Властелин Хаоса

Роберт Джордан, 1994

Среди сообщества Айз Седай раскол. Признать Ранда ал’Тора Возрожденным Драконом или заклеймить его как самозванца? Темный властелин все силы прикладывает к тому, чтобы убедить Престол Амерлин в том, что Ранд – Лжедракон. Он внедряет в ряды Айз Седай своих приспешниц, наделяя их новыми телами, и плетет интригу за интригой. Мало того, Темный наводит на мир засуху и безумную жару, представляя все это происками Лжедракона Ранда ал’Тора. Найнив и Илэйн, оставившие Белую Башню после переворота, пускаются в долгий путь, чтобы отыскать истину…

Бетси

Львы поют, холмы летают,

В полночь солнышко сияет.

Муж оглох, жена ослепла,

А дурак восстал из пепла

И теперь смеется лихо.

Правь же, хаоса владыка!

Считалка из детской игры, услышанная в Великом Арвалоне, Четвертая эпоха

Robert Jordan

LORD OF CHAOS

Copyright © 1994 by The Bandersnatch Group, Inc.

Maps by Ellisa Mitchell

Interior illustrations by Matthew C. Nielsen and Ellisa Mitchell

All rights reserved

Перевод с английского Виталия Волковского

Издательство благодарит за помощь в работе над циклом «Колесо Времени» Бориса Германовича Малагина, Дмитрия Александровича Духина, а также всех участников сетевого содружества «Цитадель Детей Света», способствовавших выходу в свет настоящего издания.

© В. Э. Волковский (наследник), перевод, 1998

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2021 Издательство АЗБУКА®

Пролог

Первая весть

Демандред ступил на черный склон Шайол Гул из прорехи в ткани реальности, и прореха тут же замкнулась. Мутные пепельно-серые облака нависали, затягивая небо — этот перевернутый низом вверх океан мертвенно-бледных волн, бившихся вокруг окутанного туманом скалистого пика. Над раскинувшейся внизу бесплодной долиной то и дело вспыхивали странные тускло-голубые и красные огни, но они не в силах были рассеять сумрак, скрывающий их источник. Молния, ударив снизу, пронзила облака, ей в ответ глухо послышался раскат грома. Трещины в скальной породе сочились дымом и паром. В некоторые из этих трещин едва удалось бы просунуть руку, зато другие могли бы поглотить и десяток человек.

Демандред расстался с Источником, и одновременно с уходом Единой Силы ушло обостренное восприятие реальности, позволявшее ощущать окружающее яснее и четче. Расставшись с саидин, он почувствовал себя опустошенным, но только глупец стал бы направлять Силу здесь. И конечно, только глупец мог желать видеть, слышать или осязать все отчетливее именно здесь.

Во времена, которые ныне именовали Эпохой легенд, это место было идиллическим островком в холодном море, излюбленным местом для тех, кто предпочитал простой, бесхитростный образ жизни. Даже теперь, несмотря на дым и на пар, здесь было очень холодно. Демандред не позволял себе ощущать холод, однако инстинкт побудил его поплотнее закутаться в подбитый мехом бархатный плащ. При дыхании изо рта его выходил серебристый пар и тут же исчезал в воздухе. В нескольких сотнях лиг к северу лежали вечные льды, но Такан’дар всегда пребывал безводным, словно пустыня, несмотря на вечную зиму, царившую в нем.

Нет, вода здесь была — чернильный ручеек тонкой струйкой стекал по скалистому склону неподалеку от сложенной из грубых серых камней кузницы. Внутри грохотали молоты, и с каждым ударом в узких окошках вспыхивал бледный свет. Одетая в лохмотья женщина безвольно привалилась к шероховатой стене, прижимая к груди младенца. Долговязая исхудалая девочка зарылась лицом в ее юбки. Понятно было, что это пленницы, захваченные во время набега на Порубежье. Но пленных было мало. Надо думать, мурддраалы скрежетали зубами от ярости. Их клинки по прошествии времени теряли свою силу. Мечи нужно было менять, а набеги в Пограничные земли становились все реже.

Из кузницы вышел грузный, тяжелый на подъем молотобоец, похожий на высеченную из скалы статую. Кузнецы не были живыми людьми, — оказавшись в отдалении от Шайол Гул, любой из них обратился бы в камень или рассыпался в прах. Да и ковать они умели только мечи. Этот держал в руках длинные клещи с зажатым в них клинком, уже закаленным и в лунном свете казавшимся льдисто-белым. Живой не живой, но погрузил он поблескивающий металл в темный поток с большой осторожностью. Малейшее прикосновение к этой воде могло покончить и с тем подобием жизни, что теплилась в нем. Когда он вытащил клинок из ручья, металл сделался абсолютно черным. Но работа над клинком еще не была закончена. Шаркающей походкой молотобоец вернулся в кузницу, и оттуда раздался отчаянный крик. Кричал мужчина.

— Нет! Нет! НЕТ!

Крик превратился в пронзительный вопль, который становился все глуше, будто некая сила гасила голос, унося его далеко отсюда. Меч был готов.

Снова появился кузнец — тот же, а возможно, другой — и рывком поставил женщину на ноги. Она, девочка и младенец разразились рыданиями, но он вырвал дитя из объятий матери и сунул девочке в руки. В женщине проснулась воля к сопротивлению — она отчаянно царапалась и отбивалась ногами, но молотобоец этого даже не заметил: с тем же успехом можно было пинать скалу. Крики женщины смолкли, как только он затащил ее внутрь. Снова загрохотали молоты, заглушая плач детей.

Один меч был готов, над другим шла работа, и два еще предстояло сковать. Демандред никогда прежде не видел очереди из пятидесяти пленников, это как минимум, готовых послужить Великому повелителю Тьмы. Да, уж точно мурддраалы скрежещут зубами!

— Ты медлишь, когда тебя призывает Великий повелитель? — Голос прозвучал словно шорох осенней листвы.

Демандред обернулся. Он хотел возмутиться тем, что Получеловек осмелился говорить с ним в подобном тоне, но слова возмущения замерли на его устах. И вовсе не из-за леденящего взгляда безглазого лица — взгляда, повергавшего в трепет любого смертного. Он, Демандред, давно забыл, что такое страх. Ошеломил его сам вид облаченного в черное существа. Обычно мурддраал, змееобразное подобие человека, не превосходил в высоту мужчину ростом чуть выше среднего, но у этого плечи возвышались над головой Демандреда.

— Я отведу тебя к Великому повелителю, — заявил мурддраал. — Я — Шайдар Харан.

Он повернулся и начал взбираться по склону, проворно, словно змея. Чернильно-черный плащ свисал с плеч неестественно прямо и не играл складками при движении.

Демандред поморщился. Сколько он помнил, Полулюдям всегда давали имена на троллоковой тарабарщине — язык, выговаривая, сломаешь. Но Шайдар Харан на древнем наречии означало «Рука Тьмы». Это было странно и непонятно, а такого Демандред не любил, особенно в Шайол Гул.

Проход внутрь горы мог сойти за одну из многих каверн на склоне, но от него не исходило ни пара, ни дыма. В эту пещеру могли бы попасть одновременно сразу два человека, идущих плечом к плечу, но мурддраал шел впереди. Тоннель вел вниз, пол его был исхожен так, что казался отшлифованным вручную. По мере того как Демандред двигался под уклон, следуя за широкой спиной мурддраала, холод уступал место жаре, все нарастающей. Демандред ощущал это, хотя и не позволял жару себя коснуться. От каменных плит тоннеля исходил бледный свет, казавшийся ярким в сравнении с сумерками снаружи. С потолка свисали острые колючие зубья, готовые в любой момент разорвать врага. Их называли клыками Великого повелителя. Понятно, они были ненастоящими, но уничтожить могли реально.

Неожиданно для себя Демандред отметил некую странность. Всякий раз, когда ему прежде случалось проходить по этому тоннелю, острые зубья едва не царапали макушку. Но сейчас между головой шедшего впереди мурддраала и каменными клыками оставалось пространство в добрых две ладони. Демандреда это удивило. Удивило не то, что изменилась высота тоннеля, — здесь постоянно происходили самые невероятные вещи, — а то, что проход подделался под рост Получеловека. Великий повелитель намекал мурддраалу на свою благосклонность, словно тот был человеческим существом. Этот факт стоило взять на заметку.

Неожиданно тоннель вывел на широкий уступ над озером расплавленного камня. Черно-красная магма клокотала, выбрасывая танцующие языки пламени. Потолка у огромной пещеры не было, сквозь отверстие на вершине горы виднелось небо. Но это не было небо Такан’дара. В сравнении с этим даже такан’дарское, с его странными, трепещущими, будто от порывов ураганного ветра, бороздчатыми облаками, казалось обычным. Это место именовали Бездной Рока, хотя мало кто догадывался, сколь точно это название.

Даже после многочисленных посещений — а в первый раз он побывал здесь более трех тысячелетий назад — Демандред испытывал трепет. Здесь явно ощущался Проход, давным-давно проделанный в узилище, где с момента Творения был заточен Великий повелитель. Здесь, благодаря некой разреженности в Узоре, чувствовалось присутствие Великого повелителя, хотя в физическом смысле это место было ничуть не ближе к Проходу, чем любое другое в мире.

Демандред с трудом удержал улыбку. Какими все же глупцами должны быть те, кто пытается противиться Великому повелителю. Конечно, Проход все еще оставался запертым, но уже не так плотно, как в момент его пробуждения. Да, запертым, хотя он и увеличился по сравнению с тем, каким был, когда Демандред очнулся от долгого сна и вырвался из своего собственного узилища. Раньше, в конце Войны Силы, когда он и его соратники были заточены в Шайол Гул и Проход запечатали, он был больше. Но со времени пробуждения Демандред бывал здесь неоднократно и замечал, что с каждым разом Проход делается чуть шире. Скоро преграда падет и Великий повелитель вновь протянет свою длань над землей. Наступит День возвращения, и он, Демандред, станет вечным правителем мира. Разумеется, под верховенством Великого повелителя. И вместе с теми из Избранных, кому удастся к тому времени уцелеть.

— Теперь уходи, Получеловек. — Демандред не хотел, чтобы это существо видело, как его переполняет восторг. С болью одновременно.

Шайдар Харан не тронулся с места.

Демандред открыл было рот, но тут в его голове громом взорвался голос:

— ДЕМАНДРЕД.

Впрочем, назвать это голосом было все равно что гору — песчинкой. Громыхающий у него под черепом голос едва не сбил Демандреда с ног, наполнил его еще большим восторгом. Он упал на колени. Мурддраал встал рядом и бесстрастно смотрел на него, но Демандред едва ли замечал Получеловека — звучащий голос целиком завладел его разумом.

— ДЕМАНДРЕД, ЧТО ДЕЛАЕТСЯ В МИРЕ?

Демандред понятия не имел, какими именно сведениями располагал Великий повелитель. Порой он поражал своей осведомленностью, иногда ошарашивал невежеством. Но сейчас Демандред точно знал, о чем желает услышать Великий повелитель.

— Равин мертв, Великий повелитель. Погиб вчера. — Восхищение сменилось болью. Руки и ноги Демандреда дрожали, он весь покрылся испариной. — Ланфир исчезла без следа, как и Асмодиан. А Грендаль говорит, что и Могидин не явилась на условленную встречу. И тоже вчера, Великий повелитель. Я не верю в случайные совпадения.

— РЯДЫ ИЗБРАННЫХ РЕДЕЮТ, ДЕМАНДРЕД. СЛАБЫЕ ОТПАДАЮТ. ПРЕДАВШИЕ МЕНЯ ВСТРЕТЯТ ОКОНЧАТЕЛЬНУЮ СМЕРТЬ. АСМОДИАН СЛОМЛЕН СВОЕЙ СЛАБОСТЬЮ. РАВИНА СГУБИЛА ЕГО ГОРДЫНЯ. ОН СЛУЖИЛ ХОРОШО, НО ДАЖЕ Я НЕ МОГ УБЕРЕЧЬ ЕГО ОТ ПОГИБЕЛЬНОГО ОГНЯ. ДАЖЕ Я НЕ В СИЛАХ СТУПИТЬ ЗА ПРЕДЕЛЫ ВРЕМЕНИ. — На миг этот ужасный голос наполнился гневом и… неужели отчаянием?.. Но только на миг. — ЭТО СОВЕРШИЛ МОЙ ДРЕВНИЙ ВРАГ, ТОТ, КОТОРОГО НАЗЫВАЮТ ДРАКОНОМ. ТЫ ОСВОБОДИШЬ ПОГИБЕЛЬНЫЙ ОГОНЬ, СЛУЖА МНЕ, ДЕМАНДРЕД?

Тот заколебался. Бусинки пота скользили по его щекам; казалось, прошел час. Во время Войны Силы погибельный огонь в течение года использовали обе стороны, пока не смекнули, к чему это может привести. И тогда его применять прекратили — безо всякого соглашения или перемирия: никакого перемирия и быть не могло, как не могло быть и пощады. Но даже за этот год погибельный огонь выжег не только целые города, но и сотни тысяч нитей из Узора, так что едва не распалась ткань реальности. Весь мир мог истаять, словно туман. Если разящий огонь будет применен снова, не останется мира, которым можно было бы управлять.

И еще одно встревожило Демандреда. Великий повелитель знал, как умер Равин. Да и об Асмодиане, по-видимому, знал больше самого Демандреда.

— Как ты прикажешь, Великий повелитель. — Возможно, его и трясло, но голос был тверд, как скала. Колени, обожженные горячими камнями, уже начали покрываться волдырями, однако Демандред не обращал на это внимания.

— ИТАК, ТЫ СДЕЛАЕШЬ ЭТО.

— Великий повелитель, Дракона можно уничтожить. — «Мертвец всяко не способен испускать погибельный огонь, а коли так, это, возможно, не потребуется и Великому повелителю». — Он невежествен, слаб и кидается в разные стороны. Разбрасывается, не умея сосредоточиться на главном. Равин был тщеславным глупцом. Я…

— ХОЧЕШЬ ТЫ СТАТЬ НИ’БЛИСОМ?

У Демандреда перехватило дыхание. Ни’блис имел право приказывать другим Избранным, оказываясь лишь ступенью ниже самого Великого повелителя.

— Я желаю лишь служить тебе всем, чем сумею, Великий повелитель.

Ни’блис!

— В ТАКОМ СЛУЧАЕ ВНИМАЙ И ПОВИНУЙСЯ. НЫНЕ ТЕБЕ ДАНО БУДЕТ ЗНАТЬ, КОМУ СУЖДЕНО ЖИТЬ, А КТО ОБРЕЧЕН НА ГИБЕЛЬ.

Когда Демандред осознал смысл услышанного, у него вырвался крик, и по щекам полились слезы радости.

Мурддраал за ним наблюдал бесстрастно.

— Хватит вам суетиться, — сказала раздраженно Найнив, перекинув через плечо свою длинную косу. — Толку-то от того, что вы хнычете, как маленькие девчонки?

За шатким столиком перед ней сидели две женщины. Обе они выглядели так же, как и сама Найнив, но были гораздо старше — самое меньшее лет на двадцать. Они были совершенно спокойны и уж точно не суетились. Наоборот, это Найнив нервничала из-за духоты и жары. Ей казалось, что в тесной каморке без окон уже не осталось воздуха. Она взмокла от пота, а этим женщинам хоть бы что. Лиане — высокая, меднокожая, в доманийского покроя платье из тончайшего голубого шелка — обладала, как видно, неистощимым запасом терпения, которого, возможно, недоставало Суан Санчей, хоть та и выглядела куда как крепче.

Вот и сейчас Суан что-то буркнула и раздраженно поправила юбку. Она отдавала предпочтение одежде простой и добротной, но сегодня утром была в платье из тонкого желтого полотна с тайренским шитьем по вырезу — и довольно глубокому. Ее голубые глаза казались холодными, как вода в бездонном колодце. Точнее, казались бы такими, если бы не изнуряющая жара. Впрочем, как бы ни менялись наряды Суан, взгляд ее не менялся никогда.

— Все равно не сработает, что так, что эдак, — отрезала Суан. Манера говорить у нее тоже осталась прежней. — Нельзя вернуть сгоревшую лодку. По мне, все это пустая трата времени. Но я обещала, так что поторопись. У нас с Лиане и без того дел по горло.

Суан и Лиане занимались тем, что просматривали донесения глаз-и-ушей — сети соглядатаев, поставлявших сведения для собравшихся в Салидаре Айз Седай, — сообщения и слухи о событиях в мире.

Найнив тоже разгладила свою юбку, стараясь успокоиться. На ней было платье из простой белой шерсти с семью цветными полосами по подолу — по одной в соответствии с каждой Айя. Платье принятой. Это одеяние раздражало Найнив — она не думала, что может так злиться из-за одежды. Однако она вынуждена была признаться — разумеется, только самой себе, — что успела привыкнуть к изысканным нарядам. Да, она лучше чувствовала бы себя в зеленом шелковом платье, которое лежало сейчас в узле. Но только потому, что оно тонкое и легкое, а не из-за того, что зеленый цвет нравился Лану. Вовсе не потому. Впрочем, все это пустые, бесплодные мечтания. Вздумай принятая надеть что-либо, кроме предписанного белого платья с семицветной каймой, ей бы очень быстро дали понять, что она еще далеко не Айз Седай. Найнив сосредоточилась и решительно выбросила все эти глупости из головы, — можно подумать, ей больше нечем заняться. А Лану еще нравилось и голубое. Нет!

Бережно и с опаской она прозондировала с помощью Силы сначала Суан, а потом Лиане. Собственно говоря, Силу Найнив сейчас вовсе не направляла. Она вообще была не способна даже почувствовать Истинный Источник, пока не разозлится как следует. И все же в конечном счете дело сводилось именно к саидар — женской составляющей Истинного Источника. Тончайшие потоки пронизывали обеих женщин. Свила их Найнив, но почерпнула из Источника не она.

На левом запястье Найнив красовался простой, но изящный, составленный из множества сегментов серебристый браслет. Он, да, был изготовлен из серебра, причем не совсем обычного, но не это важно. Браслет был единственным украшением, которое носила Найнив, если не считать кольца Великого Змея. Принятым не полагалось щеголять побрякушками. Серебристое ожерелье, под стать браслету Найнив, охватывало шею четвертой находящейся в комнате женщины. Она сидела на табурете возле стены, сложив руки на коленях. Одетая в грубошерстное коричневое платье, какие носят жены фермеров, она и своим здоровым, цветущим видом походила на крестьянку и к тому же совсем не страдала от жары. Сидела женщина совершенно неподвижно, но ее темные глаза ничего не упускали из виду. Эту женщину окружало — разумеется, в глазах Найнив — свечение саидар. Черпала из Источника она, но Найнив полностью контролировала направляемую ею Силу. Браслет и ожерелье создавали между ними связь, подобную той, которую устанавливают Айз Седай, когда хотят объединить свою мощь. По словам Илэйн, это получалось с помощью каких-то «абсолютно идентичных матриц». Правда, более-менее вразумительного объяснения тому, что это за матрицы такие, Илэйн дать не могла. Найнив подозревала, что та только делает вид, будто понимает, в чем суть этой связи. Сама Найнив не понимала ничего и не собиралась притворяться. Просто она воспринимала каждый оттенок чувств этой женщины, ощущала ее всю, словно та угнездилась в дальнем уголке ее сознания. Она чувствовала, как цеплялась эта женщина за саидар, и полностью контролировала ее. Порой Найнив хотелось, чтобы эта сидящая на табурете женщина была мертва. Так, конечно, было бы много проще. Яснее.

— Как будто что-то порвано или обрезано, — пробормотала Найнив, рассеянно утирая с лица пот. Ощущение было смутным, едва уловимым, но сегодня она впервые почувствовала нечто отличное от пустоты. Впрочем, возможно, это ей просто почудилось — уж больно хотелось хоть что-нибудь уловить.

— Это отъединение, — произнесла сидящая на табурете женщина. — Так раньше называлось то, что теперь вы именуете укрощением для мужчин или усмирением для женщин.

Три головы обернулись к ней, три пары горящих гневом глаз. Суан и Лиане были Айз Седай, пока их не усмирили, когда Элайда совершила в Белой Башне переворот, в результате которого и восседала теперь на Престоле Амерлин.

Усмирение. Одно это слово способно вызывать дрожь. Быть усмиренной означало никогда больше не направлять Силу, но всегда помнить об этой невосполнимой утрате. Ощущать Истинный Источник и знать, что тебе вовеки не коснуться его, — трудно представить горшую муку. Не коснуться никогда, ибо усмирение, как и смерть, Исцелению не поддавалось.

Во всяком случае, так полагали все — но не Найнив. Она верила в возможность Исцеления Единой Силой чего угодно, кроме, разумеется, смерти.

— Если можешь сказать что-нибудь путное, Мариган, — резко заявила Найнив, — выкладывай, а нет, так сиди и молчи!

Женщина вжалась в стену, съежилась, не сводя глаз с Найнив. Та чувствовала, как страх и ненависть Мариган захлестывают ее, будто перекатываясь через браслет. Впрочем, так было всегда, что и немудрено. Пленники редко испытывают любовь к тем, кто их пленил, особенно если знают, что заслуживают куда худшей участи, чем неволя. Найнив сердилась скорее из-за того, что и Мариган говорила, будто отъединение, или, по-нынешнему, усмирение, Исцелить невозможно. Правда, при этом она уверяла, будто в Эпоху легенд не умели Исцелять только смерть, тогда как теперь даже то, что умеют делать Желтые сестры, всего лишь грубое подражание истинному Целительству. Только вот толку от этих разговоров никакого, поскольку ничего конкретного Мариган не предлагала, даже малейшей подсказки дать не могла и в Исцелении понимала не больше, чем Найнив в кузнечном ремесле. Всякому известно, что металл надобно раскалить на огне да бить по нему молотом, но таких познаний не хватит даже для того, чтобы выковать простую подкову. Точно так же и общее представление о принципах Целительства еще не дает возможности залечить хотя бы простую ссадину.

Повернувшись на стуле, Найнив внимательно посмотрела на Суан и Лиане. Когда удавалось оторвать их от других занятий, на такого рода попытки уходили целые дни, но до сих пор все усилия ни к чему не привели. Неожиданно Найнив поймала себя на том, что вертит браслет на запястье. Какие бы преимущества ни давал браслет, ей было неприятно оставаться связанной с этой женщиной. От одной мысли о подобной близости мурашки пробегали по коже.

«Может, хоть так удастся что-нибудь выяснить, — подумала Найнив. — Хуже-то все равно не будет».

Она осторожно расстегнула браслет — застежку невозможно было найти, не зная, где та находится, — и протянула Суан:

— Надень!

Расставание с Силой, как всегда, несло с собой горечь, зато избавление от накатывавших через браслет враждебных чувств было подобно очищению души. Мариган смотрела на узенькую серебряную полоску как завороженная.

— Зачем? — удивилась Суан. — Ты ведь сама говорила, что эта штука работает только…

— Ты просто надень, вот и все.

Суан посмотрела на Найнив недовольно («Свет, подумать только, эта женщина так и не избавилась от своего упрямства!») и защелкнула браслет на запястье. В следующий миг на лице Суан появилось удивление, а затем она взглянула на Мариган, сузив глаза.

— Она ненавидит нас, но это я знала и раньше, безо всяких браслетов. А тут другое — страх и… потрясение. По лицу ее ничего не видно, но она потрясена до мозга костей. По-моему, она не верила, что я смогу воспользоваться этой вещью.

Мариган беспокойно шевельнулась. До сих пор только две знавшие ее женщины могли пользоваться браслетом. Если теперь их будет четыре, то возникнет больше возможностей задавать вопросы и получать ответы. Внешне Мариган демонстрировала полную готовность к сотрудничеству, но сколько она при этом скрывала?.. Столько, сколько могла, — Найнив в этом не сомневалась.

Суан тяжело вздохнула и покачала головой:

— Я не могу. Ты ведь думала, что через нее мне удастся дотянуться до Источника? Нет, скорее кабан влезет на дуб. Меня усмирили. Усмирили — этим всё сказано! Как снимается эта штуковина? — Она принялась теребить браслет. — Как ее снять, пропади она пропадом?

Найнив мягко положила ладонь на запястье Суан:

— Неужели ты не понимаешь, что ни браслет, ни ожерелье не будут действовать, если надеть их на женщину, не способную иметь дело с Силой? Если я нацеплю браслет или ожерелье на какую-нибудь кухарку, для нее это будут всего-навсего побрякушки.

— Насчет кухарок я ничего не знаю и знать не хочу. А то, что я не могу направлять Силу, это я знаю. Меня усмирили.

— Но у тебя есть нечто, что можно Исцелить, — настаивала Найнив. — Иначе ты просто ничего не почувствовала бы через браслет.

Суан отдернула руку и выставила запястье:

— Снимай!

Найнив кивнула и подчинилась. Суан часто бывала упрямой, словно мужчина!

