Неточные совпадения
— Неужели эти сотни миллионов людей лишены того лучшего
блага, без которого
жизнь не имеет смысла?
Он чувствовал, что, кроме
благой духовной силы, руководившей его душой, была другая, грубая, столь же или еще более властная сила, которая руководила его
жизнью, и что эта сила не даст ему того смиренного спокойствия, которого он желал.
Но в глубине своей души, чем старше он становился и чем ближе узнавал своего брата, тем чаще и чаще ему приходило в голову, что эта способность деятельности для общего
блага, которой он чувствовал себя совершенно лишенным, может быть и не есть качество, а, напротив, недостаток чего-то — не недостаток добрых, честных, благородных желаний и вкусов, но недостаток силы
жизни, того, что называют сердцем, того стремления, которое заставляет человека из всех бесчисленных представляющихся путей
жизни выбрать один и желать этого одного.
«Я, воспитанный в понятии Бога, христианином, наполнив всю свою
жизнь теми духовными
благами, которые дало мне христианство, преисполненный весь и живущий этими
благами, я, как дети, не понимая их, разрушаю, то есть хочу разрушить то, чем я живу. А как только наступает важная минута
жизни, как дети, когда им холодно и голодно, я иду к Нему, и еще менее, чем дети, которых мать бранит за их детские шалости, я чувствую, что мои детские попытки с жиру беситься не зачитываются мне».
Сколько раз он говорил себе, что ее любовь была счастье; и вот она любила его, как может любить женщина, для которой любовь перевесила все
блага в
жизни, ― и он был гораздо дальше от счастья, чем когда он поехал за ней из Москвы.
Она оставляла
жизнь без сожаления, не боялась смерти и приняла ее как
благо. Часто это говорят, но как редко действительно бывает! Наталья Савишна могла не бояться смерти, потому что она умирала с непоколебимою верою и исполнив закон Евангелия. Вся
жизнь ее была чистая, бескорыстная любовь и самоотвержение.
Неожиданные происшествия, имевшие важное влияние на всю мою
жизнь, дали вдруг моей душе сильное и
благое потрясение.
Давать страсти законный исход, указать порядок течения, как реке, для
блага целого края, — это общечеловеческая задача, это вершина прогресса, на которую лезут все эти Жорж Занды, да сбиваются в сторону. За решением ее ведь уже нет ни измен, ни охлаждений, а вечно ровное биение покойно-счастливого сердца, следовательно, вечно наполненная
жизнь, вечный сок
жизни, вечное нравственное здоровье.
Зато поэты задели его за живое: он стал юношей, как все. И для него настал счастливый, никому не изменяющий, всем улыбающийся момент
жизни, расцветания сил, надежд на бытие, желания
блага, доблести, деятельности, эпоха сильного биения сердца, пульса, трепета, восторженных речей и сладких слез. Ум и сердце просветлели: он стряхнул дремоту, душа запросила деятельности.
Много мыслительной заботы посвятил он и сердцу и его мудреным законам. Наблюдая сознательно и бессознательно отражение красоты на воображение, потом переход впечатления в чувство, его симптомы, игру, исход и глядя вокруг себя, подвигаясь в
жизнь, он выработал себе убеждение, что любовь, с силою Архимедова рычага, движет миром; что в ней лежит столько всеобщей, неопровержимой истины и
блага, сколько лжи и безобразия в ее непонимании и злоупотреблении. Где же
благо? Где зло? Где граница между ними?
— Что же это: врожденная неспособность вследствие законов природы, — говорил он, — или недостаток подготовки, воспитания?.. Где же эта симпатия, не теряющая никогда естественной прелести, не одевающаяся в шутовский наряд, видоизменяющаяся, но не гаснущая? Какой естественный цвет и краски этого разлитого повсюду и всенаполняющего собой
блага, этого сока
жизни?
Потом он взглянет на окружающее его, вкусит временных
благ и успокоится, задумчиво глядя, как тихо и покойно утопает в пожаре зари вечернее солнце, наконец решит, что
жизнь его не только сложилась, но и создана, даже предназначена была так просто, немудрено, чтоб выразить возможность идеально покойной стороны человеческого бытия.
