь была еще горше, чтобы еще жалче было мне моей молодой жизни, чтобы еще страшнее казалась мне смерть моя и чтобы еще больше, умирая, попрекала я тебя, свирепая судьба моя, и тебя — прости мое прегрешение, — Святая
Божья Матерь!
Гончарова.], поэт, — хочу в Бразилию, в Индию, хочу туда, где солнце из камня вызывает жизнь и тут же рядом превращает в камень все, чего коснется своим огнем; где человек, как праотец наш, рвет несеяный плод, где рыщет лев, пресмыкается змей, где царствует вечное лето, — туда, в светлые чертоги
Божьего мира, где природа, как баядерка, дышит сладострастием, где душно, страшно и обаятельно жить, где обессиленная фантазия немеет перед готовым созданием, где глаза не устанут смотреть, а
сердце биться».
Пусть заплачет и он, иерей
Божий, и увидит, что сотрясутся в ответ ему
сердца его слушающих.
— Чуду промысла
Божьего. Богу известно мое
сердце, он видит все мое отчаяние. Он всю эту картину видит. Неужели он попустит совершиться ужасу? Алеша, я чуду верю, иди!
— Ракитин знает. Много знает Ракитин, черт его дери! В монахи не пойдет. В Петербург собирается. Там, говорит, в отделение критики, но с благородством направления. Что ж, может пользу принесть и карьеру устроить. Ух, карьеру они мастера! Черт с эфикой! Я-то пропал, Алексей, я-то,
Божий ты человек! Я тебя больше всех люблю. Сотрясается у меня
сердце на тебя, вот что. Какой там был Карл Бернар?
Завет христианства заключается в соединении небесного с земным, божественного — с человеческим; всеобщее же воскрешение, воскрешение имманентное, всем
сердцем, всей мыслью, всеми действиями, т. е. всеми силами и способностями всех сынов человеческих совершаемое, и есть исполнение этого завета Христа — Сына
Божьего и вместе с тем сына человеческого».
— Ты думаешь, что я потому не иду к тебе, что совестно за долг? — спросил Груздев, выпив водки. — Конечно, совестно… Только я тут не виноват, —
божья воля. Бог дал, бог и взял… А тяжело было мне просто видеть тебя, потому как ты мне больше всех Анфису Егоровну напоминаешь. Как вспомню про тебя, так кровью
сердце и обольется.
Севастополь с ума и с
сердца не сходит: совестно обогреться
божьим солнышком и свободно подышать теплотой.
Но до чтения ли, до письма ли было тут, когда душистые черемухи зацветают, когда пучок на березах лопается, когда черные кусты смородины опушаются беловатым пухом распускающихся сморщенных листочков, когда все скаты гор покрываются подснежными тюльпанами, называемыми сон, лилового, голубого, желтоватого и белого цвета, когда полезут везде из земли свернутые в трубочки травы и завернутые в них головки цветов; когда жаворонки с утра до вечера висят в воздухе над самым двором, рассыпаясь в своих журчащих, однообразных, замирающих в небе песнях, которые хватали меня за
сердце, которых я заслушивался до слез; когда
божьи коровки и все букашки выползают на
божий свет, крапивные и желтые бабочки замелькают, шмели и пчелы зажужжат; когда в воде движенье, на земле шум, в воздухе трепет, когда и луч солнца дрожит, пробиваясь сквозь влажную атмосферу, полную жизненных начал…
И вся эта толпа пришла сюда с чистым
сердцем, храня, во всей ее непорочности, душевную лепту, которую она обещала повергнуть к пречестному и достохвальному образу
божьего угодника.
Конечно, есть, же какая-нибудь этому причина, что
сердце в них словно зачерствело, что они на свет
божий сурово глядят, а только это истинная истина, что к общению их мало тянет.
— А вы припомните, как вы мне ответили на мой запрос о необходимости иметь в
сердцах страх
божий? Конечно, я вас лично не обвиняю, но письмоводитель ваш — шпилька!
Аграфена Кондратьевна (входя). Так, так, бесстыдница! Как будто
сердце чувствовало: ни свет ни заря, не поемши хлеба
Божьего, да уж и за пляску тотчас!