Зато когда Найнив протянула браслет Лиане, та с готовностью подставила руку. Она, как и Суан, старалась не падать духом оттого, что усмирена, но ей это не всегда удавалось. Существовал, как считалось, единственный способ прожить подольше после усмирения — найти для себя нечто придающее жизни новый смысл, обрести цель и тем самым заполнить страшную пустоту, вызванную невозможностью прикоснуться к Источнику. Для Суан и Лиане таким делом стало, во-первых, управление сетью соглядатаев, во-вторых — что важнее, — старание убедить здешних Айз Седай в необходимости признать Ранда Драконом Возрожденным и поддержать его. И сделать все так, чтобы ни одна Айз Седай не прознала, чего именно они добиваются. Горечь на лице Суан и радостное волнение, охватившее Лиане, когда браслет защелкнулся у нее на запястье, говорили о том, что всего этого едва ли достаточно, чтобы совладать с потерей.

— Так и есть! — воскликнула Лиане, надев браслет. Манера говорить у нее была резковатой, и слова она произносила отрывисто, хотя с мужчинами вела себя совсем по-другому, и неудивительно. Ведь родом Лиане была из Арад Домана, а в последнее время изо всех сил старалась наверстать упущенное за годы, проведенные в Башне. — Она и впрямь ошарашена, иначе не скажешь. Но похоже, уже начинает с этим справляться.

Некоторое время Лиане сидела молча, рассматривая женщину на табурете. Мариган отвечала ей настороженным взглядом. Наконец Лиане пожала плечами:

— Я тоже не могу коснуться Источника. И еще я пыталась заставить ее почувствовать на лодыжке блошиный укус. Ничего не вышло, ведь она не смогла бы этого скрыть.

Такова была одна из хитрых особенностей браслета. Он позволял вызывать любое ощущение — например, заставить женщину, которая носит ожерелье, почувствовать боль от раны или ожога. Настоящих травм не было, и следов никаких не оставалось, но ощущение было более чем реальным. Таким реальным, что убедить Мариган в предпочтительности сотрудничества не составило особого труда. Тем более что и выбор у нее был небогат — повиновение или скорый суд и неминуемая смерть.

Несмотря на неудачу, Лиане внимательно наблюдала за тем, как Найнив расстегивает браслет и вновь надевает его себе на запястье. Похоже, она не рассталась с надеждой в один прекрасный день снова обрести способность направлять Силу.

Надев браслет, Найнив ощутила радость обладания Силой. Конечно, это было не то же самое, как обнимать саидар один на один, но даже прикосновение к Источнику через другую женщину дарило чувство полноты жизни. Саидар, наполнявшая ее, вызывала чистый восторг, почти неудержимое желание танцевать и смеяться. Когда-нибудь она привыкнет к этому, как и подобает настоящей Айз Седай. Но сейчас… пожалуй, связь с Мариган — не слишком высокая плата за столь восхитительное чувство.

— Теперь, когда мы знаем, что возможность есть, — сказала она, — я думаю…

Дверь распахнулась. Найнив поднялась с места, даже не успев понять, в чем дело, и не заметив, что Лиане и Суан тоже встали со стульев. Она ни звука не издала, у нее перехватило дыхание. Страх, водопадом хлынувший через браслет, смешался с ее собственным страхом.

Дощатая дверь закрылась. Вошедшая молодая женщина, похоже, не заметила даже, что ее появление вызвало такой переполох. Высокая, стройная, с золотистыми кудряшками, ниспадавшими ей на плечи, в обязательном для принятой белом платье с разноцветной каймой по подолу, она выглядела рассерженной до предела. Но, даже несмотря на капельки пота, покрывавшие искаженное от гнева лицо, она выглядела на удивление красивой. Илэйн ухитрялась сохранять привлекательность при любых обстоятельствах.

— Знаете, что они задумали? — выпалила она с порога. — Посылают посольство в Кэймлин. В Кэймлин! И не позволяют мне ехать! Шириам сказала, чтобы я даже не думала об этом. Даже не заикалась!

— Илэйн, неужто так трудно усвоить, что без стука входить нельзя? — Найнив села. Точнее сказать, рухнула на сиденье стула — испуг прошел, ноги ее уже не держали. — Я подумала, это Шириам.

При одной мысли о том, что могло случиться, узнай Шириам, чем они здесь занимаются, Найнив снова стало не по себе.

Илэйн, надо отдать ей должное, покраснела и извинилась, но тут же стала оправдываться:

— Я в толк не возьму, с чего вы так всполошились. Я видела там, за дверью, Бергитте, а вы прекрасно знаете, что она не даст чужаку приблизиться незамеченным. Найнив, они обязаны отпустить меня в Кэймлин.

— Ничем они тебе не обязаны, — резко оборвала ее Суан. И она, и Лиане уже сидели по своим стульям. Суан сидела как всегда прямо, Лиане, наоборот, обмякла; у нее, похоже, как у Найнив, ноги подкашивались. Мариган, тяжело дыша, откинулась к стене. Глаза ее были закрыты. Браслет попеременно посылал волны то ужаса, то облегчения.

— Но…

Суан не дала Илэйн продолжить:

— Неужели ты полагаешь, что Шириам — или любая другая на ее месте — допустит, чтобы дочь-наследница Андора оказалась во власти Дракона Возрожденного? Теперь, когда твоя мать мертва…

— Я в это не верю! — воскликнула Илэйн.

— Ты не веришь в то, что ее убил Ранд ал’Тор, — безжалостно продолжала Суан, — а это совсем другое дело. В такое я тоже не верю. Но будь Моргейз жива, она бы открыто признала Ранда Драконом Возрожденным. Или, сочти она его Лжедраконом, непременно оказала бы ему сопротивление. Но никто из моих глаз-и-ушей ни о чем подобном даже краем уха не слышал. Ни в Андоре, ни в Алтаре, ни в Муранди.

— А вот и нет, — встряла Илэйн. — На западе разгорелся мятеж.

— Мятеж против Моргейз. Против! Если это вообще не пустой слух. — Голос Суан звучал тускло и невыразительно. — Твоя мать мертва, девочка. Лучше тебе оплакать ее и смириться со случившимся.

Илэйн вскинула подбородок и заговорила с ледяным высокомерием. Была у нее такая не очень приятная привычка, впрочем не мешавшая большинству мужчин находить ее более чем привлекательной.

— Ты сама без конца жалуешься на то, что подолгу не получаешь известий от своих соглядатаев, — холодно заявила Илэйн. — Но сейчас я не буду говорить, насколько верны твои сведения. Дело вовсе не в этом. Жива моя мать или нет, все равно ныне мое место — в Кэймлине. Я — дочь-наследница.

Суан фыркнула так громко, что Найнив чуть не сорвалась с места.

— Ты давно уже стала принятой, Илэйн. Должна бы и сама понимать.

Илэйн поморщилась. Она обладала редкостными способностями в обращении с Силой — подобная природная мощь встречалась раз в тысячу лет. Превосходила ее только Найнив, но та еще не научилась направлять Силу по своему желанию, но при виде девушки с такими возможностями у любой Айз Седай загорался огонь в глазах. Оставить подобное дарование без внимания Башня не могла, и Илэйн действительно понимала, что, даже будь она королевой, восседающей на Львином троне, Айз Седай все равно нашли бы способ заставить Найнив учиться — попросив или уговорив, но, если потребуется, могли и применить силу. Илэйн хотела что-то сказать, но Суан продолжила, не обращая на нее внимания:

— По правде говоря, они ничего не имели бы против твоего скорейшего воцарения. Долгие века ни одна Айз Седай не восседала на королевском троне — во всяком случае, открыто. Но ты пока еще не стала полноправной сестрой. Да и когда станешь ею, тебя не сразу отпустят. Ты — дочь-наследница, и тебе предстоит стать королевой. Ты слишком важна. Прежде чем позволить тебе отправиться в Андор, они должны убедиться, что этому Дракону Возрожденному, чтоб ему провалиться, можно доверять. Что сомнительно, особенно после его затеи с объявленной… амнистией.

Она криво усмехнулась, а Лиане поморщилась. Не по себе стало и Найнив. С детских лет ее приучили считать способных направлять Силу мужчин чудовищами. Ведь они обречены на безумие, которое заставит их повергать людей в ужас своими деяниями, прежде чем сами они погибнут в страшных мучениях. Порча, наведенная Темным на мужскую составляющую Истинного Источника, делала эту участь неизбежной. Но Ранд, которого она знала с малолетства, был Драконом Возрожденным. Само его появление на свет возвещало о приближении Последней битвы, в которой ему предстояло сразиться с Темным. Дракон Возрожденный — единственная надежда человечества, но он мужчина, и он способен направлять Силу. Хуже того, ходили слухи, что он задумал собрать вокруг себя и других обладающих подобными способностями мужчин. Правда, таких не могло оказаться много. Все Айз Седай выискивали их без устали — Красные сестры только этим и занимались, — но находили редко, гораздо реже, чем, если верить книгам, это случалось в прежние времена.

Илэйн между тем сдаваться не собиралась. Нрав у нее такой, что она и на эшафоте под топором палача упорствовала бы до последнего мгновения. Вздернув подбородок, она вызывающе смотрела в глаза Суан, а Найнив по опыту знала, как нелегко выдержать взгляд бывшей Амерлин.

— Ехать должна именно я, и на то есть две веские причины. Во-первых, что бы ни случилось с моей матерью, она пропала без вести, и, поскольку я — дочь-наследница, только я могу не допустить смуты, обеспечив законную преемственность власти. Во-вторых, я знаю, как подступиться к Ранду. Он мне доверяет. Для Совета было бы самым разумным остановить свой выбор на мне.

Здесь, в Салидаре, Айз Седай образовали собственный Совет Башни — Совет в изгнании. Предполагалось, что он займется выборами новой, законной Амерлин, которая сможет по праву оспорить притязания Элайды на этот титул. Правда, Найнив казалось, что они не проявляют в этом особого рвения.

— С твоей стороны было очень любезно предложить такую жертву, дитя мое, — язвительно заметила Лиане.

Выражение лица Илэйн не изменилось, но она густо покраснела. Мало кому за пределами этой комнаты было известно об отношениях Илэйн с Рандом, и, уж конечно, об этом не догадывалась ни одна Айз Седай. Но Найнив не сомневалась: попади Илэйн в Кэймлин, она первым делом найдет способ уединиться с Рандом и полезет к нему с поцелуями.

— В сложившихся обстоятельствах, когда твоя мать… пропала… Пойми, если Ранд ал’Тор, уже захвативший Кэймлин, получит еще и тебя, весь Андор будет в его руках. А Совет сделает все, чтобы не позволить ему приобрести в Андоре больше влияния, чем имеют они. Да и где бы то ни было, не только в Андоре — если могут этого не допустить. Он и так уже наложил руку на Тир, Кайриэн и, кажется, на айильцев. Добавь сюда Андор, и вскорости Муранди и Алтара падут, стоит ему чихнуть. Алтара, где находимся мы! Его могущество растет слишком быстро, и в один прекрасный день он может решить, что вовсе в нас не нуждается. Ведь теперь, когда погибла Морейн, рядом с ним нет никого, кому мы можем доверять.

Услышав имя Морейн, Найнив вздрогнула и поморщилась. Морейн была той самой Айз Седай, которая вывезла ее из Двуречья, круто изменив всю ее жизнь. Ее, Ранда, Эгвейн, Мэта и Перрина. Найнив слишком уж долго мечтала заставить когда-нибудь Морейн заплатить за все, что та с ними сделала, поэтому гибель этой Айз Седай стала для нее равносильна утрате части самой себя. Но Морейн погибла в Кайриэне, погибла, прихватив с собой Ланфир. Она уже становилась легендой среди здешних сестер — единственная Айз Седай, которой удалось убить какого-то из Отрекшихся, а может, даже и двух. Одно, хоть об этом стыдно даже подумать, принесло Найнив облегчение. Со смертью Морейн Лан перестал быть ее Стражем. Теперь он свободен — вот только как его найти…

Суан продолжила свою речь, как только замолчала Лиане:

— Мы не можем позволить молодому человеку пускаться в плавание без руля и без ветрил. Кто знает, что он способен натворить? Да-да, я вижу, ты всегда стоишь за него горой, но я о такой ерунде и слышать не желаю. Девочка, мне приходится танцевать с живой щукой-серебрянкой на носу. С одной стороны, мы не можем позволить ему слишком окрепнуть, прежде чем он предпочтет действовать в согласии с нами, а с другой — не должны отталкивать или раздражать его. Я пытаюсь убедить Шириам и прочих в том, что ему необходимо оказать поддержку, в то время как добрая половина Совета считает самым разумным держаться от него подальше, а остальные в глубине души предпочли бы его укротить, хоть он и Дракон Возрожденный. И вообще, каковы бы ни были твои доводы, не советую соваться с ними к Шириам. Ей ты все равно ничего не докажешь, а сама неприятностей не оберешься. Послушниц у Тианы сейчас маловато, так что ей в самую пору заняться тобой.

Илэйн сердито поджала губы. Тиана Нозелль, Серая сестра, здесь, в Салидаре, исполняла обязанности наставницы послушниц. Принятой надо было совершить серьезный проступок, чтобы ее отправили для разбирательства к Тиане, но оттого наказание казалось еще более горьким и постыдным. Если по отношению к послушницам Тиана порой и выказывала некоторое — некоторое — снисхождение, то с принятых спрашивала в полной мере. Ни одной из них не хотелось оказаться в той маленькой комнатушке, которая служила кабинетом наставницы.

Найнив внимательно посмотрела на Суан, и вдруг ее осенило.

— Ты ведь все знала об этом… посольстве, или как его там… разве не так? Конечно, ведь вы обе всегда ладили с Шириам и ее компанией. — До избрания новой Амерлин верховная власть формально принадлежала Совету, но на деле всем заправляла кучка Айз Седай, первыми обосновавшимися в Салидаре. — Скольких они посылают в Кэймлин, Суан?

Илэйн ахнула: очевидно, такое ей даже в голову не приходило. Уже одно это показывало, насколько девушка огорчена. Обычно Илэйн бывала дальновиднее и догадливее Найнив.

Суан не стала ничего отрицать. С тех пор как ее усмирили, она могла лгать напропалую, точно торговец шерстью, но если предпочитала играть в открытую, то обходилась без обиняков.

— Девятерых. «Вполне достаточно, чтобы оказать честь Дракону Возрожденному». Рыбий потрох! К королю и то редко посылают больше трех! «Но этого мало, чтобы его испугать». Если он узнал достаточно и имеет представление, чего нужно страшиться.

— Вам бы лучше надеяться, что он знает достаточно, — холодно вставила Илэйн. — Если нет, восемь из ваших девяти окажутся лишними.

Если Ранд узнал достаточно много, он должен опасаться тринадцати Айз Седай. Ранд был силен, возможно, как ни один мужчина со времен Разлома Мира, но тринадцать Айз Седай, соединившись, могли одолеть его, отрезать от саидин и пленить. Правила предписывали, чтобы укрощение мужчины осуществлялось тринадцатью сестрами. Правда, Найнив подозревала, что это скорее дань традиции, чем действительная потребность. Айз Седай многое делали только потому, что так повелось испокон веков.

Улыбка Суан стала язвительной.

— Надо же, девочка, какая ты умница. Полагаешь, ни Шириам, ни Совет об этом не подумали? Все предусмотрено. Сначала к нему приблизится только одна из посланниц, чтобы он не насторожился. Но он будет знать, что их прибыло девять, и кто-нибудь непременно объяснит, какая честь ему оказана.

— Понятно, — тихонько пробормотала Илэйн. — Мне следовало бы самой догадаться, что кто-нибудь из вас об этом подумает. Прошу прощения.

Эта черта, безусловно, относилась к достоинствам Илэйн. Девушка могла быть упряма, как мул, но, поняв, что не права, признавала это и извинялась, чем заметно отличалась от большинства знатных дам.

— Поедет и Мин, — сказала Лиане. — Ее… дарование может принести пользу Ранду, но сестры, разумеется, в это не посвящены. Она умеет хранить секреты. — Как будто это было важно.

— Понятно, — повторила Илэйн, на этот раз безжизненным тоном. Она постаралась заставить свой голос звучать не так мрачно, но ничуть в этом не преуспела. — Ну что ж, вижу, вы очень заняты с… с Мариган. Я не хотела вас беспокоить. Не буду вам мешать. — И не успела Найнив открыть рот, как девушка исчезла, громко захлопнув за собой дверь.

Найнив рассерженно обернулась к Лиане:

— Я-то думала, ты не такая, как Суан. Зачем ты ее огорчила? Это жестоко!

Ответила ей Суан:

— Если две женщины влюблены в одного мужчину, всяко добра не жди, а уж ежели этот мужчина — Ранд ал’Тор… Одному Свету ведомо, сохранил ли он рассудок и к чему эти девицы могут подтолкнуть его своими выходками. Если им придет охота оттаскать друг дружку за волосы, пусть лучше займутся этим здесь и сейчас.

Найнив непроизвольно схватилась за косу и тут же раздраженно отбросила ее за плечо.

— Мне надо бы… — начала она и осеклась. Беда в том, что ей все равно не под силу повлиять на ход событий. — Давайте продолжим с того, на чем остановились, когда вошла Илэйн. Но, Суан… если ты еще раз поступишь так с Илэйн, — «Или со мной», — добавила Найнив мысленно, — ты об этом пожалеешь. Э, куда это ты собралась?

Суан встала, отставив в сторону стул, и бросила взгляд на Лиане. Та тоже поднялась.

— У нас дела, — уклончиво ответила Суан, уже направляясь к двери.

— Но ведь ты обещала… — запротестовала Найнив. — И Шириам тебе говорила.

Если честно, Шириам считала все это пустой тратой времени не в меньшей степени, чем Суан, но полагала, что Найнив с Илэйн заслужили небольшую привилегию. Вроде того, чтобы дать им в услужение Мариган, тем более что тогда у обеих принятых останется больше времени на занятия.

Суан бросила на нее с порога лукавый взгляд:

— Шириам, говоришь? Так, может, ты ей на меня пожалуешься? А заодно растолкуешь, как именно ты проводишь свои исследования. Кстати, мне потребуется Мариган сегодня вечером. Хочу кое о чем расспросить ее.

Когда Суан вышла, Лиане грустно заметила:

— Все бы хорошо, Найнив, но прежде всего мы должны делать то, что в состоянии сделать. Попробуй заняться Логайном.

Потом ушла и она.

Найнив нахмурилась. Изучение Логайна дало ей еще меньше, чем работа с этими двумя женщинами, и она полагала, что едва ли сможет узнать с его помощью что-нибудь еще. К тому же ей меньше всего на свете хотелось Исцелять укрощенного мужчину. Один его вид ее раздражал.

— Вы бросаетесь друг на друга, как пауки в банке, — подала голос Мариган. — Судя по всему, шансы на успех у вас невелики. Может, тебе стоит подумать… о других вариантах?

— Попридержи свой гнусный язык! — рявкнула Найнив, бросив на нее свирепый взгляд. — Молчи, испепели тебя Свет!

Страх по-прежнему просачивался через браслет, но ощущалось и нечто иное, почти неуловимое. Возможно, проблеск надежды.

— Испепели тебя Свет! — повторила Найнив.

В действительности эту женщину звали не Мариган, а Могидин, и она была одной из Отрекшихся, попавшей в ловушку из-за своей непомерной гордыни и оказавшейся пленницей в окружении множества Айз Седай. Во всем мире правду о ней знали лишь пять женщин, и среди них не было ни одной Айз Седай. Приходилось скрывать, кто она такая, ибо преступления Отрекшейся были столь ужасны, что, выйди истина наружу, казнь ее оказалась бы столь же неотвратимой, как закат солнца. Суан согласилась хранить секрет именно потому, что понимала: на каждую сестру, готовую хотя бы повременить с наказанием, найдутся десять, которые станут требовать немедленного и справедливого возмездия. Но если оно осуществится, вместе с Отрекшейся уйдут в безымянную могилу бесценные знания Эпохи легенд, когда с помощью Силы люди умели совершать невероятное, такое, о чем сегодня даже и не мечтали. Правда, Найнив не верила и половине того, что рассказывала Могидин о той эпохе. А понимала еще меньше.

К тому же выудить из пленницы полезные сведения было не так-то просто. Взять, например, Целительство — в нем Могидин мало что смыслила, скорее всего, потому, что, как подозревала Найнив, и в прежние времена интересовалась лишь тем, что могло способствовать ее возвышению и что не заставляло ее прилагать много стараний. Да и вряд ли стоило рассчитывать, что она так прямо и выложит свои знания. Найнив полагала, что эта женщина была лживой и вероломной еще до того, как запродала душу Темному. Порой Илэйн и Найнив просто не знали, с какого конца подступиться, какие задавать вопросы. Уклониться от ответов Могидин не могла, но сама, по доброй воле, ничего рассказывать не собиралась. Но пусть с трудом, по крупицам, выяснили они не так уж мало. Все эти сведения Найнив и Илэйн сообщали Айз Седай, но преподносили их как результаты собственных исследований. Немудрено, что их ценили и выделяли среди прочих принятых.

Возможно, Найнив и Илэйн предпочли бы не делиться новыми знаниями ни с кем, но Бергитте все было известно с самого начала, а потому пришлось рассказать и Суан с Лиане. Суан знала достаточно об обстоятельствах, повлекших за собой пленение Могидин, а потому имела основания требовать объяснений — и она их получила. Найнив и Илэйн были знакомы с некоторыми секретами Суан и Лиане, а те, в свою очередь, похоже, знали все тайны подруг, за исключением правды о Бергитте. Таким образом сложилось шаткое равновесие с некоторым перевесом в пользу Суан и Лиане. Кроме того, некоторые полученные от Могидин сведения касались возможных действий приспешников Темного и замыслов других Отрекшихся. Чтобы расстроить их козни, необходимо было предупредить Айз Седай, а существовал лишь один способ сделать это, не раскрыв себя, — представить дело так, будто все это разузнали лазутчики и соглядатаи Суан и Лиане. Но о Черной Айя, само существование которой было принято отрицать, ничего нового разузнать не удалось, а она-то интересовала Суан больше всего. Все приспешники Темного внушали ей отвращение, но одна мысль о том, что поклясться в верности Тени могла Айз Седай, приводила Суан в ледяную ярость. Могидин клялась, что боялась и близко подходить к любой Айз Седай, и этому можно было поверить, ибо страх являлся частью самой сути этой женщины. Немудрено, что она вечно скрывалась в тени, за что и была прозвана Паучихой. Но, так или иначе, она являлась слишком ценной находкой, чтобы отдать ее палачу, хотя большинство Айз Седай с этим наверняка бы не согласились. Более того, многие едва ли согласились бы воспользоваться полученными знаниями, узнай они, каков их источник.

Вновь, уже в который раз, Найнив ощутила стыд и сомнение. Может ли знание, любое знание, оправдать укрывательство Отрекшейся от справедливой кары? Но пути назад не было. Если правда о Могидин выплывет наружу, то не только Найнив, но и всех причастных к этому делу — и Илэйн, и Суан, и Лиане — ждет суровое, может быть ужасное, наказание. Тайна Бергитте будет раскрыта, а с таким трудом добытые знания утрачены. Возможно, сама Могидин в Целительстве и не смыслила, но даже те отрывочные сведения, которые из нее удалось выудить, дали Найнив немало намеков на то, что вообще возможно. А сколько всего еще остается в голове пленницы? Какую пользу могли принести эти знания? Куда они в конце концов приведут Найнив? Что из давно забытого она смогла бы открыть?

Найнив захотелось как следует вымыться, причем вовсе не из-за жары.

— Поговорим-ка о погоде, — сказала она.

— О том, как управлять погодой, ты знаешь больше меня, — усталым голосом ответила Могидин, и отголосок этой усталости проскользнул через браслет. Расспросов на эту тему уже было предостаточно. — Одно могу сказать: то, что происходит сейчас, дело рук Великого… Темного. — У нее хватило самообладания заискивающе улыбнуться после своей оговорки. — И ни один человек не в силах это изменить.

Найнив потребовалось усилие, чтобы не заскрежетать зубами. Илэйн, понимающая в воздействии на погоду больше всех в Салидаре, говорила то же самое. Включая роль Темного, хотя об этом и дурак бы догадался. Откуда еще взяться такой жарище, что реки пересыхают, тогда как пора бы уже и снегу выпасть.

— Коли так, поговорим о том, какие плетения используются для Исцеления различных недугов. — Могидин рассказывала, что раньше Исцеление занимало несколько больше времени, чем сейчас, но вся целительная сила черпалась непосредственно из Источника, не ослабляя ни Целительницу, ни больного. И конечно же, она твердила, что в некоторых видах Целительства мужчин превосходили Целительства женщин, но в такое Найнив верилось с трудом. — Ты наверняка хотя бы раз да видела, как это делается.

И она снова принялась выискивать самородки в куче пустой породы. Кое-что из услышанного и впрямь дорогого стоило, но Найнив не покидало ощущение, что она копается в отбросах.

Выйдя из комнаты, Илэйн не задержалась, лишь помахала рукой Бергитте и пошла дальше. Бергитте, золотистые волосы которой были причудливым образом заплетены в длинную, до пояса, косу, играла с двумя маленькими мальчиками, внимательно наблюдая при этом за узеньким переулком. Лук ее был прислонен к покосившемуся плетню. Точнее сказать, она не столько играла, сколько пыталась играть. Джарил и Сив только таращились на женщину в чудных желтых широченных шароварах и темной короткой куртке. Они так и не заговорили. Оба мальчугана считались детьми «Мариган». Бергитте любила возиться с ними, как и вообще играть с детьми, особенно с маленькими мальчиками, хотя эти игры всегда вызывали у нее легкую грусть. Илэйн знала ее чувства не хуже, чем свои собственные.