«Видно, не дано этого
блага во всей его полноте, — думал он, — или те сердца, которые озарены светом такой любви, застенчивы: они робеют и прячутся, не стараясь оспаривать умников; может быть, жалеют их, прощают им во имя своего счастья, что те топчут в грязь цветок, за неимением почвы, где бы он мог глубоко пустить корни и вырасти в такое дерево, которое бы осенило всю
жизнь».
— Что ж? примем ее как новую стихию
жизни… Да нет, этого не бывает, не может быть у нас! Это не твоя грусть; это общий недуг человечества. На тебя брызнула одна капля… Все это страшно, когда человек отрывается от
жизни… когда нет опоры. А у нас… Дай Бог, чтоб эта грусть твоя была то, что я думаю, а не признак какой-нибудь болезни… то хуже. Вот горе, перед которым я упаду без защиты, без силы… А то, ужели туман, грусть, какие-то сомнения, вопросы могут лишить нас нашего
блага, нашей…
Она прислушивалась к обещанным им
благам, читала приносимые им книги, бросалась к старым авторитетам, сводила их про себя на очную ставку — но не находила ни новой
жизни, ни счастья, ни правды, ничего того, что обещал, куда звал смелый проповедник.
— Вы не удостоиваете смертных снизойти до них, взглянуть на их
жизнь, живете олимпийским неподвижным блаженством, вкушаете нектар и амброзию — и
благо вам!
И с тех пор началась для Масловой та
жизнь хронического преступления заповедей божеских и человеческих, которая ведется сотнями и сотнями тысяч женщин не только с разрешения, но под покровительством правительственной власти, озабоченной
благом своих граждан, и кончается для девяти женщин из десяти мучительными болезнями, преждевременной дряхлостью и смертью.
Но мало того, что он сознавал и верил, что, исполняя эти заповеди, люди достигнут наивысшего доступного им
блага, он сознавал и верил теперь, что всякому человеку больше нечего делать, как исполнять эти заповеди, что в этом — единственный разумный смысл человеческой
жизни, что всякое отступление от этого есть ошибка, тотчас же влекущая за собою наказание.
Ведь последовательно проведенная точка зрения
блага людей ведет к отрицанию смысла истории и исторических ценностей, так как ценности исторические предполагают жертву людским
благам и людскими поколениями во имя того, что выше
блага и счастья людей и их эмпирической
жизни.
Тех, кто верит в бесконечную духовную
жизнь и в ценности, превышающие все земные
блага, ужасы войны, физическая смерть не так страшат.
Борьба за элементарные
блага, за самую возможность
жизни, вытесняет вопрос о ценностях.
Частная точка зрения на
жизнь, имеющая в виду исключительно
благо или несчастья людей — Петр́ов и Ив́анов, — не есть непременно обывательская, безыдейная точка зрения, — она может быть и очень идейной, принципиальной.
Русский человек будет грабить и наживаться нечистыми путями, но при этом он никогда не будет почитать материальные богатства высшей ценностью, он будет верить, что
жизнь св. Серафима Саровского выше всех земных
благ и что св.
Тот взгляд на
жизнь, который я называю историческим лишь в противоположность частному и который, в сущности, религиозный, — ценности ставит выше
блага, он принимает жертвы и страдания во имя высшей
жизни, во имя мировых целей, во имя человеческого восхождения.
Творчества и истории нет без моментов страдания и боли, без жертвы
благом непосредственной
жизни.
Им кажется и им это внушают, что они борются за экономические
блага, которые признают первоосновой
жизни, но тем самым они должны бороться за свободу.
Цель
жизни народов — не
благо и благополучие, а творчество ценностей, героическое и трагическое переживание своей исторической судьбы.
Одни смотрят на войну, как и на все на свете, с частной точки зрения, с точки зрения личной или семейной
жизни,
блага и счастья людей или их страдания и несчастья.
Видишь: предположи, что нашелся хотя один из всех этих желающих одних только материальных и грязных
благ — хоть один только такой, как мой старик инквизитор, который сам ел коренья в пустыне и бесновался, побеждая плоть свою, чтобы сделать себя свободным и совершенным, но однако же, всю
жизнь свою любивший человечество и вдруг прозревший и увидавший, что невелико нравственное блаженство достигнуть совершенства воли с тем, чтобы в то же время убедиться, что миллионы остальных существ Божиих остались устроенными лишь в насмешку, что никогда не в силах они будут справиться со своею свободой, что из жалких бунтовщиков никогда не выйдет великанов для завершения башни, что не для таких гусей великий идеалист мечтал о своей гармонии.