Вспомогательными средствами для сего являются: задержание дыхания (ноздренное дыхание), при мысленном повторении молитвы Иисусовой: «Господи Иисусе Христе, сыне
божий, помилуй мя!» Сие называется сжатием духа; сие сжатие переходит во внутреннее порывистое движение, выражающееся усиленным биением
сердца.
— Не вдруг, девушки! Мне с самого утра грустно. Как начали к заутрене звонить да увидела я из светлицы, как народ
божий весело спешит в церковь, так, девушки, мне стало тяжело… и теперь еще
сердце надрывается… а тут еще день выпал такой светлый, такой солнечный, да еще все эти уборы, что вы на меня надели… скиньте с меня запястья, девушки, скиньте кокошник, заплетите мне косу по-вашему, по-девичьи!
— Братцы! Горожане! Приходят к нам молодые люди, юноши, чистые
сердцем, будто ангелы приходят и говорят доброе, неслыханное, неведомое нам — истинное
божье говорят, и — надо слушать их: они вечное чувствуют, истинное — богово! Надо слушать их тихо, во внимании, с открытыми
сердцами, пусть они не известны нам, они ведь потому не известны, что хорошего хотят, добро несут в
сердцах, добро, неведомое нам…
— Мир душевный и покой только в единении с господом находим и нигде же кроме. Надо жить просто, с доверием ко благости господа, надо жить по-детски, а по-детски и значит по-божьи. Спаситель наш был дитя
сердцем, любил детей и сказал о них: «Таковых бо есть царствие небесное».
— Alea jacta est, [ — Жребий брошен (лат.).] — проговорил он. — Посвящается раб
божий Василий во псаломщика от литературы… Дай бог нашему теляти волка поймати. А впрочем, не в этом дело, юноша… Блюди, юноша, дух прав и
сердце смиренно. Одним словом — ура!..
— Безумный! — вскричал он наконец. — И я смел роптать на промысел
божий!.. Я могу назвать Анастасию моей супругою; могу, не отягчая преступлением моей совести, прижать ее к своему
сердцу…
— Нет, Глеб Савиныч, оставь лучше, не тронь его… пожалуй, хуже будет… Он тогда злобу возьмет на нее… ведь муж в жене своей властен. Человека не узнаешь: иной лютее зверя. Полно, перестань, уйми свое
сердце… Этим не пособишь. Повенчаем их; а там будь воля
божья!.. Эх, Глеб Савиныч! Не ему, нет, не ему прочил я свою дочку! — неожиданно заключил дедушка Кондратий.
Откройте уши и
сердцаИ кладовую вашу:
Ныне — день радости,
Веселый,
божий день!
Вся ты, тропина лесная!
Кончился лес.
К утру звезда золотая
С
Божьих небес
Вдруг сорвалась — и упала,
Дунул Господь на нее,
Дрогнуло
сердце мое:
Думала я, вспоминала —
Что было в мыслях тогда,
Как покатилась звезда?
— Для чего же так: неужели в старые годы жениться лучше, чем в молодые? А по-моему, что лучше как в молодой век жениться да взять жену по мыслям и по
сердцу? В этом
божий закон, да и любовь сладка к поре да вовремя, а что же в том радости, чтобы старым телом молодой век задавить? Злей этого обыка для жизни быть не может.
Ловлю я его слова внимательно, ничего не пропуская: кажется мне, что все они большой мысли дети. Говорю, как на исповеди; только иногда, бога коснувшись, запнусь: страшновато мне да и жалко чего-то. Потускнел за это время лик
божий в душе моей, хочу я очистить его от копоти дней, но вижу, что стираю до пустого места, и
сердце жутко вздрагивает.
Архип. Оттого тебе и не мило, что ты
сердцем непокоен. А ты гляди чаще да больше на
божий мир, а на людей-то меньше смотри; вот тебя на
сердце и легче станет. И ночи будешь спать, и сны тебе хорошие будут сниться. Где мы теперь сидим, Афоня?
Афоня. Нет, дедушка, нет, не говори ты этого! Какой я
божий человек! Я видал
божьих людей: они добрые, зла не помнят; их бранят, дразнят, а они смеются. А я, дедушка,
сердцем крут: вот как брат же; только брат отходчив, а я нет; я, дедушка, злой!