Если бы она была уверена, что детишек довела до такого состояния Могидин… Но та заверяла, что, когда подобрала на улице в Гэалдане сирот, которые требовались ей для маскировки, они уже были такими. Да и Желтые сестры считали, что ребятишки просто слишком много пережили во время беспорядков в Самаре. В это Илэйн могла поверить, ибо и сама вспоминала увиденное там с содроганием. Еще Желтые сестры говорили, что малышам помогут время и ласка. Илэйн надеялась на это. И на то, что, укрывая Могидин, она не помогает мучительнице невинных детей избегнуть заслуженной кары.

Но сейчас ей было не до Могидин. Определенно не до нее. И о своей матери Илэйн не хотелось думать. Она не могла думать ни о чем другом, кроме как о Мин. И о Ранде. Должен же быть какой-то способ это уладить. Едва заметив ответный кивок Бергитте, она торопливо зашагала по переулку, направляясь к главной улице. Над головой нависал раскаленной жаровней безоблачный небосвод.

Долгие годы Салидар был заброшен; но как только сюда стали стекаться не признавшие власти Элайды Айз Седай, все переменилось. На крышах появилась свежая солома, дома подлатали и подкрасили, а три самых больших каменных строения — постоялые дворы — были битком набиты. Самый большой из них прозвали Малой Башней, поскольку там заседал Совет. Разумеется, сделано было только самое необходимое — кое-где вставили треснутые стекла, а для большинства окон их и вовсе не нашлось. Хватало дел поважнее, чем выправлять старую кладку или красить заборы. Пыльные улочки были полны народу: Айз Седай, принятые в платьях с семицветной каймой, Стражи, двигающиеся, независимо от роста и телосложения, со смертоносной грацией леопардов, слуги, последовавшие за Айз Седай из Башни, даже детишки. И воины.

Здешний Совет намеревался сразу же по избрании истинной, законной Амерлин добиться отстранения Элайды от власти. Если потребуется — силой. Сквозь гомон толпы с околицы доносился звон молотов — там подковывали лошадей и латали доспехи.

По улице неспешно ехал мужчина с квадратным лицом и заметной сединой в темных волосах. Поверх колета из бычьей кожи на нем был стальной панцирь с вмятинами от ударов. Проталкиваясь сквозь толпу, он внимательно присматривался к марширующим небольшими группами воинам — копейщикам и лучникам. Гарет Брин согласился набрать для салидарского Совета войско и возглавить его. Зачем и почему — Илэйн могла только гадать. Она полагала, что здесь не обошлось без Суан и Лиане, хотя и не понимала, какова их роль. Брин относился к ним обеим, особенно к Суан, с явным пренебрежением. А их, похоже, привязывал к нему какой-то обет, но какой — Илэйн и представить себе не могла. Суан без конца сетовала на то, что ей, занятой столь важными делами, приходится прибирать в комнате Брина и чистить его одежду. Сетовала, но продолжала ему прислуживать. Надо полагать, обет был нешуточным.

Взгляд Брина скользнул по Илэйн, почти не задержавшись. Здесь, в Салидаре, он, хоть и был с ней любезен, держался холодно и отстраненно, несмотря на то что знал ее еще маленькой девочкой. Всего год назад он был капитан-генералом королевской гвардии Андора. Было время, когда Илэйн казалось, что он и ее мать поженятся. Но нет, она же решила сейчас не думать о матери! Прежде всего Мин. Надо найти Мин и поговорить с ней.

Но не успела она добраться до конца пыльной, запруженной людьми улочки, как ее перехватили две Айз Седай. Девушке пришлось остановиться и сделать реверанс, в то время как толпа, раздаваясь, обтекала их с обеих сторон. При виде Илэйн обе женщины просияли. Они совершенно не потели — ни одна, ни другая. Вытаскивая из рукава большой носовой платок, чтобы утереть лицо, Илэйн искренне сокрушалась из-за того, что не успела еще выучиться именно этому умению Айз Седай.

— Добрый день, Анайя Седай, Джания Седай.

— Добрый день, дитя мое. Ну, чем ты нас сегодня порадуешь? Есть что-нибудь новенькое? — Джания Френде говорила, как всегда, торопливо и сбивчиво. — У вас бывают такие чудесные находки, у тебя и у Найнив. Просто удивительные достижения, тем более для принятых. Понять не могу, как у Найнив такое получается, когда у нее такие трудности с Силой. Но прямо скажу, я восхищена.

В отличие от большинства Коричневых сестер, рассеянных и интересовавшихся только своими книгами и штудиями, Джания Седай выглядела аккуратной и собранной. Ее гладкое, лишенное признаков возраста лицо, какие отличали Айз Седай, долго имевших дело с Силой, обрамляли коротко остриженные и тщательно уложенные темные волосы. Но все же облик этой стройной женщины указывал на ее Айя. На ней было добротное, но простое платье из серой шерсти. Чуждые всякого щегольства Коричневые сестры заботились лишь об удобстве, а не о красоте нарядов. Как и все они, Джания даже во время беседы задумчиво морщила лоб, словно мысли ее витали где-то далеко. Если бы не эта нахмуренность, ее можно было бы назвать хорошенькой.

— Взять хотя бы этот удивительный способ заворачиваться в кокон света и становиться невидимой! Потрясающе! Уверена, можно найти возможность избавиться от ряби и даже передвигаться невидимкой. А Каренна в полном восторге от придуманной Найнив хитрости с подслушиванием. Конечно, это нехорошо, зато очень, очень полезно. Каренна надеется, что в этом направлении удастся продвинуться дальше и научиться разговаривать на расстоянии. Подумать только! Разговаривать друг с другом на расстоянии мили. Или двух, или даже…

Анайя коснулась ее руки, и Джания осеклась.

— Ты делаешь большие успехи, Илэйн, — сдержанно произнесла Анайя. Всегда спокойное, грубовато-добродушное лицо придавало ей материнский — иначе не скажешь — облик, хотя, как и другие Айз Седай, она была напрочь лишена признаков возраста. Анайя принадлежала к тесному избранному кружку Шириам, который являлся реальной властью в Салидаре. — Даже большие, чем мы рассчитывали, а мы рассчитывали на многое. Впервые со времен Разлома удалось изготовить тер’ангриал. Замечательное достижение, дитя мое, и я хочу, чтобы ты это знала. Тебе есть чем гордиться.

Илэйн потупилась. Поблизости со смехом вертелись два мальчугана, ростом ей по пояс. Ей очень не хотелось, чтобы кто-нибудь из прохожих услышал эти похвалы. Правда, никто не обращал на разговаривавших женщин особого внимания. Айз Седай в деревне было столько, что даже послушницы приседали в почтительных реверансах, лишь когда те к ним обращались. К тому же у всех было полно дел, которые требовалось закончить еще вчера.

Просто Илэйн отнюдь не испытывала гордости. Ведь все эти «открытия» были всего лишь крохами знания, которые удалось вытянуть из Могидин. Но было их немало, и очень ценных. Взять, например, особое, обращенное вовнутрь плетение, которое Могидин называла «инвертированием». Инвертированные потоки не мог видеть никто, кроме самой направляющей их женщины. Это позволяло маскировать способность направлять Силу — которую любая Айз Седай чувствовала в двух-трех шагах от наделенной таким даром женщины. Иначе Могидин была бы разоблачена в считаные часы. И если известно, как можно инвертировать плетения, то найдется и способ проникать сквозь них. А еще инвертированные плетения позволяли изменять внешность — именно таким образом Могидин превратилась в совершенно непохожую на нее «Мариган».

Некоторые умения Могидин не вызывали у Илэйн ничего, кроме отвращения. Например, Принуждение — способ навязывать людям свою волю или внедрять в сознание приказы, которые безоговорочно выполнялись, после чего подвергшиеся этой процедуре начисто обо всем забывали. Илэйн полагала, что это гадко. Гадко и слишком опасно, чтобы такое умение можно было кому-либо доверить. Правда, Найнив говорила, что этому не худо выучиться, чтобы иметь возможность противостоять подобному воздействию, но Илэйн не хотела. У них и без того было слишком много тайн, и слишком часто им приходилось лгать даже друзьям. Илэйн почти желала принести Три Клятвы с Клятвенным жезлом в руках, не дожидаясь возведения в ранг Айз Седай. Один из этих обетов, преступить который не могла ни одна сестра, ибо он становился частью ее сути, не позволял Айз Седай лгать ни при каких обстоятельствах.

— Думаю, мне следовало бы побольше поработать над тем тер’ангриалом и сделать его получше, Анайя Седай.

Во всяком случае, это было ее собственной заслугой. Правда, первый изготовленный тер’ангриал — устройство, состоящее из браслета и ожерелья, — существование которого хранилось в строжайшей тайне, представлял собой всего лишь несколько видоизмененную копию мерзкого шончанского изобретения, называвшегося ай’дам, которое осталось после того, как вторгшиеся захватчики бежали в море после битвы при Фалме. Зато плоский зеленый диск, позволявший становиться невидимой женщине, не обладавшей достаточной мощью, чтобы оборачиваться в свет без этого приспособления, — а таких набралось бы не так много, — был придуман самой Илэйн. У нее не было ангриала или са’ангриала, чтобы изучить и попробовать изготовить один из них. Но, еще пытаясь скопировать шончанское устройство, она поняла, что тер’ангриалы не так просты, как казалось поначалу. Они не увеличивают мощь направляющей Силу женщины, но лишь позволяют использовать Силу, причем строго определенным способом. Каждое такое устройство создано для особой цели. Некоторыми тер’ангриалами могли пользоваться женщины, вовсе не способные направлять Силу, и даже мужчины. Лучше бы они, тер’ангриалы, были попроще. Не в пользовании — пользоваться ими, как правило, совсем несложно, — а в изготовлении.

Скромное утверждение Илэйн вызвало бурный протест со стороны Джании:

— Глупости, дитя мое. Полная чепуха! Ничуть не сомневаюсь: как только мы вернемся в Башню, ты пройдешь положенное испытание, принесешь обеты с Клятвенным жезлом в руке и получишь шаль и кольцо. Никаких сомнений. Уж ты-то всяко оправдываешь оказанное тебе доверие, с этим не поспоришь. Даже более того. Никто не ожидал…

Анайя предостерегающе коснулась ее руки, и Джания снова осеклась и заморгала.

— Перестань забивать девочке голову, — сказала Анайя и повернулась к Илэйн. — Дитя мое, — проговорила она решительно, но по-матерински мягко, — нечего кукситься, пора бы тебе уже повзрослеть. Ты добилась очевидных успехов, и не стоит сокрушаться из-за нескольких мелких неудач. — (В случае с тем каменным диском Илэйн испытывала его пять раз. Две попытки не дали ничего, в результате двух других ее фигура стала лишь немного размытой, да вдобавок они еще и вызвали болезненные ощущения в желудке и тошноту. И лишь одна, третья по счету, оказалась вполне успешной. Илэйн была не склонна считать эти неудачи мелкими.) — Вы все делаете замечательно, и ты, и Найнив.

— Спасибо, — сказала Илэйн. — Большое спасибо за добрые слова. Я постараюсь не кукситься. — Илэйн за собой такого не замечала, но с Айз Седай лучше не спорить. — Прошу прощения, Анайя Седай, Джания Седай. Сегодня отбывает посольство в Кэймлин, и мне хотелось бы попрощаться с Мин.

Они не стали ее задерживать, хотя, наверное, не будь Анайи, Джания проболтала бы еще с полчаса. Анайя пристально посмотрела на Илэйн — ей наверняка известно о разговоре девушки с Шириам, — но промолчала. Правда, молчание Айз Седай порой красноречивее любых слов.

Повертев кольцо на третьем пальце левой руки, Илэйн припустила чуть ли не бегом, глядя только перед собой, что позволяло ей якобы не замечать встречных, в том числе и сестер, которые могли остановить ее, чтобы в очередной раз поздравить с успехом. Конечно, это могло кончиться и отправкой к Тиане — хорошая работа еще не давала принятой права вести себя, как ей вздумается, — но в настоящее время Илэйн, пожалуй, предпочла бы выволочку от Тианы незаслуженным похвалам.

Золотое кольцо было выполнено в виде змея, кусающего собственный хвост. Кольцо Великого Змея, символ Айз Седай, какие носили не только полноправные сестры, но и принятые. Когда она наденет шаль с бахромой цвета избранной Айя, ей будет позволено носить кольцо на любом пальце. Выбор же для нее был однозначен. Она собиралась стать Зеленой сестрой, ибо только Зеленые имели больше чем одного Стража. А она хотела заполучить Ранда. Заполучить всего — или настолько, насколько сможет. Трудность заключалась в том, что Илэйн уже была связана с Бергитте, первой женщиной, ставшей Стражем. Именно потому она улавливала чувства и настроение Бергитте, знала даже, что та утром занозила руку. Об этой связи было известно только Найнив. Иметь Стражей могли лишь Айз Седай. Установление такой связи принятой было неслыханным проступком, и никакие поблажки не спасут ее шкуры. Илэйн пошла на такой шаг не из прихоти, а по необходимости — иначе Бергитте грозила смерть, — но девушка сомневалась, что это обстоятельство было бы принято Айз Седай во внимание. Нарушать правила обращения с Силой опасно не только для нарушительницы, но и для окружающих, и Айз Седай такого рода проступки редко оставляли без последствий, независимо от побудительных мотивов.

Впрочем, здесь, в Салидаре, все было крайне запутано. Это касалось не только тайны Бергитте и Могидин. Скрытничали и сами Айз Седай. Одна из Клятв не позволяла им лгать, но о многом они просто умалчивали. Так, Морейн умела облачаться в плащ невидимости, — возможно, она делала это тем же способом, какому девушки научились от Могидин. Найнив однажды видела, как Морейн проделала подобный трюк, когда сама еще понятия не имела о Силе. Но здесь, в Салидаре, ни одна сестра ничего похожего не умела. Или не сознавалась, что умеет. Бергитте подтвердила то, о чем Илэйн начала уже догадываться и сама: большинство Айз Седай, а может и все, утаивали друг от друга часть своих знаний и умений. Послушниц и принятых обучали лишь тому, что было достоянием многих, а тайное знание порой умирало вместе с его обладательницей. Пару-тройку раз Илэйн показалось, что она приметила странный блеск в глазах некоторых сестер, когда демонстрировала свои достижения. Каренна освоила новый способ подслушивания с подозрительной быстротой и легкостью. Но едва ли принятая могла выдвинуть против Айз Седай обвинение такого рода.

Разумеется, то, что сестры ловчили, не значило, что сама Илэйн поступала всегда совершенно правильно, но все же это несколько помогало. И еще о многом была необходимость помнить. Однако было бы еще легче, перестань они расточать ей незаслуженные похвалы.

Илэйн не сомневалась, что знает, где найти Мин. В трех милях к западу от Салидара протекала река Элдар, в которую впадал струившийся по окраине селения, ставшего уже, пожалуй, городком, и пересекавший ближайший лесок ручей. Когда в Салидар начали прибывать Айз Седай, почти все деревья в округе вырубили, и лишь у самой воды осталась узенькая полоска леса. Мин, хотя и твердила, что предпочитает городскую жизнь, частенько сиживала под этими деревьями, поскольку только так могла избавиться от крайне нежелательного для нее общества Айз Седай и Стражей.

И само собой, когда Илэйн, обогнув последний каменный дом, ступила под деревья и пошла вдоль ручья, она вскоре наткнулась на Мин. Та сидела, прислонившись спиной к дереву, и смотрела на журчащий, перетекавший через камушки поток. Ручеек, точнее то, что от него осталось, протекал по ложу из сухой глины раза в два шире его самого. Здесь на ветвях еще сохранялась пожухлая листва, хотя повсюду окрест облетели даже дубы.

Под ногой Илэйн хрустнула сухая веточка, и Мин вскочила на ноги. Как обычно, она была в штанах и сером мальчишеском кафтанчике, только вот по отворотам, как и вдоль боковых швов плотно облегающих стройные ноги штанин, были вышиты голубые цветочки. Странное дело, Мин утверждала, что ее вырастили три тетки-белошвейки, но сама она, похоже, не знала, с какого конца за иголку взяться. Девушка бросила взгляд на Илэйн, поморщилась и запустила пальцы в отросшие до плеч темные волосы.

— Ты уже знаешь, — только и сказала она.

— Я решила, что нам нужно поговорить.

Мин почесала голову:

— Суан сказала мне только сегодня утром. Я все никак не могла собраться с духом и рассказать тебе. Она хочет, чтобы я шпионила за ним, Илэйн. Шпионила и сообщала ей. Представляешь, дала мне имена своих доверенных людей в Кэймлине, чтобы я передавала через них донесения.

— Ты не станешь этого делать, — промолвила Илэйн без тени сомнения или намека на вопрос, и Мин посмотрела на нее с благодарностью. — Но почему ты боялась подойти ко мне? Ведь мы подруги. И обещали друг дружке, что мужчина никогда не встанет между нами, пусть даже мы обе его любим.

Мин хрипловато рассмеялась. Илэйн подумалось, что мужчинам такой смех, наверное, нравится. К тому же Мин прехорошенькая, похожа на озорного мальчишку. Пожалуй, она чуточку постарше Илэйн, но кто знает, хорошо это или плохо?

— Ох, Илэйн, мы дали друг дружке слово, когда он был так далеко. Потерять тебя для меня все равно что лишиться сестры, но что, если одна из нас передумает?

Кто именно может передумать, лучше не спрашивать. Илэйн старалась выкинуть из головы мысль о том, что если спеленать Мин с помощью Силы, заткнуть ей рот кляпом и инвертировать потоки, то ее можно будет спрятать и продержать где-нибудь в подвале, пока не уедет посольство.

— Нет, этого не будет, — коротко сказала она. Поступить так с Мин она не могла. Ей очень хотелось заполучить Ранда, но не такой ценой. У Илэйн возникло желание просто попросить Мин не ехать, раз уж они не могут отправиться вместе, но вместо этого она спросила: — Гарет Брин собирается освободить тебя от клятвы?

На сей раз Мин рассмеялась еще более хрипло и отрывисто:

— Как бы не так! Он сказал, что рано или поздно еще заставит меня все отработать. Но на самом деле он хочет попридержать только Суан, уж Свет знает зачем.

При этих словах Мин слегка поморщилась, и это навело Илэйн на мысль, что тут не обошлось без видений, но расспрашивать она не стала. Сама же Мин никогда не говорила о видениях с теми, кого они не касались напрямую.

Она обладала редкостным даром, о чем в Салидаре мало кому было известно. Знали об этом только Илэйн, Найнив, Суан и Лиане. Даже Бергитте не знала. Правда, и Мин не знала ни о Бергитте, ни о Могидин. Секретов вокруг было полно, но своим Мин не смогла бы поделиться ни с кем, даже пожелай она этого. Порой у нее бывали видения — перед ней представали некие образы или окружавшие людей ауры. Иногда их значение так и оставалось загадкой, но порой девушка, неизвестно почему, точно знала, что они предвещают. В таких случаях Мин не ошибалась никогда: если, например, она говорила, что мужчина и женщина поженятся, так оно рано или поздно и выходило, пусть даже сейчас они друг друга терпеть не могли. Лиане именовала эту способность «чтением Узора», однако дар Мин не имел никакого отношения к Силе, и в чем его суть, никто толком не понимал. У большинства людей подобные образы и ауры если и появлялись, то изредка, но Айз Седай и Стражи были окружены ими постоянно. Потому-то Мин и старалась избегать их общества.

— Ты передашь Ранду письмо от меня? — спросила Илэйн.

— Конечно. — Мин отозвалась так быстро и лицо ее было таким открытым, что Илэйн смутилась. Сама-то она на месте Мин, наверное, не согласилась бы.

— Мин, — пробормотала Илэйн. — Не говори ему ничего о своих видениях. Я имею в виду те, что касаются нас. — Некогда Мин привиделось, что в Ранда будут безнадежно влюблены три женщины и всем им суждено быть связанными с ним вечно. Одной из них была сама Мин. Второй — Илэйн. — Если он узнает о видениях, то может, чего доброго, подумать, что дело не в наших желаниях и чувствах, а в том, что так свился Узор, или в том, что он та’верен. Вдруг ему вздумается проявить благородство и спасти нас, не подпустив к себе ни одну из нас.

— Все возможно, — неуверенно отозвалась Мин. — Мужчины — они странные. Если он решит, что стоит ему поманить нас пальцем, — и мы побежим, то, пожалуй, он так и сделает. Случалось мне видеть такое. Думаю, это все из-за того, что у них на лице волосы растут. — Вид у Мин был такой задумчивый, что Илэйн так и не поняла, всерьез говорит подруга или шутит. Вроде бы Мин немало знала о мужчинах, ведь она рассказывала, что долго работала в конюшне, потому как любит лошадей. Правда, в другой раз она помянула, что прежде прислуживала в таверне. — В любом случае я ничего не скажу. Возможно, нам с тобой придется поделить его, как пирог. Да еще и оставить корочки третьей, коли она объявится.

— Мин, что ты собираешься делать?

Илэйн не хотела спрашивать и уж тем более не хотела, чтобы ее голос звучал так жалобно, но это вышло само собой. С одной стороны, ей хотелось верить, что она ни за что не побежит, помани ее Ранд пальцем, а с другой — что он непременно ее поманит. С одной стороны, ей хотелось сказать, что делить Ранда она ни с кем и никогда не станет, даже с подругой, и пусть Мин со своими видениями канет в Бездну Рока, а с другой — просто надавать Ранду по ушам за то, что он сделал с ними обеими. А поскольку она сама понимала, что все это ребячество, ей вдобавок хотелось еще и зарыться головой в песок. Как еще разобраться в своих чувствах?

Совладав с дрожью в голосе, Илэйн, прежде чем Мин успела откликнуться, сама ответила на свой вопрос:

— Что ты и я… что мы с тобой сейчас сделаем, так это посидим и поговорим по душам. — Подбирая слова, она одновременно подыскала место, где сухие опавшие листья лежали особенно плотным слоем, да поближе к дереву — чтобы привалиться спиной. — Поговорим, но только не о Ранде. Я буду скучать по тебе, Мин. Ведь так хорошо иметь подругу, которой можно довериться.

Мин уселась рядом с Илэйн, скрестив ноги. Она рассеянно выковыривала из земли камушки и бросала их в ручей.

— Найнив тоже твоя подруга. Ты ей доверяешь. Да и Бергитте, с ней ты проводишь даже больше времени, чем с Найнив. — Лоб девушки пересекла легкая морщинка. — Неужто она и вправду считает себя той Бергитте, героиней легенд? Чего ради она отрастила такую косу и таскается повсюду с луком, точь-в-точь как в преданиях? Не могу поверить, что это ее настоящее имя.

— Ее в самом деле так зовут, — осторожно возразила Илэйн. В каком-то смысле рассуждения Мин были верны. Но лучше направить разговор в другое русло. — А Найнив все никак не может решить, подруга я ей или та, кого она должна заставить делать то, что она полагает правильным. И знаешь ли, еще ей не удается забыть, что я дочь ее королевы, и порой она поминает об этом в пику мне. Ты — совсем другое дело.

— Может, потому, что меня это особо не впечатляет, — заметила Мин с усмешкой, хотя глаза ее оставались серьезными. — Я-то ведь, Илэйн, родилась в Горах тумана, на рудных копях. В эдакую глушь указы твоей матушки почитай что и не доходят. — Усмешка исчезла. — Прости, Илэйн.

Та с трудом подавила вспыхнувшее раздражение, — в конце концов, Мин точно такая же подданная Львиного трона, как и Найнив.

Откинув голову к стволу дерева, она сказала:

— Давай поговорим о чем-нибудь хорошем.

Даже сквозь густое кружево ветвей у них над головами нещадно пекло солнце. На небе не было ни облачка. Илэйн непроизвольно окунулась в саидар — каждая капля ее сущности исполнилась радостью жизни и полнотой бытия. «Вот, — загадала она, — если мне удастся сотворить хоть одно малюсенькое облачко, все будет хорошо. Выяснится, что матушка жива. Ранд меня полюбит, ну а с Могидин… разберутся — так или иначе». Илэйн сплела тончайшую паутину Воздуха и Воды и затянула ею небосвод, пытаясь отыскать влагу. Вот-вот, казалось ей, стоит еще чуточку поднатужиться, и все получится. Сладость обладания Силой быстро переросла в боль. Опасный знак — зачерпни она еще немного, и этот поток погубит ее. А ведь ей всего-то и надо было, что крохотное облачко.

— О хорошем? — переспросила Мин. — Ну-ну. Вижу, ты не расположена говорить о Ранде, но, как ни толкуй, важнее его нет никого на свете. Отрекшиеся и те падают замертво при одном его появлении. Целые страны уже склонились к его ногам. И здешние Айз Седай намерены его поддержать, я знаю. Деваться-то им все одно некуда. А потом и Элайда передаст ему Башню. Для него Последняя битва все одно что прогулочка. Он всегда побеждает, Илэйн. А значит, и мы.

Илэйн отпустила Источник и уставилась на небо, столь же опустошенное, как и ее душа. Нет нужды уметь направлять Силу, чтобы понять — здесь не обошлось без Темного. А если он способен касаться мира с такой силой, да что там, если он вообще может касаться мира…

— Неужели? — спросила она сама себя, но так тихо, что этого не расслышала даже Мин.

Здание манора еще оставалось недостроенным, даже высокие деревянные панели в большом зале не успели покрасить, но леди Фэйли ни Башир т’Айбара каждый день устраивала прием, как и подобает жене лорда. Она восседала в массивном кресле с высокой, украшенной резными фигурками соколов спинкой, стоявшем возле сложенного из необработанного камня камина. В другом конце зала, напротив, словно зеркальное отражение первого, находился точно такой же камин. Рядом с креслом Фэйли стояло другое — украшенное резьбой в виде волков, высокую спинку которого увенчивала большая волчья голова. Пустовавшее кресло предназначалось для ее мужа, Перрина т’Башира Айбара, Перрина Златоокого, лорда Двуречья.

Правда, манор был разве что малость побольше обычного фермерского дома, да и зал имел всего шагов пятнадцать в длину, но Перрин поначалу и об этом-то слышать не хотел — зачем, мол, ему такая хоромина? Он никак не мог отвыкнуть думать о себе как о простом кузнеце, даже как о подручном кузнеца, как и привыкнуть к тому, что жену его при рождении назвали Заринэ, а не Фэйли. Экая важность! Заринэ — подходящее имя для изнеженной дамы, томно вздыхающей над воспевающими ее улыбку стихами. Фэйли, что на древнем наречии означает «сокол», девушка назвалась сама, когда принесла клятву охотницы за Рогом Валир. Присмотревшись к ее лицу с рельефным носом, высокими скулами и раскосыми темными глазами, метавшими молнии, когда она сердилась, никто не усомнился бы, что это имя соответствует ей наилучшим образом. Что же до всего остального, все зависит от намерений. Так же, как и что считать хорошим, а что плохим.

Сейчас глаза Фэйли метали молнии. На этот раз гнев молодой женщины был вызван не упрямством ее мужа и даже не поразительной для этого времени года жарой, хотя, по правде сказать, тщетные попытки добиться хотя бы иллюзии прохлады, обмахивая вспотевшее лицо веером из фазаньих перьев, настроение не поднимали.

Давно минул полдень, почти все просители были уже отпущены, и дожидавшихся приема у Фэйли осталось не так уж много. В сущности, все эти посетители пришли к Перрину, но сама мысль о том, чтобы судить и наставлять людей, среди которых он вырос, приводила новоявленного лорда в ужас. Если только Фэйли не удавалось загнать его в угол, он, когда приближалось время ежедневной аудиенции, исчезал, словно волк в чащобе. К счастью, его земляки не возражали, если вместо лорда Перрина их принимала и выслушивала леди Фэйли. Впрочем, некоторые, возможно, и возражали, но у них хватало ума держать свои возражения при себе.

— И с этим вы пришли ко мне? — Голос Фэйли звучал холодно и сурово.

Две женщины, стоявшие перед креслом, потели и переминались с ноги на ногу, смущенно опустив взгляды на гладкие половицы.

Доманийское платье, закрытое, с высоким воротом, но облегающее и тонкое, почти не скрывало соблазнительных округлостей меднокожей Шармад Зеффар. Сшитое из светло-золотистого полупрозрачного шелка, оно изрядно потерлось, пообтрепалось по краям, да и некоторые мелкие пятна дорожной грязи уже невозможно отстирать; но шелк есть шелк, а в здешних краях он редкость. Патрули, посылавшиеся в Горы тумана на поиски троллоков, уцелевших после событий минувшего лета, находили немного этих звероподобных тварей, а мурддраалов — благодарение Свету — не встречали вовсе, зато то и дело натыкались на беженцев. Подбирали десятерых там, два десятка здесь, пятерых еще где-то, и все они оседали в Двуречье. В большинстве своем то были выходцы с равнины Алмот, но некоторые бежали из Тарабона или, как Шармад, из Арад Домана. Всех их заставили бросить свои дома раздоры, мятежи и войны. Фэйли даже думать боялась о том, сколько несчастных погибло в пути, так и не добравшись до Двуречья. Блуждать в горах, где нет ни дорог, ни даже троп, опасно даже в лучшие времена, а о нынешних и говорить нечего.

Реа Авин беженкой не была, хотя и носила платье тарабонского покроя из тонкой серой шерсти. Ниспадающее мягкими складками, оно подчеркивало достоинства фигуры почти так же, как и доманийский наряд. Сумевшие перебраться через горы принесли с собой не только тревожные слухи, но и невиданные ранее в Двуречье навыки и умения. А работы на разоренных троллоками фермах и в опустошенных деревнях хватало. Реа, хорошенькая круглолицая женщина, была здешней, родилась не далее чем в паре миль от того места, где нынче находился манор. Темные волосы она заплетала в толстую и длинную, до пояса, косу. В Двуречье девушкам разрешалось носить косы лишь после того, как Круг женщин признавал их достаточно взрослыми, чтобы выйти замуж. Это право можно было получить и в пятнадцать лет, и в тридцать, но обычно девушки добивались его годам к двадцати. Реа заплела косу четыре года назад и была лет на пять старше Фэйли, но сейчас казалась смущенной девчонкой. Она поняла: то, что казалось ей превосходной идеей, в действительности обернулось величайшей глупостью, какую только можно отчудить. А Шармад, бывшая на пару лет постарше, выглядела пристыженной еще сильнее; для доманийки оказаться в подобной ситуации было, наверное, унизительно. Фэйли же больше всего хотелось отшлепать обеих. Очень жаль, что леди не может позволить себе такую выходку.

— Мужчина, — произнесла Фэйли, стараясь придать невозмутимость своему тону, — не лошадь и не поле. Он не может быть чьей-то собственностью. И как вам только в голову пришло спрашивать меня, которая из вас имеет на него право? — Она тяжело вздохнула. — Будь у меня основания считать, будто Вил ал’Син завлек вас обманом, я еще могла бы что-то предпринять, а так…

Вил, ясное дело, обхаживал обеих, но и они завлекали его напропалую — парень-то он видный. И он не давал ни одной из них никаких обещаний. Шармад готова была от стыда провалиться сквозь землю, ведь доманийские женщины славились умением кружить мужчинам головы, а не сходить по ним с ума.

— Итак, вы поступите следующим образом: отправитесь к Мудрой и все, без утайки, расскажете ей, — решила Фэйли. — Она разберется. Надеюсь, вы побываете у нее еще сегодня.

Женщины поежились. Дейз Конгар, Мудрая Эмондова Луга, нрав имела суровый и всякую дурь отнюдь не поощряла. Однако делать нечего. Обе соперницы присели в реверансе и пролепетали:

— Как скажете, леди Фэйли.

«Очень скоро, — подумала Фэйли, — они горько пожалеют о том, что отняли пустяками драгоценное время Дейз Конгар. А заодно и мое».

Все знали, что Перрин редко присутствует на такого рода аудиенциях, да и к нему мало кто решился бы сунуться с подобной чепухой. Небось сиди он, как положено, на своем кресле, они бы и в зал не зашли. Фэйли искренне надеялась, что из-за несусветной жары Дейз будет не в духе и обеих красоток ждет хорошая выволочка. Жаль, что нельзя спровадить к Дейз и Перрина — его тоже не мешало бы взять в оборот.

Не успели женщины, волоча ноги, покинуть зал, как их место занял Кенн Буйе. Несмотря на то что старик тяжело опирался на узловатую, как он сам, палку, ему удалось отвесить церемонный поклон. Правда, он тут же испортил произведенное впечатление, запустив костлявую пятерню в редкие седые волосы. Как обычно, грубошерстный коричневый кафтан кровельщика был помят, словно тот в нем спал.

— Да осияет Свет вас, достопочтенная леди Фэйли, и вашего достославного супруга, лорда Перрина. — Витиеватое приветствие никак не сочеталось с его скрипучим голосом. — Да продлится вечно ваше счастье. Позвольте пожелать вам этого и от моего имени, и от имени всего нашего Совета. Ваши красота и ум, достопочтенная леди, делают нашу жизнь светлее, равно как справедливость и мудрость ваших суждений делают ее разумнее.

Фэйли невольно забарабанила пальцами по подлокотнику. С чего это Кенн, вместо того чтобы, как обычно, ныть и брюзжать, принялся расточать ей цветистые похвалы? Но и не преминул исподволь напомнить, что он член Совета деревни, а стало быть, человек не последний и вправе рассчитывать на уважение. К тому же он явно напрашивался на сочувствие — для того и посох прихватил. На самом деле прыти у того старика на двух молодых хватит. Что-то ему понадобилось.

— С чем пожаловали к нам сегодня, мастер Буйе?

Кенн выпрямился, забыв о своем посохе. В голосе его, чего он, видимо, не заметил, зазвучали язвительные нотки:

— Все дело в чужестранцах. Они нынче к нам валом валят и приносят с собой всякие новшества, без которых мы прежде прекрасно обходились. — Кенн, как, впрочем, и большинство двуреченцев, похоже, начисто забыл, что Фэйли тоже приехала из дальних краев. — Диковинные повадки, леди, чудны`е манеры, а уж наряды — срамота, да и только. Знаете, леди, мне неловко, но женщины еще порасскажут вам, как выглядят эти доманийские бесстыдницы в этаких своих нарядах.

Фэйли, ясное дело, знала об этом не только по рассказам, а по блеску в глазах почтенного члена Совета предположила, что тот не слишком обрадуется, ежели она, вняв его призывам, встанет на защиту приличий.

— Чужаки лишают нас куска хлеба, оставляют без работы. Взять хотя бы того тарабонского малого, что делает эту дурацкую черепицу. Сам делает, да еще и подмастерьев набрал, а мальцов можно было к полезной работе приставить. Ему наплевать на добрых двуреченцев. Он, видите ли…

Обмахиваясь веером, Фэйли перестала слушать эту трескотню, хотя всем своим видом выказывала заинтересованность. Поступать так ее научил отец, и, надо признаться, порой это выручало. Как, например, сейчас. Впрочем, Кенна Буйе можно понять. Он кормился тем, что крыл кровли соломой, и ему мало радости от черепицы мастера Хорнвала.

Но не все относились к новоприбывшим так, как Буйе. Харал Лухан, кузнец из Эмондова Луга, взял себе в напарники ножовщика-доманийца и жестянщика, жившего прежде на равнине Алмот, а мастер Айдар, столяр, нанял сразу троих мужчин и двух женщин, знающих толк в изготовлении мебели, резьбе и золочении, хотя золота в округе отродясь не водилось. Это они сработали кресла для Перрина с Фэйли, и сработали на славу. Да что там, сам Кенн имел с полдюжины помощников, и не все они были двуреченцами, — когда нагрянули троллоки, погорело немало крыш, к тому же повсюду ставили новые дома. Нет, Перрин просто не имел права бросать ее одну и заставлять выслушивать всякий вздор.

Двуреченцы провозгласили его своим лордом, что и не диво, ибо под его водительством они одержали победу над троллоками. Возможно, он понял, что с этим ничего не поделаешь, раз уж все кланяются ему да величают лордом Перрином, хоть он и запрещает это делать. Понять, может, и понял, но по-прежнему на дух не переносил связанных с его новым положением церемоний и старался избегать многого из того, чего люди ждут от своих вождей. Он артачился, когда требовалось исполнять обязанности лорда. Фэйли, в отличие от него, с детства знала, что подобает настоящей леди, ибо была старшей из оставшихся в живых детей Даврама т’Галине Башира, лорда Башира, Тайра и Сидоны, защитника Рубежей Запустения, хранителя Сердца страны и маршала-генерала королевы Тенобии Салдэйской. И хотя Фэйли сбежала из отчего дома, чтобы стать охотницей за Рогом, а потом отказалась и от Охоты ради мужа, который порой ее озадачивал, она помнила все, чему ее учили. Перрин внимательно выслушивал все советы жены, кивал и поддакивал, но заставить его следовать им на деле было не легче, чем научить лошадь танцевать са’сара.

Под конец Кенн понес что-то и вовсе несусветное, хотя спохватился, и язвительности в его голосе поубавилось.

— Но ведь мы с Перрином решили, что у нас будет соломенная кровля, — спокойно напомнила ему Фэйли, и Кенн удовлетворенно закивал. — Решить-то решили, но она почему-то до сих пор не закончена. — (Кенн встрепенулся.) — Похоже, мастер Буйе, у тебя слишком много заказов и до всего руки не доходят. Что ж, коли так, нам, наверное, придется обратиться к мастеру Хорнвалу.

Кенн беззвучно зашлепал губами. Он понимал: если жилище лорда будет покрыто черепицей, все захотят последовать его примеру.

— Я с удовольствием тебя послушала, — продолжала Фэйли, — но уверена, что ты предпочтешь закончить крышу, а не тратить время на разговоры, пусть даже и очень интересные.

Кенн поджал губы, и глаза его сердито блеснули. Он поклонился — не так низко, как в начале беседы, сдавленно пробормотал что-то — разобрать удалось только «миледи» — и вышел, постукивая посохом о голый пол.

И на такую чушь приходится тратить время. Нет уж, в следующий раз пусть Перрин сам отдувается.

Правда, другие обращения оказались не такими вздорными. Женщина, видать некогда упитанная, поскольку выцветшее платье висело на ней мешком, беженка с мыса Томан, что за равниной Алмот, заявила, что знает толк в травах и лечебных снадобьях. Неуклюжий верзила Джон Айеллин, все время потиравший потеющую лысину, и сухопарый Тэд Торфинн, теребивший отвороты кафтана, вынесли на суд Фэйли спор о меже. Двое смуглых доманийцев с коротко подстриженными бородками оказались рудознатцами. Они заявили, что по пути приметили в горах признаки, указывающие на близость месторождений золота и серебра. И железа, хотя оно интересовало их меньше. И наконец, жилистая тарабонка с худощавым лицом, укрытым прозрачной вуалью, и со светлыми волосами, заплетенными во множество косичек, сообщила, что умеет ткать ковры и знает, как изготовить нужный для этого ткацкий станок.

Травницу Фэйли направила в распоряжение здешнего Круга женщин, — если Эспара Соман и впрямь понимает в этом деле, ее определят в помощницы к одной из Мудрых. Нынче, когда люди прибывали отовсюду и многие из них после долгого, трудного пути нуждались в лечении и уходе, почти все Мудрые в Двуречье обзавелись помощницами. Может, Эспара рассчитывала на что-то большее, но главное — начать, а остальное зависит от тебя самой. С помощью нескольких наводящих вопросов Фэйли выяснила, что ни Тэд, ни Джон не помнят точно, где пролегала межа, потому как унаследовали этот спор от родителей, и велела им прийти к соглашению, да и покончить дело миром. Как видно, оба считали, что так решил бы и Совет, потому и не обращались туда так долго, предпочитая спорить да препираться.

Прочие получили разрешение заниматься тем, о чем просили. По существу, особой надобности в таком разрешении не было, но Фэйли полагала, что им не повредит с самого начала усвоить, кто здесь правит. За свое дозволение и кошель серебра, что ссудила для закупки припасов, Фэйли заручилась обещанием доманийских рудознатцев выплачивать Перрину десятину с добытого ими золота и серебра. Кроме того, они обещали отметить расположение всех месторождений железа. Перрину история с десятиной наверняка не понравилась бы, но Фэйли смотрела на вещи трезво. Двуреченцы давно забыли о том, что такое налоги, но лорду — чтобы он исполнял то, что требуется от лорда, — необходимы деньги. Железо же сейчас будет очень кстати — не меньше, чем золото. Ну а насчет Лиалы Мосрары все ясно. Если тарабонка прихвастнула, то скоро сама и прогорит, а вот если сказала правду… Трое ткачей уже обещали, что на следующий год смогут предложить байрлонским купцам не только необработанную шерсть, но и кое-что получше. Продажа хороших ковров тоже сулила Двуречью немалую прибыль. Мастерица заверила, что пришлет в манор лучшие свои изделия, и Фэйли согласилась принять этот дар, удостоив тарабонку милостивого кивка. Может, та получит и еще что-нибудь, но только после того, как Фэйли увидит обещанные ковры своими глазами. По ее мнению, полы в маноре и впрямь следовало застелить коврами. В целом как будто все остались довольны. Даже Джон и Тэд.

Когда тарабонка, кланяясь, попятилась к выходу, а Фэйли, обрадованная окончанием аудиенции, уже встала с кресла, в дальнем конце зала, из бокового коридорчика — таких было два, по обе стороны камина, — появились четыре женщины в плотных, темных двуреченских платьях. Все они изрядно потели. Дейз Конгар, не уступающая ростом любому мужчине и многих превосходившая шириной плеч, была на голову выше остальных Мудрых. Она устремилась вперед, желая показать, что здесь, близ ее деревни, первенство принадлежит ей. Седовласая, но стройная Эдель Гаэлин из Сторожевого Холма держалась напряженно и прямо, всем своим видом показывая, что возраст и долгие годы пребывания в должности Мудрой дают ей преимущество перед Дейз. Круглолицая Элвин Тарон, Мудрая из Дивен Райд, ростом была ниже всех. С лица этой женщины никогда, даже если ей приходилось заставлять людей делать то, чего им вовсе не хотелось, не сходила добродушная материнская улыбка. Последней шла Милла ал’Азар из Таренского Перевоза, самая молодая из четырех. Эдель она едва ли не годилась в дочери и среди прочих держалась не совсем уверенно.

Фэйли осталась стоять, медленно обмахивалась веером. Ей очень захотелось, чтобы сейчас рядом оказался Перрин. Очень. Каждая из этих женщин пользовалась в своей деревне не меньшим влиянием, чем мэр, а в некоторых отношениях даже большим. С ними нельзя вести себя как с простыми просительницами, и это усложняло дело. При Перрине они смущались, словно девчонки, глупо улыбались и думали только о том, как бы ему угодить, но с ней… В Двуречье веками не было своей знати, а чиновников правившей в Кэймлине королевы здесь не видели на протяжении семи поколений. Все местные жители, включая и этих четырех женщин, понятия не имели, как следует держаться с лордами и леди, и только начинали осваивать эту науку. Порой они забывали, что Фэйли — леди, и видели в ней лишь молодую женщину, на свадьбе у которой Дейз распоряжалась всего несколько месяцев назад. Они могли кланяться и повторять: «да, миледи», «разумеется, миледи» — и вдруг ни с того ни с сего принимались поучать ее, не видя в этом ничего особенного. «Все, Перрин, с меня хватит», — подумала Фэйли.

Сейчас они приседали в реверансах — как умели — и наперебой приветствовали ее:

— Свет да осияет вас, леди Фэйли.

Однако Дейз, еще не успев выпрямиться, заговорила о деле, видимо решив, что с любезностями покончено. Тон ее был вроде бы и учтив, но она словно хотела сказать: «Хочешь не хочешь, а выслушать меня тебе придется».

— Еще трое мальчишек сбежали, миледи. Дэв Айеллин, Ивин Финнгар и Элам Даутри. Сбежали поглядеть на мир, наслушавшись рассказов лорда Перрина.

Фэйли растерянно заморгала. Эта троица давно вышла из мальчишеского возраста. Дэв и Элам одних лет с Перрином, а Ивин — ненамного моложе самой Фэйли. К тому же двуреченская молодежь могла разузнать что-то о большом мире не только из скупых и немногословных рассказов ее мужа.

— Если желаете, я попрошу Перрина поговорить с вами.

Женщины заерзали и засуетились. Дейз оглянулась, будто ожидала, что он вот-вот появится, Эдель и Милла непроизвольно принялись расправлять юбки, а Элвин перебросила через плечо и поправила косу. Неожиданно они осознали, что делают, и замерли, стараясь не глядеть друг на друга. И на Фэйли. Единственное преимущество Фэйли перед ними заключалось в том, что все они терялись перед ее мужем и прекрасно это знали. Сколько раз она видела, как после встречи с Перрином та или иная женщина убеждала себя, что никогда больше такое не повторится; сколько раз она видела, как при одном его виде подобная решительность куда-то улетучивается. И никто из них не был до конца уверен, с кем проще иметь дело — с Перрином или же с Фэйли.

— Не стоит его беспокоить по пустякам, — сказала Эдель. — Подумаешь, мальчишки сбежали. Досадная мелочь, и только. — Ее тон чуть больше походил на тот, который уместен в разговоре с леди, чем в случае Дейз.

Элвин добавила к словам Мудрой Сторожевого Холма улыбку, подобавшую скорее матери, которая разговаривает с дочуркой:

— Но раз уж мы здесь, дорогая, пожалуй, стоит поговорить и кое о чем поважнее. О воде. Многие встревожены.

— Дождя нет уже который месяц, — добавила Эдель, и Дейз кивнула.

На сей раз Фэйли прищурилась. Эти женщины достаточно умны, и уж им-то следовало знать, что тут Перрин ничего поделать не может.

— Источники еще не пересохли, к тому же Перрин велел вырыть еще несколько колодцев. — Вообще-то, он лишь предложил это, но между его предложением и приказом особой разницы не было. — И оросительные каналы из Мокрого леса будут прорыты задолго до сева. — Это было ее затеей. В Салдэйе орошалась добрая половина полей, а в здешних краях о таком никто и не слыхивал. — Конечно, каналы роют только на всякий случай. Рано или поздно дожди все равно пойдут.

Дейз снова кивнула, а за ней и Элвин с Эдель. Все это они знали не хуже Фэйли.

— Дело не в дожде, — пробормотала Милла. — То есть я хочу сказать, не совсем в дожде. Нынче у нас не просто засуха. То, что сейчас творится, неестественно. Ни одна из нас не может слушать ветер.

Остальные Мудрые насупились, по-видимому решив, что она сболтнула лишнее. Считалось, что Мудрые умеют предсказывать погоду, слушая ветер, — во всяком случае, так утверждали они сами.

Милла понурилась, но упрямо продолжала:

— Не можем, и все! Вместо этого приходится смотреть на облака, следить за птицами, и муравьями, и гусеницами, и… — Она глубоко вздохнула и выпрямилась, но по-прежнему старалась не встречаться взглядом с другими Мудрыми.

«Интересно, — подумала Фэйли, — как она у себя в Таренском Перевозе ладит с деревенским Советом и особенно с Кругом женщин». Впрочем, и Совет, и Круг, так же как и Милла, только-только приступили к своим обязанностям. Нашествие троллоков опустошило Таренский Перевоз, и все его жители были новоселами, поэтому и Совет деревни, и Круг женщин пришлось выбирать заново.

— Это неестественно, миледи! Давно пора выпасть первому снегу, а погода стоит как в середине лета. Мы не просто встревожены, миледи, мы напуганы! Если другие не решаются сказать об этом открыто, то признаюсь я. Я ночами глаз не смыкаю. Уже месяц нормально не спала, и… — Милла спохватилась, сообразив, что действительно зашла слишком далеко. Мудрой подобало владеть собой при любых обстоятельствах, а она взяла да и рассказала напрямую обо всех своих страхах.

Остальные Мудрые перевели взгляды с Миллы на Фэйли. Они молчали, и лица их были столь же непроницаемы, как у Айз Седай.

Теперь Фэйли поняла. Милла сказала чистую правду. Погода стояла не просто необычная — она была неестественная. К Фэйли и самой порой сон не шел. Она молилась о дожде, а еще лучше о снеге, стараясь не думать, что может таиться за этой затянувшейся жарой. Мудрые пришли к ней, а ведь это их дело — успокаивать людей. Куда же податься ей, коли у нее на сердце та же тревога?

Однако, возможно сами того не сознавая, эти женщины пришли как раз туда, куда следовало. Часть соглашения между простонародьем и знатью, усвоенного Фэйли с малолетства, требовала от благородных заботы о безопасности и благополучии простых людей. Если она не имела возможности помочь им на деле, то могла хотя бы напомнить, что худые времена не вечны. Если сегодня плохо, то завтра, в крайнем случае послезавтра, непременно станет лучше. Фэйли вовсе не была в этом уверена, но ее учили поддерживать и ободрять тех, кто от нее зависит, а не усугублять их тревоги своими страхами.

— Перрин рассказывал мне о своих земляках задолго до того, как я попала сюда, — сказала Фэйли. Перрин был скуп на похвалы, но всегда правдив. — Я знаю, что, когда град выбивает ваши посевы, когда зимняя стужа губит половину стад, вы гнетесь, но не ломаетесь, а потом, распрямившись, начинаете все сначала. Когда троллоки опустошали Двуречье, вы поднялись и дали им отпор, а покончив с ними, тут же принялись восстанавливать разрушенное. — Это Фэйли видела собственными глазами. Она не ожидала от южан такой стойкости и упорства. Такие люди не ударили бы в грязь лицом и в Салдэйе, даже на северных ее окраинах, где набеги троллоков были обычным делом. — Я не могу обещать вам, что завтра погода переменится к лучшему. Могу только заверить, что мы с Перрином будем делать все, что в наших силах, чтобы помочь вам. Вы и без меня знаете — нужно уметь принимать то, что несет с собой каждый новый день, и готовиться встретить следующий. Именно такие люди живут в Двуречье. Именно таковы и вы.

Понятливости всем четырем Мудрым было не занимать. Если раньше они даже себе не сознавались, зачем явились в манор, то теперь пришлось. Будь они не столь сообразительны, могли бы, пожалуй, и обидеться, но этого не случилось. Женщины уразумели, что те самые слова, которые они говорили себе не раз, в иных устах и звучат по-иному. И конечно же, они смутились. Щеки их пылали, и больше всего им хотелось оказаться где-нибудь подальше.