«Стану я, раб
божий (имя рек), благословясь и пойду перекрестясь во сине море; на синем море лежит бел горюч камень, на этом камне стоит
божий престол, на этом престоле сидит пресвятая матерь, в белых рученьках держит белого лебедя, обрывает, общипывает у лебедя белое перо; как отскакнуло, отпрыгнуло белое перо, так отскокните, отпрыгните, отпряните от раба божия (имя рек), родимые огневицы и родимые горячки, с буйной головушки, с ясных очей, с черных бровей, с белого тельца, с ретивого
сердца, с черной с печени, с белого легкого, с рученек, с ноженек.
В Архангельской губернии читается: «Встану я, раб
божий, благословясь, пойду перекрестясь из дверей в двери, из дверей в ворота, в чистое поле; стану на запад хребтом, на восток лицом, позрю, посмотрю на ясное небо; со ясна неба летит огненна стрела; той стреле помолюсь, покорюсь и спрошу ее: „Куда полетела, огненна стрела?“ — „В темные леса, в зыбучие болота, в сыроё кореньё!“ — „О ты, огненна стрела, воротись и полетай, куда я тебя пошлю: есть на святой Руси красна девица (имярек), полетай ей в ретивое
сердце, в черную печень, в горячую кровь, в становую жилу, в сахарные уста, в ясные очи, в черные брови, чтобы она тосковала, горевала весь день, при солнце, на утренней заре, при младом месяце, на ветре-холоде, на прибылых днях и на убылых Днях, отныне и до века“».
Себя забудь и дел своих не делай!
Проси у Бога разума и слова,
Сухим очам проси источник слез!
На улицу, на площадь, на базары,
Где есть народ, туда и ты иди!
Высокая апостольская доля —
Будить от сна своих уснувших братий
И
Божьим словом зажигать
сердца!
Когда увидишь, что
сердца и народе
Затеплятся, как свечи пред иконой,
Тогда сбирать казну на помощь ратным!
Сбирать людей на выручку Москвы!
Люди смятённые,
Дьяволовы пленные,
На вечные муки осуждённые!
Выслушайте слово,
От чистого
сердца,
От
божьего разума сошедшее к вам…
Новая ложь! Не поминай напрасно имени
божьего! Истины! Истины! Под рясой скрывается лукавое
сердце!
К чему? Мне лучше, веселей
Среди нагорного тумана.
Везде прекрасен
божий свет.
Отечества для
сердца нет!
Оно насилья не боится,
Как птичка вырвется, умчится.
Поверь мне, — счастье только там,
Где любят нас, где верят нам!
Послушаться она его точно послушалась, только
сердцем начала больно тосковать, а с тоски этой, вестимо, и припадки стали приключаться; в церковь
божью сходить хочется, а выстоять не может «Много раз, говорит, мамонька, сбиралась тебе всю правду открыть, только больно стыдно было».
Только!.. Вот и все вести, полученные Сергеем Андреичем от отца с матерью, от любимой сестры Маринушки. Много воды утекло с той поры, как оторвали его от родной семьи, лет пятнадцать и больше не видался он со сродниками, давно привык к одиночеству, но, когда прочитал письмо Серапиона и записочку на свертке, в
сердце у него захолонуло, и
Божий мир пустым показался… Кровь не вода.
Свиделись они впервые на супрядках. Как взглянула Матренушка в его очи речистые, как услышала слова его покорные да любовные, загорелось у ней на
сердце, отдалась в полон молодцу… Все-то цветно да красно до той поры было в очах ее, глядел на нее
Божий мир светло-радостно, а теперь мутятся глазыньки, как не видят друга милого. Без Якимушки и цветы не цветно цветут, без него и деревья не красно растут во дубравушке, не светло светит солнце яркое, мглою-мороком кроется небо ясное.
Полная светлых надежд на счастье, радостно покидала свой город Марья Гавриловна. Душой привязалась она к жениху и, горячо полюбив его, ждала впереди длинного ряда ясных дней, счастливого житья-бытья с милым избранником
сердца. Не омрачала тихого покоя девушки никакая дума, беззаветно отдалась она мечтам об ожидавшей ее доле. Хорошее, счастливое было то время! Доверчиво, весело глядела Марья Гавриловна на мир
Божий.