— Ну да, конечно, — сказала наконец Дейз, уперев кулаки в пышные бока и с вызовом поглядывая на других Мудрых. — Я то же самое говорила, разве не так? У леди Фэйли есть голова на плечах. Дельная девушка, я это сразу сказала, как только она к нам приехала. Так и сказала.

Эдель фыркнула:

— Да кто же с этим спорит, Дейз? Я что-то не слышала. — И, обратившись к Фэйли, добавила: — У вас и вправду здорово получается.

Милла неумело присела:

— Спасибо, леди Фэйли. Я сама твердила людям то же самое, с полсотни раз на дню, но когда вы сказали, это совсем другое дело…

Дейз прервала ее нарочито громким кашлем — видно, сочла такую откровенность чрезмерной. Милла покраснела еще сильней.

— Хорошая работа, миледи, — сменила тему Элвин, наклонившись вперед и пощупав предназначенную для верховой езды юбку. — Но у нас, в Дивен Райд, есть одна тарабонская мастерица, она может сшить для вас наряд и получше. Я с ней поговорю, если вы не возражаете. Теперь она шьет вполне приличные платья, что годятся для замужних женщин. — На лице ее вновь появилось материнское выражение — сочетание добродушия и неколебимой твердости. — Или для тех, кто замуж хочет. Она чудесно шьет, вы уж мне поверьте. И конечно же, сочтет за честь сшить наряд для вас, к тому же у вас такая фигура, что работать с вами — одно удовольствие.

Дейз ехидно заулыбалась еще до того, как Элвин закончила говорить:

— Терилла Марза у нас, в Эмондовом Лугу, уже шьет для леди Фэйли полдюжины платьев. Причем одно из них бальное — вот уж красота.

Элвин выпрямилась, Эдель поджала губы, и даже Милла задумчиво опустила глаза.

Насколько понимала Фэйли, аудиенцию можно было завершать. Доманийскую мастерицу приходилось твердой рукой удерживать от попыток одевать Фэйли в наряды, годные для придворных празднеств в Бандар Эбане. А идея сшить бальное платье принадлежала Дейз, а вовсе не самой Фэйли. Фасон его был ближе к салдэйскому, чем к доманийскому, но что с того? Фэйли понятия не имела, куда его надевать, справедливо полагая, что балы в Двуречье заведутся не скоро. Мудрые же тем временем будут соперничать друг с другом и спорить, чья деревня лучше оденет леди.

Фэйли предложила своим гостьям чай и как бы ненароком обронила, что стоит подумать, как лучше приободрить людей. Это можно было воспринять как намек, и они заторопились, сожалея, что дела не позволяют им задержаться.

Наконец Мудрые направились к выходу, и Фэйли проводила их задумчивым взглядом. Последней, как обычно, шла Милла — словно девчонка, что плетется за старшими сестренками. Пожалуй, стоит поговорить об этом кое с кем из Круга женщин с Таренского Перевоза. Каждой деревне необходимо иметь сильного, авторитетного мэра и уважаемую всеми Мудрую. Поговорить осторожно и деликатно. А то ведь когда Перрин узнал, что она говорила с жителями Таренского Перевоза о выборах мэра — почему бы селянам и не знать, что лорд и леди поддерживают верного человека, у которого голова варит? — так вот, когда он узнал… Перрин не из тех, кто легко впадает в ярость, но на всякий случай Фэйли предпочла запереться в своей спальне и не высовываться, пока он не остынет. А остыл он лишь после того, как она клятвенно обещала ему больше не «вмешиваться» в выборы мэра — ни открыто, ни за его спиной. Так-то оно так, но насчет Круга женщин он ничего не сказал — наверное, просто забыл, — а стало быть, тут она ничем не связана. Пусть-ка его забывчивость сослужит ему самому добрую службу. И Таренскому Перевозу тоже.

Подумав о Перрине, Фэйли вспомнила и о другом обещании — том, что дала себе, — и принялась обмахиваться веером еще энергичнее. Сегодняшний день выдался не самым урожайным на глупости и даже не самым трудным по части взаимоотношений с Мудрыми. Во всяком случае, они не приставали с вопросами насчет того, скоро ли она подарит лорду Перрину наследника, благослови его Свет. Но изнуряющая жара все равно заставила ее злиться. В конце концов, почему она одна должна отдуваться? Пусть Перрин исполняет свой долг, или…

В небе прогрохотал гром, и за окном сверкнула молния. В Фэйли всколыхнулась надежда. Если бы пошел дождь…

Она побежала по коридорам в поисках Перрина, почти бесшумно в мягких туфлях. Ей хотелось разделить с ним радость долгожданного дождя. И сказать ему пару ласковых. Или даже больше чем пару.

Перрин был там, где она и ожидала его застать, — на третьем этаже, на крытой веранде. Рослый, широкоплечий и большерукий, в простом коричневом кафтане, он стоял, прислонившись к колонне, и задумчиво смотрел вниз. Не вверх, а вниз. Фэйли остановилась на пороге.

Гром прогремел снова, и небо прочертила молния. Огненный зигзаг на безоблачном небосводе. Никаких туч. Никакого дождя, даже намека. Никакого снега. На лице Фэйли выступили бусинки пота, но она поежилась.

— Прием закончился? — спросил Перрин, и Фэйли вздрогнула. Он ведь и головы не поднял. Трудно было привыкнуть к тому, какой тонкий у него слух. А может, он просто учуял ее запах. Хотелось верить, запах духов, а не пота.

— А я думала, что найду тебя с Гвилом или Хэлом.

Это было одним из худших его недостатков. Фэйли пыталась как следует обучить прислугу, чтобы все было как в настоящем маноре, а Перрин держался со слугами запанибрата. Ему ничего не стоило распить с ними жбан-другой эля. Хорошо еще, что он, в отличие от многих мужчин, не заглядывался на каждую юбку. Ему даже в голову не пришло, что Калли Коплин нанялась в услужение, надеясь не только стелить лорду постель, но и делить ее с ним. А когда Фэйли чуть ли не с хворостиной выставила эту вертихвостку вон, он даже не заметил.

Подойдя ближе, она увидела, за чем он так внимательно наблюдал. Внизу двое обнаженных по пояс мужчин упражнялись на деревянных мечах. Тэм ал’Тор был крепок и кряжист, с заметной сединой, Айрам же строен, молод и гибок. Айрам учился быстро. Очень быстро. Тэм прежде служил в армии и был мастером клинка, но юноша крепко наседал на него.

Фэйли непроизвольно перевела взгляд на палатки, поставленные на обнесенном каменной оградой поле в полумиле от манора, по направлению к Западному лесу. Лудильщики разбили лагерь рядом со своими недостроенными фургонами, похожими на домики на колесах. Само собой, с тех пор как Айрам взял в руки меч, они не признавали его своим. Туата’ан никогда, ни при каких обстоятельствах не прибегали к насилию.

«Интересно, — подумала Фэйли, — тронутся они дальше после того, как соорудят новые фургоны взамен сожженных троллоками?»

После того как все укрывавшиеся по зарослям Лудильщики собрались вместе, оказалось, что их уцелело не больше сотни. Может, они и двинутся в путь, а вот Айрам наверняка останется здесь. У Туата’ан не принято селиться или даже подолгу задерживаться на одном месте.

Во всяком случае, прежде такого не бывало. Правда, как поговаривал двуреченский люд, прежде много о чем не слыхивали, но с тех пор, как нагрянули троллоки, все как вверх дном перевернулось. Эмондов Луг, располагающийся всего шагах в ста к югу от манора, стал заметно больше, чем был, когда Фэйли увидела его впервые. Все погоревшие дома уже восстановили, да и новых немало понастроили. Появились и невиданные ранее кирпичные дома, притом некоторые — с черепичными крышами. По тому, как быстро разрасталась деревня, следовало ожидать, что вскоре и манор окажется в черте Эмондова Луга. Толковали, что не худо бы построить стену, — вдруг снова объявятся троллоки. Всюду перемены. По деревенской улице шествовал могучий Лойал в сопровождении стайки ребятишек. Еще недавно облик огромного — в полтора человеческих роста — огира с ушами торчком и широченным носом вызывал изумление и страх. Теперь же матери, несколько месяцев назад пугавшие Лойалом детишек, сами посылали своих чад к огиру, чтобы тот почитал им книжку. Чужаки в чудного покроя одеждах болтались по всему Эмондову Лугу, но никто не обращал на них внимания, так же как и на трех айильцев — мужчину и двух женщин в серо-коричневых, с разводами куртках и штанах. Даже двух Айз Седай — которые покинули деревню всего несколько недель назад — приветствовали почтительными поклонами или чем-то вроде реверансов, но не более того. Перемены, куда ни глянь. Над крышами виднелись два шеста с флагами, установленные на Лужайке, неподалеку от Винного ручья. На одном полотнище изображена красная волчья голова, ставшая эмблемой Перрина, а на другом — алый летящий орел — древний герб Манетерен. Сама Манетерен была стерта с лица земли во время Троллоковых войн, примерно две тысячи лет назад, но некогда тот край, что ныне называется Двуречьем, относился к манетеренским владениям, и двуреченцы подняли этот стяг почитай что единодушно. Перемены на каждом шагу, хотя многие еще не поняли, что все изменилось и продолжает меняться, неумолимо и безвозвратно. Но Перрину в конце концов придется это усвоить. Разумеется, с ее помощью.

— Бывало, я охотился с Гвилом на кроликов, — пробурчал Перрин. — Он, хоть и постарше, частенько брал меня с собой на охоту.

Фэйли не сразу поняла, о чем говорит муж, а сообразив, рассердилась не на шутку:

— Как ты не поймешь, Гвил старается сделаться хорошим слугой, а ты ему мешаешь. Да-да, мешаешь тем, что вечно зовешь его покурить да поболтать о лошадях, словно ровню. — Она перевела дух. Говорить с Перрином на эту тему было очень непросто. — Перрин, у тебя есть долг перед твоими земляками, и ты должен его исполнять, нравится тебе это или нет.

— Я знаю, — тихо отозвался Перрин. — Чувствую, как меня тянет к нему.

Голос мужа звучал так странно, что Фэйли, потянувшись, ухватила его за короткую бородку и заставила взглянуть ей в лицо. В его загадочных золотистых глазах застыла грусть.

— Что ты имеешь в виду? Я понимаю, что Гвил тебе симпатичен, но…

— Я не о Гвиле, Фэйли. О Ранде. Я нужен ему.

Внутри у Фэйли все сжалось. Она убедила себя, старалась убедить, что с отъездом Айз Седай эта опасность миновала. Но ее муж — та’верен, тот, вокруг кого нити человеческих судеб сплетаются, повинуясь его тяготению. Мало того, он вырос в одной деревне с двумя другими та’веренами, один из которых был вдобавок еще и Возрожденным Драконом. Ей приходилось жить с этим, мириться как с неизбежностью, ибо изменить что-либо она не могла.

— Что ты собираешься делать?

— Поеду к нему. — Перрин на мгновение отвел глаза в сторону. Фэйли проследила за его взглядом и приметила прислоненные к стене тяжелый кузнечный молот и боевой топор с выгнутым полумесяцем лезвием и рукоятью в три фута длиной. — Я никак не мог… — голос его упал почти до шепота, — никак не мог решиться сказать тебе. Я уеду сегодня ночью, когда все улягутся. Сдается мне, времени осталось в обрез, а путь предстоит неблизкий. Мастер ал’Тор и мастер Коутон помогут тебе с выбором мэра, если потребуется. Я с ними это обсудил. — Он старался говорить весело и беззаботно, но это были жалкие и тщетные попытки. — И с Мудрыми у тебя не будет особых хлопот. Забавно, раньше я их побаивался. Они казались мне грозными и суровыми, а оказалось, что иметь с ними дело очень просто, надо только быть потверже.

Фэйли поджала губы. Выходит, он уже и с Тэмом поговорил, и с Абеллом — только ей ни слова. И надо же сказать такое о Мудрых! Заставить бы его побыть денек в ее шкуре, чтобы понял, каково иметь дело с этими женщинами.

— Мы не сможем собраться так быстро, — возразила она. — Потребуется время, чтобы все подготовить и собрать подобающую свиту.

У Перрина сузились глаза.

— «Мы»? Но ты не можешь ехать! Это будет… — Он закашлялся и попытался смягчить тон. — Лучше, ежели один из нас останется здесь. Раз уезжает лорд, понятно, что леди следует остаться. Забот у тебя хватит. Каждый день прибывают новые беженцы. Нужно всех обустраивать, улаживать споры. Если ты тоже уедешь, здесь станет хуже, чем при троллоках.

Неужто он решил, будто она не заметила его обмолвку? Ведь он хотел сказать «будет опасно». И почему, когда Перрин пытается оградить ее от опасностей, у нее на сердце теплеет, хоть она и злится?

— Мы поступим так, как ты сочтешь нужным, — миролюбиво произнесла Фэйли. Перрин подозрительно взглянул на нее и почесал бородку. Потом кивнул.

Теперь перед Фэйли стояла задача заставить его счесть правильным то, что находит таковым она. Заяви Перрин сразу, что она никуда не поедет, ей пришлось бы труднее. Уж ежели он закусит удила, его с пути не свернешь. Легче амбар руками с места сдвинуть. Но если подойти к нему осторожненько да с умом, обычно можно рассчитывать на успех.

Неожиданно Фэйли обхватила мужа за шею и уткнулась лицом в его широкую грудь. Крепкой ладонью Перрин нежно погладил ее волосы — наверное, решил, что она тревожится из-за его отъезда. Отчасти так оно и было, но только отчасти. Он просто еще не успел понять, что такое жена из Салдэйи. Жаль, конечно, что все так оборачивается. Ведь им было так хорошо вдвоем, вдалеке от Ранда ал’Тора. Зачем Дракону Возрожденному потребовался Перрин? Потребовался именно сейчас, да так, что Перрин ощутил его зов через сотни лиг. И что означает «времени в обрез»? Почему? К потной груди Перрина прилипла рубаха. Пот струился и по лицу Фэйли, но она поежилась.

Гавин Траканд держал одну руку на рукояти меча, а другой подбрасывал на ладони камушек. Он в очередной раз обходил своих воинов, расставленных у подножия холма с небольшой купой деревьев на вершине. Жаркий суховей, поднимающий пыль над поросшей бурой, пожухлой травой равниной, трепал за спиной юноши простой зеленый плащ. Вокруг не было ничего, кроме увядшей травы да засохших кустов. Передовое охранение было слишком растянуто, и людей на случай внезапного нападения явно недоставало. Гавин расставил пеших мечников группами по пять человек. В пятидесяти шагах выше по склону расположились лучники, а на вершине холма, неподалеку от лагеря, укрывалось полсотни конных копейщиков. В случае нужды они должны прийти на подмогу товарищам — но Гавину хотелось верить, что надобности в этом не возникнет.

Вначале Отроков насчитывалось гораздо меньше, но слава о них шла такая, что от желающих вступить в отряд не было отбоя. Но ни одному новобранцу не разрешалось выходить за стены Тар Валона до тех пор, пока он не достигнет требуемого уровня мастерства во владении оружием. Не то чтобы у Гавина были основания ожидать нападения именно сегодня, но он уже усвоил, что схватки завязываются, как правило, когда их совсем не ждешь. А Айз Седай никогда не предупредят заранее о том, что должно случиться.

— Все спокойно? — спросил Гавин, остановившись рядом с группой вооруженных мечами воинов. Несмотря на жару, многие были в форменных зеленых плащах, а на груди у каждого был вышит герб Гавина — атакующий белый вепрь.

Джисао Гамора был совсем зеленым юнцом с мальчишеской ухмылкой, но из этих пятерых только он носил на вороте маленькую серебряную башенку — знак, что он является ветераном битвы за Белую Башню. Он и ответил Гавину:

— Все спокойно, милорд.

Отроки вполне оправдывали свое прозвание. Сам Гавин, двадцати с небольшим лет от роду, был едва ли не старше всех. В отряд не принимали юношей, ранее служивших в войске, побывавших оруженосцами у лордов и леди или даже купеческими охранниками. Первые Отроки были учениками — мальчиками и юношами, посланными в Башню учиться воинскому мастерству у Стражей, лучших бойцов в мире. Они продолжали беспрерывно совершенствовать свои умения и сейчас, хотя Стражи их больше не обучали. Юность они вовсе не считали помехой. На прошлой неделе Отроки торжественно поздравили Бенджи Далфора с первыми бакенбардами. По окончании церемонии Бенджи бакенбарды сбрил, а вот шрам через всю щеку, полученный в сражении за Башню, остался. В те дни, когда Суан Санчей лишили сана Амерлин, Айз Седай были слишком заняты, чтобы Исцелять. Но возможно, Суан восседала бы на Престоле Амерлин и сейчас, когда бы Отроки не скрестили мечи со своими наставниками в залах и коридорах Башни и не одолели их. Отроки оказались достойными учениками.

— Милорд, какой в этом смысл? — спросил Хэл Мэйр. Будучи на два года старше Джисао, он, как и все не имевшие серебряной башенки, жалел, что не принял участия в той достопамятной битве. Ему следовало еще многому научиться. — Ведь айильцев поблизости нет — о них ни слуху ни духу.

— Ты так думаешь?

Не прицеливаясь, чтобы никого не встревожить, Гавин с силой запустил камушком в единственный находящийся в пределах досягаемости броска куст. В ответ донесся лишь шорох сухих листьев, но куст заколыхался чуть сильнее, чем следовало, будто камушек чувствительно задел прятавшегося там человека. Новички заохали, Джисао лишь попробовал, легко ли вынимается меч.

— Вот так, Хэл. Айилец может спрятаться в любой складке почвы, в такой, какую ты и без него-то нипочем не углядишь. — Правда, и сам Гавин знал об айильцах больше по рассказам и книгам, но он прочел о них все книги, какие смог отыскать в библиотеке Белой Башни. Авторы их были по большей части воинами, которым довелось сражаться с айильцами, и они знали, о чем пишут. Мужчине надлежит готовить себя к будущему, а в будущем, пожалуй, всех ожидает лишь одно — война. — Но сегодня, если то будет угодно Свету, возможно, удастся обойтись без кровопролития.

— Милорд! — раздался с холма крик дозорного, но Гавин уже и сам заметил, как из-за маленького перелеска в нескольких сотнях шагах к западу появились три женщины и зашагали к холму. Никто не ожидал, что они появятся с западной стороны, но айильцы всегда любили неожиданности.

Гавин читал, будто айильские женщины сражаются наравне с мужчинами, но эти, в длинных тяжелых юбках и белых блузах, воевать явно не могли. Несмотря на жару, на их плечи были накинуты шали. Воительницами они не были, но как им удалось незамеченными добраться до того перелеска по голой равнине?

— Следите внимательно, но не за ними, — приказал Гавин и, сам себе противореча, принялся с интересом рассматривать трех Хранительниц Мудрости, представлявших Шайдо Айил. Других здесь быть не могло.

Хранительницы Мудрости вышагивали величаво и гордо, словно не замечая вооруженных людей. У всех трех из-под головных платков ниспадали длинные волосы — а Гавин читал, будто айильские женщины коротко стригутся. На каждой висело столько золотых, серебряных и костяных браслетов и ожерелий, что звяканье должно было выдать их за милю.

Они горделиво прошествовали мимо Отроков, не удостоив их даже взглядом, и начали подниматься на холм. Впереди шла красивая золотоволосая женщина. Завязки ворота ее свободной блузы были распущены так, что в его вырезе виднелась соблазнительная загорелая ложбинка. Две ее спутницы, седовласые и морщинистые, выглядели по крайней мере вдвое старше.

— Я бы не прочь пригласить эту красотку потанцевать, — восхищенно пробормотал один из Отроков, глядя на проходящую мимо женщину. Он был моложе ее на добрый десяток лет.

— На твоем месте, Арвин, я бы не стал этого делать, — сухо заметил Гавин. — Боюсь, она тебя неправильно поймет. — Он читал, что «танцем» айильцы называют битву. — И, чего доброго, съест на обед твою печень.

Гавин уловил блеск светло-зеленых глаз золотоволосой женщины. Он в жизни не встречал более сурового взгляда.

Юноша следил за Хранительницами, пока они не поднялись на вершину холма, туда, где их поджидали шесть Айз Седай со своими Стражами. Впрочем, Стражи были не у всех — две сестры принадлежали к Красной Айя, а у них Стражей не бывает. Когда женщины скрылись в одном из высоких белых шатров и возле него встали караулом пятеро Стражей, Гавин продолжил обход постов.

Отроки были приведены в боевую готовность, когда стало известно о появлении айильцев. Гавину это было не по вкусу. Бдительность следовало проявить раньше. Даже те, кто не носил серебряной башенки, повидали немало стычек вокруг Тар Валона. Эамон Валда, лорд-капитан белоплащников, еще месяц назад отослал большую часть своих воинов на запад. Оставшиеся с трудом удерживали в повиновении разбойников и громил, набранных Валдой. Но тщетно. Отроки рассеяли весь этот сброд. Гавин был бы не прочь прогнать подальше и самого Валду, но сил у него было маловато, а своих солдат Башня удерживала от стычек с белоплащниками под предлогом, что реальной угрозы они не представляют и единственная причина пребывания Чад Света под Тар Валоном заключается в желании разведать слабые места Башни. Гавин, однако, считал, что причины всех действий Валды таятся глубоко. Вероятно, он следует приказам Пейдрона Найола. Гавин дорого бы дал за возможность узнать, что это за приказы. Он не любил блуждать в потемках.

По правде сказать, Гавин был раздражен. И не только из-за айильцев, хотя об этой встрече он впервые узнал лишь сегодня утром. Ему даже не сочли нужным сказать, куда направляется отряд, пока Койрен Седай, Серая сестра, возглавлявшая Айз Седай на этих переговорах, не отвела его в сторону. Элайда некогда была советницей его матери в Кэймлине и еще тогда отличалась скрытностью и высокомерием, ну а уж когда она воссела на Престол Амерлин, все эти качества усугубились. Теперь прежняя Элайда казалась воплощением общительности и добродушия. Гавин не сомневался, что именно Элайда спровадила его командовать эскортом и под этим предлогом удалила из Тар Валона.

Отроки встали на ее сторону, когда Совет Башни лишил прежнюю Амерлин жезла и палантина. Гавин и сейчас считал низложение Суан Санчей законным и оправданным, а попытку освободить ее силой — бунтом, но с некоторых пор — задолго до оглашения обвинений против Суан Санчей — у него зародились сильные сомнения в мудрости и справедливости всех Айз Седай. О том, что они держат на привязи и заставляют плясать под свою дудку монархов, говорили так часто, что Гавин поначалу не придавал этому значения, но вскоре увидел, к чему приводят такие пляски. Его сестра танцевала под эту музыку и дотанцевалась до того, что бесследно пропала. Она и еще одна девушка. Он, Гавин, помог свергнуть и заточить Суан, а потом сам же способствовал ее побегу. Узнай об этом Элайда, Гавина не спасла бы и корона его матери.

Но при этом он оставался в Тар Валоне. Оставался, потому что его мать всегда поддерживала Башню, а сестра сама хотела стать Айз Седай. И потому, что этого хотела еще одна женщина — Эгвейн ал’Вир. Он не имел права даже думать о ней, но покинуть Башню означало бы отказаться от этой женщины. Вот сколь неосновательные причины определяют порой судьбу мужчины. И хотя он сам сознает их неосновательность, это ничего не меняет.

Обходя позиции, Гавин присматривался к покрытой увядшей, примятой суховеем травой равнине. Он надеялся, что айильцы — вопреки или благодаря тому, о чем Хранительницы Мудрости из Шайдо толкуют с Койрен и другими сестрами, — не станут нападать, ибо подозревал, что их тут слишком много и в случае атаки ему не отбиться даже с помощью Айз Седай. Между тем на этой равнине Гавин и Айз Седай оказались вовсе не из-за айильцев. Отроки сопровождали сестер в Кайриэн, и Гавин даже не знал, как к этому отнестись. Койрен заставила его поклясться строжайше хранить тайну, причем даже сама страшилась того, что говорила. Что ж, возможно, на то были основания. К любым словам Айз Седай следовало относиться очень внимательно. Лгать они не могут, но умеют так выворачивать правду наизнанку, что любого заморочат. Но как Гавин ни ломал голову, скрытого смысла в словах Серой сестры обнаружить не смог. Эти шесть Айз Седай собирались предложить Дракону Возрожденному пожаловать в Башню. Отроки под командованием сына королевы Андора должны послужить почетным эскортом. Тому могло быть лишь одно объяснение, хотя верилось в такое с трудом. И со всей очевидностью такое объяснение настолько шокировало Койрен, что она позволила себе намек на испытываемое ею потрясение. Гавин был поражен всем этим. По-видимому, Элайда вознамерилась возвестить миру о том, что Белая Башня поддерживает Дракона Возрожденного.

А ведь прежде, чем стать Амерлин, Элайда принадлежала к Красной Айя. У всех Красных сестер одна мысль о мужчине, способном направлять Силу, вызывала отвращение. Они вообще были невысокого мнения о мужчинах. Но считавшаяся неприступной Тирская Твердыня пала, и, в соответствии с пророчеством, это могло означать лишь одно: Ранд ал’Тор действительно Дракон Возрожденный. Сама Элайда вынуждена была признать, что близится Последняя битва. Гавин с трудом мог представить себе, что тот насмерть перепуганный деревенский парень, которого он видел во дворце матери в Кэймлине, и есть грозный Возрожденный Дракон. Слухи о деяниях Ранда поднимались по реке Эринин и достигали Тар Валона. Рассказывали, что в Тире он приказал повесить благородных лордов и позволил айильцам разграбить Твердыню. Так или иначе, он действительно привел айильцев из-за Хребта Мира — такое случилось лишь второй раз со времен Разлома — и вторгся в Кайриэн. Скорее всего, он уже впал в безумие. Гавину этот малый был симпатичен, жаль, что он стал тем, кем стал.

Когда, обойдя все посты, Гавин вернулся к группе Джисао, с запада появился еще один человек, на сей раз вовсе не айилец. Бродячий торговец в широкополой шляпе, ведя под уздцы тощего вьючного мула, направлялся к холму, прямо к стоящим у его подножия Отрокам.

Джисао подался было вперед, но замер, когда Гавин коснулся его руки. Гавин догадался, о чем подумал юноша, но понимал: вздумай айильцы прикончить купчину, тут уж ничего не поделаешь. Да и Койрен вряд ли понравится, если Отроки затеют схватку с теми, с кем она ведет переговоры.

С трудом волоча ноги, торговец благополучно миновал тот самый куст, в который Гавин запустил камушком. Подойдя к молодым воинам, он отпустил узду, и мул тут же принялся щипать сухую траву. Торговец снял шляпу, отвесил сразу всем низкий поклон и утер перепачканным платком потное, запыленное лицо.

— Свет да осияет вас, достойные лорды. Я вижу, вы снарядились в дорогу как должно, и это разумно в наше беспокойное время. Но ежели вам, случаем, потребуется какая-нибудь мелочь, можете не сомневаться — в тюках у старого Мила Тизена все найдется. А уж дешевле вы и в десяти милях окрест товару не сыщете, достойные лорды.

Гавин сильно сомневался в том, что на десять миль вокруг найдется хотя бы захудалая ферма, не говоря уже о лавке.

— Времена и впрямь беспокойные, мастер Тизен. Неужто вы не боитесь айильцев?

— Айильцев, достойный лорд? Но ведь они же все в Кайриэне. У старого Мила нюх, он айильцев издалека учует. Да он и не прочь поторговать с айильцами. По правде говоря, торговать с ними — дело выгодное. У них уйма золота, захваченного в Кайриэне. А торговцев они не трогают, это всякий знает.

Гавин не стал спрашивать, почему же этот человек не едет на юг, коли в Кайриэне можно разжиться айильским золотишком.

— Что творится в мире, мастер Тизен? Мы с севера, а ты наверняка знаешь новости с юга, которые до нас еще не дошли.

— О, на юге происходят великие события. Вы, поди, уже слышали о случившемся в Кайриэне? О том, кого прозывают Драконом? — Гавин кивнул, и торговец продолжил: — Так вот, он еще и Андор захватил. Не весь, правда, но, во всяком случае, немалую часть. Тамошняя королева погибла. Поговаривают, что он завоюет весь мир, прежде чем…

Торговец сдавленно застонал, и лишь тогда Гавин сообразил, что изо всех сил схватил его за ворот.

— Королева Моргейз мертва? Мертва? Отвечай! Быстро!

Тизен, выкатив глаза и задыхаясь, затараторил:

— Так говорят, достойный лорд. Старый Мил ничего не знает, но так говорят повсюду. Будто бы это сделал Дракон. Так все говорят. Отпустите, достойный лорд. Вы мне шею свернете!

Гавин отдернул руки, словно обжегся. Внутри у него все горело. Если он и хотел свернуть шею, то вовсе не эту.

— Дочь-наследница? — Голос его звучал глухо. — Что слышно об Илэйн, дочери-наследнице?

Как только Гавин выпустил его ворот, торговец благоразумно отступил подальше:

— Старый Мил ничего не знает, достойный лорд. Некоторые говорят, что она тоже умерла. Будто бы и ее убил этот Дракон. Но старый Мил ни за что поручиться не может.

Гавин медленно кивнул. Воспоминания словно поднимались вверх из глубины колодца.

«Кровь моя прольется прежде ее крови. Жизнь моя будет отдана за ее жизнь».

— Спасибо, мастер Тизен. Я… — «Кровь моя прольется прежде ее крови…» Эту клятву он принес, когда подрос достаточно для того, чтобы заглянуть в колыбель Илэйн. — Ты можешь торговать с… Возможно, кому-нибудь из моих людей потребуется…

В то время Гавин был еще слишком молод, и Гарету Брину пришлось растолковать ему, что означает эта клятва, но даже тогда он понял, что должен сдержать ее, пусть все остальное в его жизни пойдет прахом.

Джисао и другие Отроки посматривали на Гавина с беспокойством.

— Позаботьтесь об этом торговце, — резко бросил он и зашагал прочь.

Итак, его мать мертва. И Илэйн тоже. Пока это только слухи, но дурные слухи часто оборачиваются правдой. Гавин непроизвольно приблизился на полдюжины шагов к палаткам Айз Седай, прежде чем осознал это. Он почувствовал боль в руках и, лишь взглянув на них, понял, что судорожно вцепился в рукоять меча. Разжать хватку ему удалось с трудом. Койрен и прочие желают доставить Ранда ал’Тора в Тар Валон. Но если его мать погибла… и Илэйн. Если они погибли… «Увидим, что поможет этому хваленому Дракону, когда меч пронзит его сердце!»

Поправив шаль с красной бахромой, Кэтрин Алруддин поднялась с подушек одновременно с другими находившимися в шатре женщинами. Она чуть не фыркнула, когда пухленькая Койрен с важным видом заключила:

— Как мы условились, так тому и быть.

Можно подумать, это не встреча с дикарями, а переговоры между Башней и государями.

Впрочем, следовало признать, что айильские женщины выказали удивительное самообладание и держались с тем же спокойствием, что и тогда, когда переступили порог шатра. А ведь даже короли и королевы выдавали свои самые сокровенные помыслы, оказавшись лицом к лицу с двумя-тремя Айз Седай, не говоря уже о полудюжине. Невежественные дикарки должны были дрожать от страха. Впрочем, чего ожидать от грубых жительниц Пустыни — они вряд ли способны осознать, с кем имеют дело. Их предводительница, сообщившая, что ее зовут Севанна, присовокупив к этому какую-то чушь насчет «мудрости» — это у них-то! — «септа» и «Шайдо Айил», сразу заявила:

— Соглашение вступит в силу, когда я увижу его лицо. — Одно то, что айильцев представляет особа с надутыми губками и в кокетливо расшнурованной блузе, свидетельствует об отсталости и грубости нравов этого народа. — Я хочу увидеть его, когда он будет повержен. И хочу, чтобы он увидел меня. Только на этом условии Шайдо вступят в союз с вашей Башней.

Нотка нетерпения в ее голосе заставила Кэтрин подавить улыбку. Что там насчет мудрости? Надо же! Кто-кто, а эта Севанна мудростью явно обделена. Белая Башня не заключает союзов. Ей служат — одни добровольно и сознательно, другие нет. Иного не дано.

Уголки рта Койрен слегка дрогнули, выдавая досаду. Серая сестра неплохо умела вести переговоры, но не обладала достаточной гибкостью и не любила отступлений от намеченного заранее.

— Несомненно, ваши услуги зачтутся, и эта просьба будет удовлетворена.

У одной из седовласых айилок — кажется, Тарвы — сузились глаза, но Севанна кивнула. Она услышала в словах Койрен то, что и хотела.

Проводить айильских женщин до подножия холма вышла сама Койрен с Зеленой сестрой Эриан, Коричневой сестрой Несан и с пятью Стражами. Кэтрин остановилась под деревьями, глядя им вслед. По прибытии эти дикарки поднялись на вершину одни, как и подобает просительницам, каковыми они и являлись, но сейчас им оказали честь, словно они и вправду стали союзницами Башни. Правда, Кэтрин сомневалась, что они в состоянии оценить подобную тонкость.

Гавин находился внизу. Он сидел на утесе и смотрел на сухую степь. «Интересно, — подумала Кэтрин, — что сказал бы этот юнец, узнав, что он со своими Отроками находится здесь только потому, что его решили убрать подальше от Тар Валона?» Ни Элайде, ни Совету не нравилось держать в Башне дерзких волчат, не желавших ходить на поводке. Может быть, Шайдо помогут избавиться от этой головной боли. Элайда намекала на нечто подобное. Если все сделают айильцы, Башне, во всяком случае, не потребуется объясняться с королевой Моргейз по поводу смерти ее сына.

— Если ты не перестанешь глазеть на этого мальчишку, Кэтрин, я могу подумать, что ты из Зеленых.

Кэтрин подавила вспыхнувшую было искорку гнева и почтительно склонила голову.

— Я лишь пытаюсь догадаться, о чем он думает, Галина Седай, — отозвалась Кэтрин, выказав, пожалуй, даже несколько больше почтения, чем подобало на людях.

Галина Касбан выглядела моложе истинного возраста Кэтрин, лет на сорок, однако была в два раза старше, и уже на протяжении восемнадцати лет эта круглолицая женщина возглавляла Красную Айя. Разумеется, негласно. Этот факт был известен лишь самим Красным сестрам. Формально она даже не представляла Красных в Совете Башни, тогда как руководительницы большинства других Айя, как подозревала Кэтрин, заседали в Совете. Скорее всего, Элайда и во главе этого посольства хотела поставить Галину, а не самоуверенную Койрен, но Галина сама заметила, что Красная сестра может вызвать у Ранда ненужные подозрения. Амерлин возглавляла все Айя — и ни одну в отдельности. Вступая на престол, она отрекалась от своего цвета, но если Элайда и считалась с чьим-либо мнением, что представлялось довольно сомнительным, то лишь с мнением Галины.

— Пойдет ли он с нами добровольно, как надеется Койрен? — спросила Кэтрин.

— Вполне возможно, — сухо отозвалась Галина. — Чести, какую окажет ему это посольство, достаточно, чтобы заставить любого короля отнести свой трон в Тар Валон на спине.

Кэтрин кивнула:

— Но эта женщина, Севанна, убьет его при первой возможности.

— Стало быть, ей не должно представиться подобной возможности. — Галина поджала пухлые губы; голос ее прозвучал холодно. — Амерлин будет недовольна, если нарушатся ее планы. Боюсь, в таком случае нам с тобой придется молить о смерти как об избавлении.

Кэтрин поежилась и обернула плечи шалью. Ветер нес сухую пыль, и она подумала, что не помешало бы накинуть легкий плащ. Что же до смерти, то погибнут они обе скорее не от руки Элайды, хотя гнев ее мог быть ужасен. Кэтрин была Айз Седай уже семнадцать лет, но только перед самым отъездом из Тар Валона узнала, что с Галиной ее объединяет не только Красная Айя. Уже двенадцать лет Кэтрин тайно являлась членом Черной Айя и все это время не подозревала, что Галина тоже служит Великому повелителю Тьмы, причем гораздо дольше. Черные сестры по необходимости таились даже друг от друга. На своих редких встречах они скрывали лица и изменяли голоса. До Галины Кэтрин знала лишь трех. Приказы время от времени появлялись у нее под подушкой или в кармане плаща. Коснись любой из этих записок чужая рука, и чернила бы вмиг исчезли. Свои донесения она оставляла в тайнике. Пытаться подсмотреть, кто их заберет, строжайше запрещалось, а Кэтрин всегда повиновалась беспрекословно. Возможно, и среди тех, кто следовал за их посольством, отставая на день пути, были Черные сестры, но этого она знать не могла.

— Почему? — спросила Кэтрин. Приказ сохранить жизнь Возрожденному Дракону казался ей совершенно бессмысленным.

— Давшей обет повиновения не пристало задавать вопросы. Это опасно.

Кэтрин снова поежилась и чуть было не присела в поклоне:

— Да, Галина Седай.

Но недоумение оставалось. Почему?

— Они не выказывают ни малейшего уважения и понятия не имеют о чести, — проворчала Терава. — Позволили нам свободно пройти в лагерь, словно мы беззубые собаки, а потом ни с того ни с сего приставили охрану, будто заподозрили нас в воровстве.

Севанна шла, не озираясь по сторонам, решив, что осмотрится, когда скроется за деревьями. Айз Седай наверняка наблюдали за ней, выискивая признаки неуверенности и беспокойства.

— Они согласились, Терава, — отозвалась она. — Пока этого достаточно.

Пока. Настанет день, когда все эти земли как добыча будут отданы Шайдо. И Белая Башня тоже.

— Это негодная затея, — недовольно проворчала третья женщина. — Хранительницы Мудрости всегда избегали Айз Седай, так повелось испокон веку. Может, тебе, Севанна, это и на руку, коли ты, как вдова Суладрика и Куладина, говоришь за вождя клана, покуда мы не послали в Руидин нового человека, но нас в это не впутывай.

Севанна от злости чуть не сбилась с шагу. Дизэйн выступала против того, чтобы Севанну признали Хранительницей Мудрости, под тем предлогом, что она не прошла должного обучения, не побывала в Руидине и к тому же замещала вождя клана. И будто бы она вообще приносит несчастье, недаром же похоронила уже двух мужей. К счастью, большинство Хранительниц Мудрости Шайдо предпочли прислушаться к речам Севанны. Но и у Дизэйн были свои сторонники, и в достаточном числе. Избавиться от нее было не так-то просто. К тому же Хранительницы Мудрости считались неприкосновенными, у Кайриэна даже Хранительницы из септов и кланов глупцов и предателей свободно приходили к палаткам Шайдо и беспрепятственно уходили. Однако Севанна твердо решила для себя, что найдет способ решить эту проблему.

Сомнения Дизэйн словно передались Тераве, и та принялась бормотать себе под нос:

— Все, что делается против Айз Седай, добром не кончится. Мы служили им до Разлома, подвели их и были за то наказаны. Если мы подведем их снова, то и вовсе сгинем.

Так говорилось в древних преданиях, которым все верили. Севанна, однако же, сомневалась в их правдивости. Ей эти Айз Седай показались слабыми и глупыми: пустились в дорогу в сопровождении всего нескольких сот воинов, тогда как в этих землях тысячи Шайдо, истинных Айил, и они могут без труда окружить и смять эту жалкую охрану.

— Настали новые времена, — резко сказала Севанна, повторяя то, что уже не раз говорила Хранительницам Мудрости. — Мы больше не привязаны к Трехкратной земле. Оглянитесь по сторонам — нужно быть слепым, чтобы не увидеть повсюду перемены. Мы тоже должны измениться, а если не сможем, то действительно сгинем, и памяти о нас не останется.

Однако она никогда не говорила о том, сколько перемен и какие именно перемены замыслила сама. Во всяком случае она собиралась сделать все, чтобы Хранительницы Мудрости никогда и никого не послали больше в Руидин.

— Новые ли времена, старые ли, — проворчала Дизэйн, — но что делать с Рандом ал’Тором, ежели мы и впрямь заполучим его у Айз Седай? И зачем он нам? Не проще ли сунуть ему нож под ребро, когда они повезут его к себе?

Севанна промолчала — она просто не знала, что ответить. Пока не знала. Но одно она знала точно: когда-нибудь этот так называемый Кар’а’карн, вождь вождей всех Айил, будет посажен на цепь перед ее палаткой, как бешеный пес. Вот тогда эта земля воистину будет принадлежать Шайдо. И ей. Это она знала еще до того, как тот чудак из мокрых земель невесть как отыскал ее в горах, которые эти люди называют Кинжалом Убийцы Родичей. Он дал ей маленький кубик из какого-то странного твердого камня, на котором вырезаны непонятные письмена и узоры, и рассказал, что с ним надо сделать, — разумеется, с помощью Хранительниц, умеющих направлять Силу, — когда Ранд ал’Тор окажется в ее руках. Этот подарок Севанна носила в кошеле на поясе. Она еще не решила, как поступить, но ни о той встрече, ни о подарке никому не рассказывала. Севанна шагала, высоко подняв голову. В осеннем небе нещадно палило солнце.

Возможно, в дворцовом саду ощущалось бы некое подобие прохлады, будь у росших в нем деревьев нормальные, развесистые кроны. Однако ветви были подрезаны, чтобы придать растениям самую причудливую форму — скачущих коней, кувыркающихся медведей и тому подобного. Садовники в одних рубахах сновали под палящим полуденным солнцем с полными ушатами воды, пытаясь спасти творение своих рук. Спасти хотя бы кусты и деревья, — цветы давно погибли, и узоры на цветочных клумбах теперь выкладывали дерном, который тоже быстро иссушало солнце.

— Жаль, что стоит такая несносная жара, — заметил Айлрон. Достав кружевной носовой платок из украшенного кружевными же манжетами рукава, он слегка обтер лицо и отбросил платок в сторону. Слуга в красной с золотым шитьем ливрее, шагнув вперед, быстро подхватил платок с посыпанной гравием дорожки и снова отступил за деревья. Другой слуга столь же проворно вложил в руку королю свежий платок, и тот спрятал его в рукав, будто не заметив услуги. Возможно, и вправду не заметил. — Обычно этим малым удается сохранить все посадки до весны, но, боюсь, этой зимой я кое-чего лишусь. Хотя у нас и зимы-то, похоже, вовсе не будет. Эти растения переносят холод лучше, чем сушь. Но они весьма милы, не правда ли?

Айлрон, помазанник Света, король и защитник Амадиции и хранитель Южных Врат, был вовсе не так красив, как рассказывали. Впрочем, Моргейз еще с первой встречи, случившейся много лет назад, заподозрила, что источником этих слухов был он сам. Его темные волосы, действительно пышные и волнистые, спереди явно начинали редеть, нос был слегка великоват, да и уши, пожалуй, тоже. И весь он казался каким-то рыхлым.

«Кстати, — подумала Моргейз, — надо бы как-нибудь спросить у него, что это за Южные Врата».

Обмахиваясь ажурным веером из резной кости, Моргейз окинула взглядом одно из… творений садовников — группу деревьев, выстриженных в виде трех огромных обнаженных женщин, отчаянно боровшихся с гигантскими змеями.

— Они занятны, — ответила она. А что еще скажешь, пребывая в роли просительницы?

— Весьма занятны, не правда ли? О, похоже, меня призывают государственные дела. Боюсь, неотложные. — На вершине короткой мраморной лестницы у дальнего конца садовой дорожки появились придворные — дюжина человек в одеяниях ярких и пестрых, словно цветы, которых в саду уже не было, дожидались короля среди колонн с каннелюрами, которые ничего не поддерживали. — До вечера, дорогая. Мы еще побеседуем обо всех этих ужасных событиях и о том, чем я смогу вам помочь.

Он склонился над ее рукой — чуть было на самом деле не поцеловал, — а она слегка присела в намеке на реверанс и пробормотала какие-то подобающие случаю глупости. Затем Айлрон удалился, сопровождаемый целой оравой таскавшихся за ним всюду лакеев.

Моргейз принялась энергичней обмахиваться веером — король хоть и потел, но делал вид, будто жара ему нипочем, — и повернула к своим покоям. Вернее, к отведенным ей покоям. Ничего своего у нее здесь не имелось. Даже бледно-голубое платье на ней было дареным. Несмотря на жару, она согласилась принять лишь закрытое платье, с высоким, под горло, воротом. С некоторых пор к вырезам у нее было особое отношение.

Один из слуг, приставленный Айлроном, немного отстав, последовал за ней. И Талланвор, само собой, дышал ей в спину. Он, по собственному настоянию, так и ходил в грубошерстном зеленом кафтане, в котором проделал весь путь, и не расставался с мечом, будто здесь, во дворце Серанда, менее чем в двух милях от Амадора, им могло грозить нападение. Моргейз старалась не обращать внимания на рослого молодого человека, но, как правило, он не предоставлял ей такой возможности.

— Лучше бы мы поехали в Гэалдан, Моргейз. В Джеханнах.

Определенно, он слишком много себе позволял. Юбки королевы зашуршали, когда она резко повернулась, оказавшись с ним лицом к лицу. Глаза ее сверкали.

— В дороге нам приходилось таиться, и вольности были допустимы. Но здесь все знают, кто я такая. Ты тоже должен это помнить и выказывать своей королеве надлежащее почтение. На колени!

Он не шелохнулся, что ее потрясло.

— Ты моя королева, Моргейз? — Хорошо еще, что он догадался понизить голос и Айлронов слуга не мог подслушать его слова и разнести повсюду. Но его глаза… В них пламенели гнев и такое страстное желание, что Моргейз едва не отпрянула. — Да, я тебя не покину до самой смерти. Но ты оставила позади многое, отдав Андор Гейбрилу. Когда вернешь свое королевство, я встану перед тобой на колени и ты, если захочешь, сможешь отрубить мне голову. Но до тех пор… Напрасно мы не поехали в Гэалдан.

Юный глупец готов был погибнуть, сражаясь против узурпатора, даже когда ей стало ясно, что ни один Дом в Андоре не намерен помогать свергнутой королеве и единственный выход для нее — прибегнуть к чужеземной помощи. И чем дальше, тем бесцеремоннее и независимее он держался. Конечно, Моргейз могла просто попросить у Айлрона голову Талланвора и, без сомнения, получила бы ее. Король Амадиции даже вопросов ей задавать не стал бы, что, правда, не значит, что он не стал бы задаваться ими сам. В конце концов, здесь она не более чем просительница и должна помнить, что за всякое одолжение придется платить. К тому же, не будь Талланвора, она вообще не попала бы сюда, оставаясь пленницей — хуже, чем пленницей! — лорда Гейбрила. Только по этим причинам голова Талланвора оставалась на его плечах.

Резные двери, ведущие в покои королевы, охраняла ее армия. Базел Гилл, седеющий розовощекий толстяк, тщетно пытавшийся прикрыть проплешину волосами, натянул трещавшую по швам кожаную безрукавку с нашитыми круглыми стальными пластинами и прицепил к поясу меч, которого, пока не отправился в путь с Моргейз, не касался уже, наверное, лет двадцать. Ламгвин, мужчина могучего сложения, которому, однако, опущенные веки придавали сонный вид, тоже опоясался мечом, хотя, судя по шрамам на лице и не раз перебитому носу, он более привык драться на кулаках или дубинкой. Трактирщик и уличный громила составляли теперь всю ее армию — если, конечно, не считать Талланвора. И с этим войском ей предстояло отбить Андор и свой трон у Гейбрила.

Оба караульных неловко поклонились, но Моргейз, не обращая на них внимания, прошествовала мимо и захлопнула дверь перед носом Талланвора.

— Мир был бы не в пример лучше, не будь в нем мужчин, — проворчала она.

— И гораздо скучнее, — возразила сидящая на стуле возле окна передней, завешенного бархатной портьерой, старая нянюшка королевы. Седая и тоненькая словно тростинка, она была вовсе не такой хрупкой, какой казалась. Лини склонилась над пяльцами, покачивая головой; ее седые волосы были собраны в пучок. — Надеюсь, Айлрон не был сегодня слишком назойлив. Или все дело в Талланворе? Дитя, тебе пора бы перестать огорчаться из-за мужчин. От этого у тебя пятна по лицу идут.

Хотя Лини успела уже выпестовать не только свою королеву, но и ее дочь, для нянюшки Моргейз все еще оставалась несмышленой девчушкой.

— Айлрон был очень любезен, — осторожно ответила Моргейз.

Третья женщина в комнате, стоявшая на коленях возле комода, вынимая оттуда сложенные простыни, фыркнула, и Моргейз с трудом удержалась от резкого замечания. Бриане была… спутницей Ламгвина. Эта низенькая загорелая женщина следовала за ним повсюду, но, в отличие от него, являлась уроженкой Кайриэна. Моргейз не была ее государыней, и Бриане давала ей это понять довольно часто.

— Еще денек-другой, — продолжала Моргейз, — и, сдается мне, я добьюсь своего. Сегодня он наконец согласился с тем, что мне необходимы войска, чтобы вернуть Кэймлин. Как только удастся изгнать Гейбрила, знать снова примкнет ко мне.

Ей хотелось на это надеяться. В Амадиции она оказалась отчасти и потому, что, поддавшись чарам Гейбрила, по его наущению дурно обошлась не только со многими влиятельными Домами, но и со старыми верными друзьями.

— «Улита едет, когда-то будет», — заметила Лини, не отрываясь от своего рукоделия. Она очень любила поговорки, прибаутки да присказки, причем, как подозревала ее воспитанница, многие сочиняла сама.

— Когда-нибудь да будет, — упрямо заявила Моргейз. Талланвор ошибается насчет Гэалдана. Айлрон рассказывал, что там нынче разброд и безвластие из-за какого-то пророка, возвещающего Возрождение Дракона. Об этом пророке все слуги шепчутся… — Я не прочь бы выпить пуншу, Бриане. — Женщина молча посмотрела на нее, и Моргейз пришлось добавить: — Пожалуйста.

Бриане взялась за кувшин, но вид у нее оставался недовольный.