Тело наше слабо, нечисто, смертно, но в нем скрыто сокровище, бессмертный дух
божий. Стоит нам сознать этот дух в себе, и мы полюбим людей, а если полюбим людей, то получим всё то, чего желает наше
сердце: будем счастливы.
Было старцу видение. Видит он, что спускается ангел
божий с неба и держит в руке светлый венок, и оглядывается, и ищет того, на кого бы возложить его. И возгорелось
сердце старца. И говорит он ангелу божию: «Чем заслужить светлый венок? Всё сделаю, чтобы получить эту награду».
«Ибо все, водимые Духом Божиим, суть сыны
Божий. Потому что вы не приняли Духа рабства, чтобы опять жить в страхе, но приняли духа усыновлений, которым взываем: Авва, Отче! Сей самый Дух свидетельствует духу нашему, что мы — дети
Божий» (Рим. 8:12-4). «А как вы сыны, то Бог послал в
сердца ваши Духа Сына Своего, вопиющего: Авва, Отче!» (Гал. 4:3–6), а от небесного Отца «именуется всякое отечество на небесах и на земле» (Ефес. 3:15).
С того дня просвещенные евангельским светом люди едиными усты и единым
сердцем о преподобном Фотине исповедовали: «Воистину
Божий человек сей!..»
Когда явишься ты в среде малого стада, в сонме племени нового Израиля, и
Божьи люди станут молиться на твоих глазах истинной молитвой, не подумаешь ли ты по-язычески, не скажешь ли в
сердце своем: «Зачем они хлопают так неистово в ладоши, зачем громко кричат странными голосами?..»
Носила бы только в
сердце страх
Божий, да опасно хранила бы себя от мирских со́блазнов…
— То был богатый богатина Данило Филиппыч, господь Саваоф, — заговорили люди
Божьи, когда смолк ослабевший Устюгов. Волновалась его грудь, восторженным блеском горели глаза. Едва может он сдерживать подступавшие к
сердцу рыданья.
— Духом не мятись,
сердцем не крушись, — выпевала Катенька, задыхаясь почти на каждом слове. — Я, Бог, с тобой, моей сиротой, за болезнь, за страданье духа дам дарованье!.. Радуйся, веселись, верна-праведная!.. Звезда светлая горит, и восходит месяц ясный, будет, будет день прекрасный, нескончаемый вовек!.. Бог тебя просвятит, ярче солнца осветит… Оставайся, Бог с тобою, покров
Божий над тобою!
Слышит Дуня — смолкли песни в сионской горнице. Слышит — по обеим сторонам кладовой раздаются неясные голоса, с одной — мужские, с другой — женские. Это
Божьи люди в одевальных комнатах снимают «белые ризы» и одеваются в обычную одежду. Еще прошло несколько времени, голоса стихли, послышался топот, с каждой минутой слышался он тише и тише. К ужину, значит, пошли. Ждет Дуня. Замирает у ней
сердце — вот он скоро придет, вот она узнает тайну, что так сильно раздражает ее любопытство.
Накатись, накатись,
Святый дух, к нам принесись,
Согрей верныих
сердца,
Сотвори в нас чудеса,
Избери себе слугу
На святом
Божьем кругу,
Прореки в нем, прорекай,
Грехи наши обличай,
А праведных утешай,
Ах ты!..
Теперь, там, на поле, я вижу траву гулявицу от судорог; на холмике вон
Божье деревцо; вон львиноуст от трепетанья
сердца; дягиль, лютик, целебная и смрадная трава омег; вон курослеп, от укушения бешеным животным; а там по потовинам луга растет ручейный гравилат от кровотоока; авран и многолетний крин, восстановляющий бессилие; медвежье ухо от перхоты; хрупкая ива, в которой купают золотушных детей; кувшинчик, кукушкин лен, козлобород…
— Это что говорить, вся в покойницу, тоже была
божья душа, обо всех
сердцем болела, последнего холопа от смерти выхаживала…
Новый удар принял бедный Горлицын в
сердце, будто истинное наказание
Божье.
Солнышко, родное, глазок
Божий, ненаглядное ты наше! — вскрикивали все, рыдая, а оно-то так умильно, так светло взглянуло на нас… и заиграли его искорки на крестах соборных, и разгорелись наши
сердца радостью, и…