Охлажденная смесь вина и фруктовых соков освежала в жару — приятно было даже просто коснуться лба холодным серебряным кубком. Айлрону доставляли лед и снег с Гор тумана, хотя для обеспечения дворцовых нужд караванам фургонов приходилось двигаться беспрерывно.

Лини тоже взяла себе кубок.

— Так вот, насчет Талланвора, — начала она, отхлебнув.

— Лини, оставь это, — бросила Моргейз.

— А что, он ведь, как я понимаю, моложе вас, — встряла в разговор Бриане, наливая кубок и себе. До чего же бесцеремонная особа! А ведь предполагалось, что здесь она простая служанка, кем бы ни была когда-то у себя в Кайриэне. — Почему бы вам и не приблизить его? Ламгвин говорит, что он вам предан, да я и сама не слепая, вижу, как он на вас смотрит. — Она хрипло рассмеялась и добавила: — Уж он-то не откажется.

У всех кайриэнцев манеры никуда не годятся, но большинство из них хотя бы не выставляет свою распущенность напоказ. Рассерженная Моргейз уже собралась было выставить Бриане из комнаты, но неожиданно раздался стук в дверь. Не дожидаясь разрешения, через порог ступил сухопарый седовласый мужчина в белоснежном плаще с золотой эмблемой в виде сияющего многолучевого солнца на груди. Моргейз похолодела, но вовсе не из-за пунша. А ведь она так надеялась избежать встреч с белоплащниками, во всяком случае, до тех пор, пока не заручится соглашением с Айлроном, заверенным королевской печатью. Куда же смотрела ее охрана? Где Талланвор? Как сюда смог пройти этот белоплащник?

Вошедший слегка склонил голову, что едва ли можно было счесть поклоном, потом устремил взгляд темных глаз прямо на королеву. Он был стар и худ, кожа да кости, но, несмотря на это, в нем чувствовалась недюжинная внутренняя сила.

— Моргейз Андорская? — спросил он твердым и звучным голосом и, не дожидаясь ответа, представился: — Я — Пейдрон Найол. — Не просто какой-то белоплащник; а сам Пейдрон Найол, лорд капитан-командор, стоящий во главе Чад Света. — Не пугайся. Я пришел не для того, чтобы арестовать тебя.

— Арестовать меня? — Моргейз резко выпрямилась. — Но на каком основании? Я не умею направлять Силу.

Едва произнеся эти слова, она тут же пожалела о сказанном. Не следовало упоминать о Силе, да и вообще оправдываться в чем бы то ни было, ведь это явный признак неуверенности. Однако, так или иначе, она сказала правду. Из пятидесяти попыток ощутить Истинный Источник ей удалась лишь одна, и тогда она раз двадцать пыталась открыть себя саидар и лишь единожды сумела ухватить самую малую струйку. Коричневая сестра по имени Верин как-то сказала Моргейз, что Башне нет смысла тратить время на попытки развить столь ничтожные способности. Однако в Амадиции любая, даже самая слабая способность касаться Источника каралась смертью. Кольцо Великого Змея, так восхищавшее Айлрона, сейчас едва не жгло Моргейз палец.

— Ты обучалась в Башне, а это уже само по себе преступно, — пробурчал Найол. — Но не в этом суть. Я ведь уже сказал, что пришел не для того, чтобы арестовать тебя. Напротив, я хочу предложить тебе помощь. Отошли своих женщин, и мы потолкуем. — Он удобно устроился в мягком кресле, закинув плащ за высокую спинку. — Но пока они не ушли, я был бы не прочь выпить пуншу.

К неудовольствию Моргейз, Бриане тут же подала кубок. Смотрела она при этом в пол, не смея поднять глаза.

Усилием воли Моргейз совладала с собой и невозмутимо заявила:

— Они останутся здесь, мастер Найол. — То, что она обратилась к нему просто «мастер», не присовокупив титулов, должно было показать, что он не внушает ей страха. Впрочем, лорда капитан-командора это, похоже, ничуть не смутило. — Что с моими людьми, караулившими у дверей? Если с ними обошлись дурно, я этого так не оставлю. И почему ты вообще решил, будто я нуждаюсь в твоей помощи?

— Ничего страшного с твоими людьми не случилось, — небрежно, словно отмахиваясь, ответил Найол, потягивая пунш. — А вот насчет помощи… Я знаю, ты рассчитываешь добиться своего от Айлрона. Ты красива, Моргейз, к тому же Айлрону очень нравятся золотоволосые женщины. Ручаюсь, он будет кормить тебя обещаниями до тех пор, пока ты не поймешь, что его помощь может быть получена лишь в обмен на… некоторую уступчивость. Все бы ладно, только ты ничего не получишь от него, на какие бы жертвы ни шла. Он просто не в силах предоставить тебе требуемую поддержку. Северные окраины Амадиции разоряют толпы бунтовщиков, предводительствуемых так называемым пророком. К западу лежит Тарабон, где бушует гражданская война, где разбойники присягнули так называемому Дракону Возрожденному, и Айлрон до смерти напуган слухами об Айз Седай и Лжедраконе. Дать тебе солдат? Да он душу бы свою заложил за возможность увеличить собственное войско в десять раз. Что там в десять, хотя бы вдвое. Зато стоит тебе попросить меня, и пять тысяч Чад Света поскачут в Кэймлин с тобой во главе.

Сказать, что услышанное ошеломило Моргейз, значило не сказать ничего. С достоинством, подобающим ее титулу, она направилась к креслу напротив Найола и уселась, прежде чем у нее подкосились ноги.

— Но почему ты вдруг решил помочь мне изгнать Гейбрила? — спросила Моргейз. Сомневаться не приходилось — этот человек знал все. Наверняка у него были осведомители среди Айлроновой челяди. — Ведь я никогда не давала белоплащникам воли в Андоре.

На сей раз Найол поморщился. Чада Света не любили, когда их называли белоплащниками.

— Гейбрил? Твой любовник мертв, Моргейз. Кэймлин нынче завоеван Лжедраконом по имени Ранд ал’Тор.

Лини слабо пискнула, словно укололась иголкой, но Найол смотрел только на Моргейз.

Самой же Моргейз пришлось вцепиться рукой в подлокотник, чтобы не схватиться за сердце. Она едва не расплескала пунш — хорошо, что держала кубок в руке, которая лежала на другом подлокотнике. Выходит, Гейбрил мертв! Этот негодяй обманул ее, сделал своей любовницей, притеснял от ее имени Андор и в конце концов сам провозгласил себя королем, захватив власть в стране, которой испокон веку управляли только королевы. Неужели после всего этого она могла почувствовать хотя бы тень сожаления из-за того, что он больше никогда не коснется ее руки? Безумие. Что он с ней сделал… Хотя Моргейз и знала, что это невозможно, порой ей казалось, что Гейбрил каким-то образом применил к ней Единую Силу.

А Кэймлин, стало быть, захватил Ранд ал’Тор. Но ведь это может многое изменить. Ранда ал’Тора она как-то видела и запомнила: смущенный деревенский парнишка с запада всячески старался выказать подобающее почтение своей королеве. Однако уже тогда этот молодой человек носил меч мастера клинка — клейменный знаком цапли. И Элайда опасалась юноши.

— А почему ты называешь его Лжедраконом, Найол? — Моргейз решила, что раз он считает возможным обращаться к ней на «ты» и по имени, то и она обойдется даже без простонародного обращения «мастер». — Тирская Твердыня пала, как предсказывалось в пророчествах о Драконе. Благородные лорды сами признали его Драконом Возрожденным.

Найол усмехнулся:

— Где бы он ни объявлялся, рядом с ним всегда были Айз Седай. Это они устраивают для него всякие фокусы с помощью Силы. Помяни мое слово, он всего лишь марионетка Башни. У меня, знаешь ли, повсюду есть друзья. — Видимо, Найол имел в виду своих шпионов. — И они сообщили мне, что располагают вескими доказательствами причастности Башни к появлению и другого, предыдущего Лжедракона — Логайна. Но он, вероятно, слишком занесся, вот им и пришлось поставить его на место.

— Доказательств этому нет. — Голос Моргейз прозвучал уверенно, чему она была очень рада. Слухи о Логайне доходили и до нее, еще по дороге в Амадор. Но ведь это не более чем слухи.

Пейдрон Найол пожал плечами:

— Хочешь верь, хочешь нет, дело твое, но я предпочитаю правду глупым фантазиям. Разве истинный Дракон Возрожденный стал бы действовать так, как он? Ты говоришь, благородные лорды его признали? Признать-то признали, но скольких из них он повесил, прежде чем остальные склонились перед ним? Он позволил айильцам разграбить Твердыню, а потом и весь Кайриэн. Говорит, что собирается назначить в Кайриэн нового правителя, но действительной властью там располагает лишь он один. И в Кэймлине — кстати, он говорит, что и в Кэймлине будет новый правитель, — тебя же считают погибшей. Ты об этом знала? Полагаю, кое-кто уже поговаривает о леди Дайлин. Сначала он восседал на Львином троне, использовал его для аудиенций, но потом, видно, решил, что этот престол для него маловат, поскольку рассчитан на женщин. Тогда он, сохранив Львиный трон в качестве трофея, обзавелся своим собственным, приказав установить его в Тронном зале твоего королевского дворца. Но не все складывается для него так удачно. Многие считают, что это он убил тебя, и немало андорских Домов прониклось к тебе сочувствием. Ранд ал’Тор удерживает захваченные андорские земли железной рукой с помощью дикой орды айильцев и шайки разбойников из Пограничья, которых наняла для него Башня. И если ты думаешь, что он ждет не дождется, когда ты объявишься в Кэймлине, чтобы вернуть себе трон…

Он не закончил, но этот поток слов прибил Моргейз, словно град. Особенно встревожило ее упоминание о Дайлин, стоявшей ближе всех в очереди к трону. Ближе всех, если Илэйн умрет бездетной. О Свет, хорошо, если Илэйн еще в Башне, а стало быть, в безопасности. А ведь совсем недавно, когда Айз Седай недоглядели за Илэйн и та пропадала невесть где, Моргейз испытывала к ним такую неприязнь, что требовала — требовала, тогда как другие осмеливались обращаться к Башне лишь с просьбами! — немедленного возвращения дочери. Теперь ей оставалось лишь надеяться, что Айз Седай удерживают Илэйн при себе. Моргейз помнила лишь одно письмо, полученное от дочери после возвращения той в Тар Валон. Были ли другие, она сказать не могла — из-за насланного Гейбрилом морока многое из случившегося в Кэймлине припоминалось с трудом. Разумеется, сейчас судьба Илэйн важнее всего — она должна быть в безопасности. Моргейз не могла не тревожиться об участи Гавина и Галада — ведь одному Свету ведомо, где они и что с ними, — но Илэйн — наследница, а мир и благополучие Андора зависят от преемственности власти.

Ей следовало хорошенько обо всем подумать. Концы с концами у Найола вроде бы сходились, но это еще ничего не доказывало. Искусная ложь порой звучит убедительнее правды, а этот человек на такие дела мастер. Необходимы факты. Неудивительно, если в Андоре считают, что королевы нет в живых: ей пришлось покидать страну тайно, опасаясь и Гейбрила, и собственных подданных, которые могли или выдать ее узурпатору, или отомстить ей за зло, причиненное им от имени Моргейз. Если теперь люди прониклись сочувствием к погибшей государыне, она может сыграть на этом, восстав из мертвых. Но нужны факты.

— Мне требуется время, чтобы обдумать твое предложение, — сказала Моргейз.

— Разумеется. — Найол плавно поднялся, и Моргейз тоже встала, чтобы он не возвышался над ней, хоть и не была уверена, что устоит на ногах. — Я вернусь сюда через денек-другой. Но мне не хотелось бы все это время тревожиться о твоей безопасности. Айлрон слишком поглощен своими заботами, а не ровен час, кто-нибудь проскользнет сюда с намерением причинить тебе вред. Я взял на себя смелость — конечно, с согласия Айлрона — оставить здесь нескольких Чад для охраны.

Моргейз и прежде слышала, что в Амадиции реальной силой являются белоплащники, а сейчас получила тому недвусмысленное подтверждение.

При прощании Найол выказал куда больше церемонности, чем при своем появлении, и поклонился ей заметно ниже прежнего — как равной по положению, но всем своим видом давал королеве понять, что выбора у нее нет.

Как только он вышел, Моргейз метнулась к двери, но Бриане опередила ее. Однако обе женщины не успели сделать и трех шагов, как одна из створок распахнулась и в комнату ввалились Талланвор и оба караульных.

— Моргейз… — выдохнул Талланвор, пожирая ее глазами. — Я боялся…

— Боялся? — презрительно повторила она. — Так вот как ты меня охраняешь? Любой мальчишка справился бы лучше. Видно, ты и впрямь еще юнец.

Горящий взгляд молодого человека задержался на ней еще на миг, затем Талланвор повернулся и вылетел вон мимо Базела и Ламгвина.

Трактирщик стоял возле двери, ломая руки:

— Их было не менее тридцати, моя королева. Талланвор готов был сражаться, он хотел крикнуть и предупредить вас, но его оглушили ударом по голове. А нам этот худой старик сказал, что ничего дурного вам не сделает, но, если мы попытаемся его задержать, расстанемся с жизнью… — Он перевел взгляд на Лини и Бриане. Кайриэнка, в свою очередь, не отрываясь смотрела на Ламгвина, словно желая удостовериться, что он цел и невредим. — Моя королева, если бы мы могли хоть чем-то помочь… Простите, я подвел вас.

— «Лекарство всегда кажется горьким», — пробормотала Лини. — Особливо девчонкам, не умеющим сдерживаться, тем, что попусту язык распускают.

Хорошо еще, что пробормотала тихо и никто, кроме Моргейз, не мог расслышать. Но нянюшка, несомненно, была права. Почти во всем. А у Базела был такой несчастный вид — впору голову положить на плаху.

— Ты вовсе не подвел меня, мастер Гилл. Возможно, настанет день — и я прикажу тебе умереть за меня, но никогда не стану требовать, чтобы ты отдал жизнь напрасно. Найол хотел только поговорить со мной, не более того. — Базел воспрял духом, но Моргейз чувствовала на себе взгляд Лини. Очень сердитый взгляд. — А сейчас попроси Талланвора зайти ко мне. Я… я хочу попросить у него прощения за необдуманные слова.

— Лучший способ извиниться перед мужчиной, — встряла Бриане, — уединиться с ним в укромном уголочке сада.

Это было уже слишком. Не сознавая, что делает, Моргейз швырнула в кайриэнку кубок. Пунш расплескался по ковру.

— Убирайся! Все убирайтесь вон! А ты, мастер Гилл, передай Талланвору мои извинения.

Бриане невозмутимо отряхнула платье, потом не спеша подошла к Ламгвину и взяла его под руку. Базелу с трудом удалось вытолкать эту парочку из комнаты.

К удивлению Моргейз, Лини тоже вышла. Вот уж чудно, скорее можно было ждать, что она останется и примется читать своей воспитаннице нравоучения, словно той до сих пор десять лет. Моргейз порой удивлялась, как она терпит такое обращение, но сейчас чуть сама не попросила Лини остаться. Однако все ушли, двери закрылись, а у оставшейся в одиночестве королевы были дела и поважнее, чем размышлять о том, насколько задеты нянюшкины чувства.

Айлрон потребует торговых льгот, думала она, меряя шагами ковер. Возможно, нужны будут и те уступки и жертвы, о которых говорил Найол. Весьма вероятно, Найол прав и в другом — действенной помощи от короля Амадиции все равно не добиться. Удовлетворить запросы Найола будет, наверное, легче. Он захочет, чтобы белоплащники были допущены в Андор и получили возможность выискивать по всем чердакам приспешников Темного да натравливать толпу на беззащитных женщин, объявляя их Айз Седай. И убивать настоящих Айз Седай, коли те попадутся им в руки. Скорее всего, он потребует принятия закона, запрещающего использовать Силу и отправлять женщин на обучение в Белую Башню.

В конце концов, белоплащников можно потом и выгнать из Андора, хотя это наверняка будет стоить немалой крови. Но обязательно ли вообще их туда пускать? Ведь Ранд ал’Тор действительно Дракон Возрожденный. В этом Моргейз не сомневалась, что бы там ни говорил Найол. Почти не сомневалась, хотя в пророчествах, насколько ей было известно, не говорилось о том, что Дракон будет управлять государствами. Ни истинный Дракон, ни Лжедракон не вправе владеть Андором. Но как выяснить действительное положение дел?

Послышался робкий стук в дверь.

— Войдите, — резко бросила Моргейз, обернувшись.

Дверь медленно открылась. На пороге стоял улыбающийся молодой человек в красной, расшитой золотом ливрее. В руках он держал поднос с кувшином вина — видимо, только что с ледника. От холода на серебре выступили бусинки влаги. А она-то думала, что это Талланвор. В открытую дверь ей был виден коридор, где стоял на страже Ламгвин. Стоял один, лениво опираясь о стену, словно в таверне. Королева знаком приказала поставить поднос — раздраженно, ибо должен был, непременно должен был прийти Талланвор! — и снова принялась ходить из угла в угол.

Как разузнать побольше? Возможно, Базел с Ламгвином и подслушают что-нибудь в ближайшей деревне, но кто поручится за правдивость этих слухов? Их вполне может распускать сам Найол. По схожей причине трудно доверять и тому, о чем толкуют дворцовые слуги.

— Моя королева! Могу ли я поговорить с вами, моя королева?

Моргейз повернулась в изумлении, ибо никак не ожидала услышать андорский говор. Молодой человек стоял на коленях. Улыбка его становилась попеременно то робкой и смущенной, то задорной и чуть ли не хвастливой. Пожалуй, он был бы хорош собой, если бы не сломанный когда-то нос. Грубую физиономию Ламгвина перебитый нос, кажется, даже не портил — на его лице он казался вполне естественным. Но этот паренек не походил на громилу. Не иначе как споткнулся и неудачно упал ничком.

— Кто ты такой? — спросила королева. — Как ты здесь оказался?

— Меня зовут Пайтр Конел, моя королева. Я из Шеранского Рынка. Это в Андоре, — добавил он на тот случай, если она не знает. Моргейз нетерпеливым жестом велела продолжать. — Я приехал в Амадор с Дженом, своим дядюшкой. Он купец из Четырех Королей и рассчитывал прикупить здесь тарабонских красок для тканей. Нынче они дороги, потому как в Тарабоне нелады, но он подумал, что здесь, может быть, удастся… — Королева поджала губы, и он поспешно продолжил: — Мы услышали, что вы, моя королева, здесь, в этом дворце. Вот мы и подумали: вы ведь обучались в Башне, и все такое, а законами Амадиции это запрещается… Мы подумали, что можем помочь вам… — Он сглотнул и закончил совсем тихо: — Помочь вам бежать.

— Бежать? Вы хотите помочь мне… бежать?

Может, это и не лучший план, но он открывает возможность ускакать на север, в Гэалдан. Вот уж Талланвор будет злорадствовать. Впрочем, нет, как раз злорадствовать-то он не станет, а это еще хуже.

Пайтр сокрушенно покачал головой:

— Хотели, моя королева. У дяди Джена был хороший план, но теперь его не осуществить. Дворец битком набит белоплащниками. Я не знал, что делать, только и смог, что проникнуть к вам вот таким способом. Его мне тоже дядюшка подсказал. И он непременно придумает новый способ вызволить вас, моя королева. Дядя Джен, он страсть какой смекалистый.

— В этом я не сомневаюсь, — пробормотала Моргейз. Итак, забрезжила новая надежда. Гэалдан. — А давно ты из Андора? Месяц? Два?

Пайтр кивнул.

— Стало быть, ты не знаешь, что происходит сейчас в Кэймлине, — со вздохом произнесла королева.

Молодой человек облизал губы:

— Я… Мы остановились в Амадоре у одного человека, который держит голубей. Почтовых голубей. Он купец. К нему поступают известия отовсюду. И из Кэймлина тоже. Но это дурные вести, дурные для вас, моя королева. Однако дядя непременно придумает, как вас выручить, только на это потребуется время. День-другой, не больше. А я просто хотел дать вам знать, что помощь близка.

Ну что ж, может, так и поступить? Взять да и устроить состязание между Пейдроном Найолом и смекалистым дядюшкой Дженом. Жаль только, что нетрудно догадаться, кто, скорее всего, одержит победу.

— Пусть твой дядюшка думает, а ты тем временем расскажешь мне все, что тебе известно о событиях в Кэймлине.

— Моя королева, меня просили лишь сообщить, что у вас есть верные подданные. Дядя рассердится, если я задержусь, и…

— Я — твоя королева, Пайтр, — твердо заявила Моргейз. — Твоя и твоего дядюшки. Он не станет возражать, если ты ответишь на некоторые мои вопросы.

Судя по его виду, Пайтру больше всего хотелось удрать, но королева устроилась в кресле и принялась по крупицам выжимать из него правду.

Когда Пейдрон Найол спешился в главном дворе Цитадели Света и бросил поводья конюху, он чувствовал себя превосходно. Для того чтобы поприжать Моргейз, ему даже не пришлось лгать. Лгать лорд капитан-командор не любил. Разумеется, он интерпретировал события по-своему, но ничуть не сомневался в том, что Ранд ал’Тор — Лжедракон и орудие Башни. Увы, в мире слишком много глупцов, неспособных думать самостоятельно и готовых принять на веру всякие россказни. Но Последняя битва вовсе не будет титаническим поединком между Темным и Возрожденным Драконом, который, пусть он и впрямь возродится, останется всего лишь человеком. Нет, Творец уже давным-давно перестал мешаться в дела человечества, предоставив его собственной судьбе. Когда настанет Тармон Гай’дон, произойдет примерно то же, что и во время Троллоковых войн, когда — две тысячи лет назад — бесчисленные орды троллоков, отродий Тени и прочей нечисти, хлынув из Великого Запустения, прорвались через Пограничные земли и едва не утопили весь мир в крови. Он, Пейдрон Найол, не позволит человечеству встретить эту опасность слабым и разъединенным.

Весь путь по каменным коридорам Цитадели до его личных покоев лорду капитан-командору сопутствовала рябь поклонов — Чада Света в белоснежных плащах приветствовали своего главу. В передней поспешно поднялся на ноги Балвер, его личный секретарь, и принялся перечислять бумаги, дожидавшиеся подписи лорда капитана. Однако внимание Найола привлек рослый мужчина, легко поднявшийся со стула возле стены. На его плаще, под эмблемой солнца, красовался темно-красный пастушеский посох, а ниже три золотых банта — знаки высокого ранга.

Джайхим Карридин, инквизитор Десницы Света, выглядел человеком суровым, каким и был. Со времени последней встречи с Найолом на висках у него изрядно прибавилось седины, а в глубоко посаженных темных глазах таилась тревога. Что и неудивительно, ибо он провалил два данных ему поручения подряд — такое едва ли простительно для человека, лелеявшего надежду сделаться со временем верховным инквизитором, а возможно, даже и лордом капитан-командором.

Бросив плащ Балверу, Найол жестом предложил Карридину проследовать за собой в приемную. Отделанные темными панелями стены украшали трофейные знамена поверженных недругов Цитадели, а на полу красовался огромный, сверкающий знак солнечной вспышки. Золота на него пошло столько, что глаза слепило. В остальном убранство комнаты было по-солдатски простым и непритязательным — под стать самому Найолу. Он уселся в кресло с высокой спинкой, добротное, ничем не украшенное. В обоих концах комнаты высились каменные камины, вычищенные и холодные, тогда как в это время года в них должно было вовсю бушевать пламя. Это ли не явное свидетельство того, что Последняя битва не за горами? Карридин отвесил низкий поклон и преклонил колени на золотом многолучевом солнце, за многие века гладко отполированном коленями и ступнями.

— Ты размышлял о том, почему я послал за тобой, Карридин?

После того что случилось на равнине Алмот, при Фалме и в Танчико, Карридин вполне мог полагать, что его собираются взять под стражу. Но если он и имел в виду такую возможность, это никак не сказалось на его голосе. И как обычно, инквизитор не удержался, чтобы не показать, что знает больше, нежели кто-либо другой. Гораздо больше, чем можно было от него ждать.

— Айз Седай появились в Алтаре, милорд капитан-командор. Вот прекрасная возможность расправиться с половиной тарвалонских колдуний прямо у нашего порога.

Это было явным преувеличением — в Салидаре собралось не более трети сестер.

— Ты обсуждал это со своими друзьями?

Найол сомневался в том, что у Карридина были друзья, но собутыльники водились. В последнее время этот человек выпивал куда больше и чаще, чем следовало. Тем не менее он обладал некоторыми весьма полезными способностями.

— Нет, милорд капитан-командор. Я знаю, что о таких вещах не говорят.

— Это очень хорошо, — заметил Найол. — Хорошо, поскольку ты не поедешь в Салидар. Ни ты, ни кто-либо еще из Чад.

Найолу показалось, что по лицу Карридина промелькнула тень облегчения. Впрочем, скорее всего, просто померещилось — чего-чего, а трусости за Джайхимом до сих пор не замечалось. Да и его ответ не указывал на облегчение.

— Но ведь они сами просятся нам в руки. Это явное доказательство того, что слухи верны. Башня расколота, и, значит, мы можем прижать эту компанию, а остальные и пальцем не шевельнут. Эту проклятую Башню можно ослабить, разбив Айз Седай по частям, и тогда она падет сама.

— Ты так думаешь? — сухо спросил Найол и тут же постарался смягчить тон. Эти Вопрошающие — Десница Света не жаловала такое название, но тем не менее его использовал даже лорд капитан-командор — порой не видят дальше своего носа. — Неужто ты не понимаешь, что даже Башня не может открыто выступить в поддержку Лжедракона вроде этого ал’Тора? Они должны подумать о том, что будет, если и он выйдет из повиновения, как Логайн. Вот для чего нужны «бунтовщицы». Они помогут ал’Тору, но если все обернется не так, как ими задумано, юбки Айз Седай из Башни останутся незапятнанными. — Найол был уверен, что дела обстоят именно так. Он не верил в раскол среди Айз Седай, иначе не преминул бы использовать его, чтобы ослабить Башню. — В любом случае главное не то, что существует на самом деле, а то, что видит мир. И я не допущу, чтобы он увидел просто-напросто борьбу между Чадами и Башней. — Во всяком случае, до тех пор, полагал Найол, пока мир не поймет, что в действительности представляет собой пресловутая Башня, пока люди не осознают, что в ее стенах собрались гнусные приспешницы Темного, занимающиеся делами, которых человеку не пристало касаться. Теми самыми, какие некогда привели к Разлому Мира. — Мир должен ополчиться против Лжедракона ал’Тора.

— Но каковы будут приказы мне, милорд капитан-командор, раз я не поеду в Алтару?

Найол со вздохом откинул назад голову. Неожиданно он почувствовал себя смертельно уставшим и ощутил груз прожитых лет.

— Ты поедешь в Алтару, Карридин.

О Ранде ал’Торе Пейдрон Найол узнал вскоре после памятных событий при Фалме, где Чада потеряли тысячу воинов. Этот заговор Айз Седай положил начало распространению массового безумия и хаоса в Тарабоне и Арад Домане, где множилось число принявших Дракона. Он знал, кто таков этот ал’Тор, и полагал, что сумеет использовать его появление, чтобы объединить народы и государства. Объединить под его, Найола, властью. Тогда мир сможет и избавиться от ал’Тора, и своевременно подготовиться к вторжению троллочьих орд. Лорд капитан-командор уже разослал гонцов ко всем правителям, чтобы предупредить их об угрозе, исходящей от Лжедракона. Однако и ал’Тор действовал на удивление быстро. Найол поначалу рассчитывал, что этот бешеный лев будет только пугать людей своим ревом, носясь по улицам, но он оказался громадным и стремительным, как молния, и очень опасным.

Но Найол верил, что еще не все потеряно. Более тысячи лет назад Возрожденным Драконом объявил себя некий Гвайр Амаласан, умевший направлять Силу. Поначалу этот Лжедракон захватил куда больше земель, чем Ранд ал’Тор, но молодой король по имени Артур Пейндраг Танриал выступил против него, ниспроверг и создал собственную империю. Найол, конечно же, не считал себя новым Артуром Ястребиное Крыло, но похоже, кроме него, миру не на кого надеяться. А он не откажется от борьбы, пока жив.

И он уже начал противодействовать растущей мощи ал’Тора. Помимо гонцов, направленных к правителям всех стран, Найол послал в Тарабон и Арад Доман верных людей, чтобы те распускали нужные слухи. Виновниками всех бед и несчастий объявляли приспешников Темного, глупцов, называющих себя принявшими Дракона, и, конечно же, Белую Башню. Из Тарабона распространялись известия о причастности Айз Седай к тамошнему кровопролитию. Людей готовили к тому, чтобы они могли выслушать и принять правду. Пожалуй, теперь настало время перейти к следующему этапу плана и показать всем колеблющимся, на чью сторону им надлежит встать. Время. Времени у Найола в обрез, но все же он улыбнулся. Некогда он знавал людей, говаривавших: «Найол улыбается — смерть подбирается». Ныне все они уже были мертвы.

— Принявшие Дракона распространяются подобно чуме, — заявил лорд капитан-командор, обращаясь к Карридину. — Наш долг — излечить Алтару и Муранди от этой заразы.

Всем своим видом — сводчатым, украшенным лепниной потолком, искусно сработанными коврами на выложенном белой плиткой полу, резными панелями на стенах — это помещение напоминало дворцовую гостиную. Только вот находилось оно очень далеко от любого дворца. И, по правде говоря, вообще от любого места, в том смысле, какой вкладывают в это понятие обычные люди. Красновато-коричневое платье Месаны шуршало, когда она перемещалась вокруг инкрустированного лазуритом столика, сооружая для забавы башенку из костяшек домино, причем такую, что каждый верхний этаж был шире нижнего. Она гордилась тем, что делает это только на основе расчета нагрузки и прочности, не прибегая к Единой Силе. Башенка поднялась уже на девять этажей.

Если быть точнее, возня с башенкой была не столько забавой, сколько предлогом, позволявшим избежать разговора с другой находившейся в той же комнате женщиной. В кресле с высокой спинкой, обтянутом красным гобеленом, сидела за вышиванием Семираг. Ее длинные изящные пальцы проворно делали стежок за стежком, создавая изысканно-сложный узор из мельчайших цветов. Очень странно, что ей нравится занятие столь… заурядное. Черное платье резко выделялось на фоне обивки кресла. Даже Демандред не решался сказать Семираг в лицо, что она так часто носит черное в пику Ланфир, предпочитавшей белый цвет.

В тысячный раз Месана попыталась понять, почему она чувствует себя в присутствии Семираг как-то неуютно. Месана прекрасно знала свои преимущества и недостатки как во владении Единой Силой, так и в любом другом отношении. В чем-то она уступала Семираг, но в чем-то превосходила ее. Причина коренилась в другом. Семираг испытывала удовольствие, причиняя страдания, но это вряд ли смутило бы Месану. Она сама, если требовалось, могла проявить не меньшую жестокость и уж вовсе не интересовалась тем, что проделывает Семираг с другими. Какая-то причина, несомненно, была, но Месане никак не удавалось уразуметь, в чем она заключается.

Досадуя на себя, она неверно положила очередную костяшку, и башенка со стуком развалилась, и костяные прямоугольники посыпались на пол. Щелкнув языком, Месана отвернулась от стола и сложила руки на груди:

— Где Демандред? Сколько можно ждать? Он уже семнадцать дней как отправился в Шайол Гул, но что-то не торопится сообщить нам послание. И даже не появляется.

Самой ей довелось побывать у Бездны Рока два раза. Дважды за последнее время прошла она под касавшимися волос каменными клыками, но не видела никого, кроме странного, слишком рослого мурддраала, не желавшего говорить. Проход там был, безусловно; его наличие ощущалось, но Великий повелитель молчал. И оба раза она там не задерживалась. Месана считала себя неспособной испытывать страх и уж во всяком случае думала, что ее не испугаешь взглядом Получеловека, но под безмолвным безглазым взором этого мурддраала невольно ускоряла шаги. Ей приходилось напрягать всю свою волю, чтобы не пуститься бежать. Направлять там Силу было равнозначно гибели, не то она или уничтожила бы Получеловека, или сама Переместилась бы из Шайол Гул.

— Где же он, в конце концов? — воскликнула Месана.

Семираг подняла взгляд от своего шитья — темные немигающие глаза на гладком смуглом лице. Затем она отложила рукоделие и плавно поднялась.

— Когда надо, тогда и появится, — спокойно произнесла Семираг. Она всегда была спокойна и всегда грациозна. — А не хочешь ждать, уходи.

Месана непроизвольно приподнялась на цыпочки, но ей все равно приходилось смотреть на другую женщину снизу вверх. Ростом Семираг превосходила большинство мужчин, но была так превосходно сложена, что это не бросалось в глаза, пока она не оказывалась рядом.

— Уйти? Вот как? Я, значит, уйду, а он…

Разумеется, никакого предупредительного знака не было. Его и не должно быть — женщина не может почувствовать, как направляет Силу мужчина. В воздухе возникла яркая вертикальная щель. Затем она расширилась — открылся проем. В комнате появился Демандред и слегка поклонился, приветствуя обеих женщин. Сегодня он предстал перед ними в темно-сером камзоле, оттененном полосой бледных кружев у ворота. Он без труда освоил манеры и моды этой эпохи.

Его ястребиный профиль был довольно красив, но не той красотой, что заставляет женское сердце биться сильнее. «Почти» и «не вполне» — эти слова во многом определяли всю его судьбу. Демандреду всегда недоставало самой малости. Он имел несчастье родиться на один день позже Льюса Тэрина Теламона, ставшего впоследствии Драконом. Всю свою жизнь Бэрид Бел Медар, как звали Демандреда тогда, когда он, многие годы соперничая с Теламоном, «почти» повторял его достижения, но «не вполне» достиг его славы. А ведь не будь Льюса Тэрина, Бэриду не было бы равных. Если бы в ту эпоху первенство досталось ему, разве сейчас здесь стоял бы Демандред? Но тогда предпочтение было отдано этому глупцу Теламону, осторожному, но удачливому. Сейчас же это были предположения, имевшие под собой мало оснований, хотя Месана и раздумывала над ними прежде. Нет, важным оставалось то, что Демандред всегда презирал Дракона и теперь, когда тот Возродился, ничуть не изменил своего мнения.

— Почему ты?..

Демандред поднял руку:

— Подожди, Месана. Расскажу, когда соберутся все. Тогда мне повторяться не придется.

Она ощутила саидар за мгновение до того, как появилась еще одна светящаяся щель и открылся новый проем. Грендаль ступила вперед, и отверстие за ее спиной исчезло почти мгновенно, так же как и за спиной Демандреда. На сей раз эту плотную женщину с причудливо завитыми золотыми волосами не сопровождала обычная свита из полудюжины полуодетых слуг. Ей каким-то образом удалось раздобыть стрейт для своего платья с высоким воротом. Эта ткань меняла цвет в зависимости от настроения и сейчас выглядела полупрозрачной дымкой. Порой Месане казалось, что Грендаль и впрямь не интересуется ничем, кроме чувственных удовольствий.

— А я-то гадала, явитесь ли вы вообще, — беззаботным тоном произнесла новоприбывшая. — Вы ведь все такие скрытные…

Она рассмеялась — весело и слегка дурашливо. Но было бы серьезной ошибкой судить о Грендаль по манере держаться и недооценивать ее. Считавшие эту женщину простушкой в большинстве своем уже расстались с жизнью.

— Саммаэль придет? — спросил Демандред.

Грендаль махнула рукой:

— Не думаю. Он вам не доверяет. По-моему, он уже и себе-то перестал доверять. — (Стрейт потемнел, превратившись в плотный туман.) — Он собирает в Иллиане войска и сокрушается, что не может вооружить их шоковыми копьями. А когда не занят этим, пытается найти пригодный ангриал или са’ангриал. Само собой, подходящий по мощи.

Все взоры обратились к Месане, и она глубоко вздохнула. Любой из них отдал бы… почти все что угодно за подходящий ангриал или са’ангриал. Конечно, каждый из Избранных обладал несравненно большей мощью, чем любая из этих недоученных девиц, которые ныне именуют себя Айз Седай, но, объединившись, эти девицы, пожалуй, смогли бы сокрушить их всех. Правда, они давным-давно забыли, как это делается, да хоть бы и помнили… Теперь среди Айз Седай не было мужчин, а между тем, чтобы осуществить связь более чем из тринадцати человек, требовался по меньшей мере один мужчина, а чтобы связать свыше двадцати семи человек — несколько. По существу, эти девчонки — самые старшие из них действительно казались ей девчонками, ведь она прожила более трехсот лет, не считая времени, проведенного вне мира в узилище, но по понятиям своей эпохи лишь вступала в зрелый для Айз Седай возраст, — так вот, эти девчонки реальной угрозы не представляли, что, впрочем, ничуть не умаляло желания всех собравшихся в комнате завладеть ангриалом, а еще лучше са’ангриалом, гораздо более мощным. С помощью этих предметов, остатков их собственной эпохи, они могли бы направлять такие потоки Силы, которые уничтожили бы их. Ради такой возможности стоило рискнуть многим. Однако же не всем, и едва ли следовало рисковать без крайней необходимости. Сейчас такой необходимости вроде бы не было, но желание от этого меньше не становилось.

Месана невольно заговорила нравоучительным тоном:

— Теперь в Белой Башне охрана и малые стражи оберегают не только входы, но и сами хранилища, к тому же они пересчитывают там все по четыре раза на дню. А Великое хранилище в Твердыне Тира опутано какой-то гадкой охранной сетью из потоков, свитых так хитро, что я чуть в нее не угодила. Попытайся я расплести ее или прорваться через нее, то так бы там и осталась. Распутать такую паутину под силу только той, что сама ее свила. Это самая настоящая западня для любой женщины, способной направлять Силу.

— Насколько я слышал, это хваленое хранилище — всего-навсего свалка запыленного хлама, — презрительно заметил Демандред. — Тайренские невежды попросту прибирали к рукам все, что казалось им имеющим отношение к Силе.

Месана подозревала, что Демандред располагал на сей счет не только слухами. А еще она подозревала, что вокруг Великого хранилища соткана ловушка и для мужчин. В противном случае Демандред сам бы давно овладел са’ангриалом и обрушился на Ранда ал’Тора.

— Вне всякого сомнения, что-то осталось в Руидине или Кайриэне, — заметила Месана, — но там непременно нарвешься если не на самого ал’Тора, то на целую ораву женщин, умеющих направлять Силу.

— На этих невежественных девчонок! — фыркнула Грендаль.

— Когда кухарка всадит тебе в спину нож, — невозмутимо заметила Семираг, — разве ты будешь не так же мертва, как если бы пала в дуэли ша’дже при Куал?

Месана кивнула:

— Итак, остается лишь то, что погребено под древними развалинами или просто завалялось где-нибудь на чердаках. Если кому-то из вас хочется искать вслепую, полагаясь на случай, — пожалуйста. Но я не стану этого делать, пока кто-нибудь не укажет местонахождение хотя бы одного стасис-накопителя.

Последние слова прозвучали суховато. Даже Разлом Мира не смог бы уничтожить стасис-накопители, но все они в результате этого катаклизма, скорее всего, оказались погребенными под горами или канули на дно океана. Мало что сохранилось от мира, который они знали, кроме разве что некоторых имен и преданий.

Улыбка Грендаль источала сладость.

— Мне всегда казалось, что тебе просто суждено было стать учительницей… Ох, прости, я совсем забыла.

Лицо Месаны помрачнело. Ее путь к Великому повелителю начался как раз с того, что для нее не нашлось места в Коллам Даане. Ее, видите ли, сочли неспособной к самостоятельным исследованиям. Правда, они все же решили, что она может учить. Вот она и учила, покуда не нашла способ научить уму-разуму их всех!

— А вот я все еще хочу услышать, что сказал Великий повелитель, — будто невзначай пробормотала Семираг.

— Да. Должны ли мы убить Ранда ал’Тора? — Месана осеклась, поняв, что вцепилась руками в подол. Странно, она-то считала, что умеет скрывать свои чувства. — Если все пойдет, как задумано, то месяца через два, в крайнем случае через три, я сумею его заполучить. Ничто ему не поможет.

— Как это ты сумеешь его заполучить? — выгнула бровь Грендаль. — Где ты устроила себе берлогу? Впрочем, это не важно. Думаю, этот план не хуже любого другого, о котором мне приходилось в последнее время слышать.

Демандред по-прежнему хранил молчание, глядя не на Грендаль, а на Месану и Семираг. Когда же он наконец заговорил, то, казалось, обращался к себе в той же мере, что и к этим двум собеседницам:

— Всякий раз, размышляя о том, где вы — вы обе — пребываете, я диву даюсь. Интересно, многое ли известно Великому повелителю? И давно ли? И что из случившегося произошло по его замыслу? — Ответа не было. Демандред немного помолчал и продолжил: — Итак, вы хотите знать, что сказал мне Великий повелитель. Хорошо. Но все это останется между нами. Раз Саммаэль не счел нужным явиться сюда, он ничего не узнает. И остальные — как живые, так и мертвые. А Великий повелитель сказал мне следующее: «Пусть правит властелин хаоса». Таковы его точные слова.

Уголки рта Демандреда дернулись. Месане даже показалось, что он улыбнулся. Затем было рассказано остальное.

Слушая, Месана поймала себя на том, что дрожит, но сама не знала, что тому причиной — страх или возбуждение. План этот, безусловно, мог сработать и сулил очень многое, однако был рассчитан на везение и столь рискован, что ей стало не по себе. Другое дело Демандред — он игрок по натуре. И в одном, безусловно, прав — Льюс Тэрин сам творил свою удачу, словно чеканщик монет. Возможно, и Ранд ал’Тор таков же.

Если только… Если только у Великого повелителя нет иного, тайного плана. Такая возможность пугала ее больше всего.

Зеркало в золоченой раме отражало комнату без дверей и окон, с изысканным мозаичным панно на стене, роскошно обставленную и устланную великолепными коврами. А еще оно отражало нервно расхаживающую по комнате женщину в кроваво-красном платье. На лице женщины — надо признать, весьма привлекательном — отражались гнев и недоверие. Но в зеркале отражалось и другое, мужское лицо, интересовавшее его гораздо больше. Он даже не удержался и чуть ли не в сотый раз коснулся своего носа, губ и щек, чтобы удостовериться, что они настоящие. Лицо было не слишком молодым, но все же моложе, чем принадлежавшее ему после того, первого пробуждения от бесконечно долгого, полного кошмаров сна. Однако ничем не примечательное лицо, а он терпеть не мог заурядности. Уловив, как в горле зарождается булькающий смех, он подавил его. Он не безумен. Несмотря ни на что, все же не безумен.

Теперь у него было не только новое тело, новое лицо, но и новое имя, данное во время этого второго, короткого, но еще более наполненного кошмарами сна. Имя, названное издревле знакомым голосом, которого он страшился и которому нельзя было перечить. Теперь его звали Осан’гар. Прежнее имя, полученное в насмешку, но принятое в гордыне, кануло в небытие. Так решил его господин, так изрек его голос. Женщину же звали Аран’гар; она тоже рассталась с прежним именем.

Имена были выбраны со значением. Осан’гар и аран’гар — так называли некогда кинжалы для левой и правой руки, поединки на которых были одно время в ходу. Происходили дуэли в том длинном здании… Да, начиная с того дня, как проделали Проход, и до подлинного начала Войны Силы. Воспоминания его были обрывочны — слишком многое исчезло и за долгий его сон, и за короткий, но это он помнил. Впрочем, мода на такие поединки быстро прошла, ибо, как правило, в них гибли оба противника. Клинки кинжалов смазывались смертельным, медленно действующим ядом.

В зеркале зарябило, и он обернулся, хотя не слишком поспешно. Он уже вспомнил, кто он таков, а значит, об этом следовало помнить и другим. Дверей по-прежнему не было, однако теперь в комнате оказался мурддраал. В этом не было бы ничего необычного, если бы не рост Получеловека. Такого высокого мурддраала Осан’гар еще никогда не видел.

Он не спешил, давая Получеловеку время признать его, а потому, когда он открыл наконец рот, первой отрывисто заговорила Аран’гар:

— Что это такое? Почему меня поместили в это тело? Почему? — Последние слова звучали почти как вопль.

Не знай Осан’гар о неспособности мурддраалов улыбаться, он бы, пожалуй, подумал, что бескровные губы Получеловека искривились в ухмылке. Даже троллоки обладали чувством юмора, хотя и извращенным и жестоким. Но не мурддраалы.

— Вам дали лучшие тела, какие удалось раздобыть в Пограничных землях. — Голос Получеловека звучал как шелест гадюки, ползущей в сухой траве. — Прекрасные тела, сильные, здоровые. И уж это всяко не худший вариант.

Все сказанное Получеловеком соответствовало действительности. Тело у Аран’гар и впрямь было хоть куда, в самый раз для танцовщицы-дайен в прежние времена: чувственное, гладкое, крепкое. Овальное матовое лицо с зелеными глазами, обрамленное блестящими черными волосами. И уж всяко это было предпочтительнее худшего варианта.

Однако Аран’гар, по-видимому, воспринимала все иначе. Ее прекрасное лицо исказилось от ярости. В таком состоянии она могла выкинуть что угодно. Осан’гар осознавал, что подобная возможность не исключена; из-за этого всегда возникали проблемы. Ланфир по сравнению с Аран’гар выглядела бы верхом осторожности. И Осан’гар, не раздумывая, потянулся к саидин. Конечно, направлять Силу здесь опасно, но никак не опаснее, чем позволить ей совершить нечто непоправимое. Он потянулся — и ничего не ощутил. Даже щита, что ограждал бы его от Источника, — он бы почувствовал щит и знал, как обойти или пробить подобный барьер, требовалось лишь время, если щит не чересчур крепок. Но это могло означать, что его отъединили. Осан’гар окаменел от ужаса.

Аран’гар, скорее всего, сделала такое же открытие, но повела себя иначе. Она с пронзительным криком бросилась, словно кошка, на мурддраала, пытаясь ногтями вцепиться в безглазое лицо.

Конечно же, от подобной выходки не было никакого толку. Даже не изменив позы, Получеловек схватил ее за горло и, вытянув руку, поднял в воздух. Крик перешел в хриплое бульканье. Аран’гар обеими руками вцепилась в запястье Получеловека, тщетно стараясь ослабить хватку. Держа извивающуюся женщину на весу, мурддраал повернулся к Осан’гару:

— Ты не отъединен. Но направлять Силу не будешь, пока тебе не позволят. И никто из вас не сможет повредить мне. Я — Шайдар Харан.

Осан’гар попытался сглотнуть, но во рту у него пересохло. Безусловно, к тому, что с ним случилось, мурддраал не имел отношения. Некоторыми возможностями мурддраалы обладают, но, уж несомненно, не такими. Однако этот Получеловек явно знал, в чем дело. Осан’гар никогда не любил мурддраалов. Он помогал создавать троллоков и гордился своими знаниями и умениями, позволявшими смешивать животную и человеческую природу. Но мурддраалы — другое дело. Они всегда внушали ему некоторое беспокойство.

Между тем Шайдар Харан вновь обернулся к задыхающейся в его хватке женщине. Ее лицо начало уже синеть, а ноги вяло подергивались.

— Ты привыкнешь, — прошелестел он. — Тело покоряется душе, но разум подчиняет тело. Ты уже привыкаешь. Скоро тебе будет казаться, что оно от рождения твое. Хотя, если хочешь, можешь отказаться. Тогда твое место займет кто-то другой, а тебя, в этаком состоянии, отдадут моим… собратьям. — Тонкие губы мурддраала вновь слегка дрогнули. — Они истосковались по забавам. В Пограничье последнее время недостает развлечений.

— Она ведь не может ответить, — вмешался Осан’гар. — Ты задушишь ее! Разве ты не знаешь, кто мы такие? Отпусти ее немедленно, Получеловек! Делай, что тебе велено! — Эта тварь обязана повиноваться одному из Избранных.

Однако мурддраал довольно долго вглядывался в потемневшее лицо Аран’гар и только потом чуть ослабил хватку, позволив ногам женщины коснуться ковра.

— Я повинуюсь лишь Великому повелителю. Только ему, и никому больше. — Женщина продолжала висеть, пытаясь набрать в грудь воздуха. — А ты? Покоришься воле Великого повелителя? — В этом скрежещущем голосе прозвучало вовсе не требование, а лишь небрежно заданный вопрос.

— Да… да… — хрипло выдохнула она, и лишь тогда Шайдар Харан отпустил ее.

Женщина качнулась, растирая горло. Осан’гар двинулся было к ней, но она резко отпрянула, сверкнув глазами, и даже показала ему кулак. Он отступил, выставив перед собой ладони и успокаивая. Ну что ж, он не собирался с ней ссориться. Зачем, если все обстоит совсем неплохо. Прекрасное новое тело, да и шутка замечательная. Он всегда гордился своим чувством юмора, но ничего не скажешь, над ней и в самом деле подшутили изрядно.

— Неужто вы не испытываете благодарности? — спросил мурддраал. — Вы были мертвы, а теперь вернулись к жизни. Подумайте хотя бы о Равине, чья душа оказалась за гранью спасения, за пределами времени. У вас есть возможность снова послужить Великому повелителю и заслужить его прощение за свои ошибки.

Осан’гар поспешил заверить мурддраала в своей безграничной благодарности и преданности Великому повелителю. Выходит, Равин умер, размышлял он. Что же с ним случилось? Впрочем, это не так уж важно. Чем меньше останется Избранных, тем больше величия и власти обретет каждый из них после освобождения Великого повелителя. Ради этого Осан’гар готов забыть о низкой природе мурддраала, который, как и троллоки, мог быть его собственным творением. К тому же он слишком хорошо помнил, что такое смерть, и готов был пресмыкаться перед червем, лишь бы не испытать этого снова. И, как он подметил, Аран’гар тоже, несмотря на всю ярость, сверкавшую в ее взоре. Несомненно, она тоже хорошо помнила о смерти.

— Пора вам вернуться в мир и вновь послужить Великому повелителю, — заявил Шайдар Харан. — О том, что вы живы, неведомо никому, кроме него и меня. Если вы преуспеете, то будете жить вечно и возвыситесь над прочими, но если вновь допустите оплошность… Но вы ведь ее не допустите?

И Получеловек улыбнулся. Действительно улыбнулся — но так могла бы улыбнуться и сама смерть.