— «Отец святой, это не утешение! — восклицает отчаянный, — я был бы, напротив, в восторге всю
жизнь каждый день оставаться с носом, только бы он был у меня на надлежащем месте!» — «Сын мой, — вздыхает патер, — всех
благ нельзя требовать разом, и это уже ропот на Провидение, которое даже и тут не забыло вас; ибо если вы вопиете, как возопили сейчас, что с радостью готовы бы всю
жизнь оставаться с носом, то и тут уже косвенно исполнено желание ваше: ибо, потеряв нос, вы тем самым все же как бы остались с носом…»
Благое чувство,
Великий дар природы, счастье
жизни,
Весенний цвет ее!
«Может, — писал я тогда, — для него смерть —
благо,
жизнь ему сулила страшные удары, у него не было выхода. Но страшно быть свидетелем такого спасения от будущего. Он развился под моим влиянием, но слишком поспешно, его развитие мучило его своей неравномерностью».
Вл. Соловьев, при всем своем мистицизме, строил очень разумные, рассудительные, безопасные планы теократического устройства человеческой
жизни, с государями, с войной, с собственностью, со всем, что мир признает
благом.
Возрождение ценностей и
благ языческого мира, всей заключенной в этом мире подлинной
жизни, почувствованной языческим миром святости первозданной плоти, есть дело религиозное и с религией воскресенья плоти связанное.
Гнет позитивизма и теории социальной среды, давящий кошмар необходимости, бессмысленное подчинение личности целям рода, насилие и надругательство над вечными упованиями индивидуальности во имя фикции
блага грядущих поколений, суетная жажда устроения общей
жизни перед лицом смерти и тления каждого человека, всего человечества и всего мира, вера в возможность окончательного социального устроения человечества и в верховное могущество науки — все это было ложным, давящим живое человеческое лицо объективизмом, рабством у природного порядка, ложным универсализмом.
У Гюисманса все шло изнутри. Des Esseintes (псевдоним самого Гюисманса) постепенно потерял вкус ко всем мирским
благам, к современным людям, к современной литературе, к современному быту, ко всей
жизни современного великого города.
Вообще говоря,
благами семейной
жизни пользуется почти половина всего взрослого населения.
С презрением взирал, что для освобождения действительного злодея и вредного обществу члена или дабы наказать мнимые преступления лишением имения, чести,
жизни начальник мой, будучи не в силах меня преклонить на беззаконное очищение злодейства или обвинение невинности, преклонял к тому моих сочленов, и нередко я видел
благие мои расположения исчезавшими, яко дым в пространстве воздуха.
Да не скончаем
жизни нашея, возымев только мысль
благую и не возмогши ее исполнить.
Ты мне говоришь, что посылаешь… Я тут думал найти «Вопросы
жизни»,о которых ты давно говоришь. Я жажду их прочесть, потому что теперь все обращается в вопросы. Лишь бы они разрешились к
благу человечества, а что-то новое выкраивается. Без причин не бывает таких потрясений.
И
жизнь его течет легко и обильно, проникнутая сознанием тех
благ, которые изливаются на него государством, и решимостью стоять за него, по крайней мере, до тех пор, пока этой решимости не будет угрожать серьезная опасность.
Благо в
жизнь вошел элемент срамословия, а что градации его будут пройдены все до конца — это неминуемо.
Я взглянул на его жену; это была молодая и свежая женщина, лет двадцати пяти; по-видимому, она принадлежала к породе тех женщин, которые никогда не стареются, никогда не задумываются, смотрят на
жизнь откровенно, не преувеличивая в глазах своих ни
благ, ни зол ее.
Воспитывались со мной вместе и графы и бароны; следовательно, мы в самом заведении вели
жизнь веселую; езжали, знаете, по воскресеньям к француженкам и там приобрели мало-помалу истинный взгляд на
жизнь и ее
блага.
Но к ней прибавилась и еще бесспорная истина, что
жизнь не может и не должна оставаться неподвижною, как бы ни совершенны казались в данную минуту придуманные для нее формы; что она идет вперед и развивается, верная общему принципу, в силу которого всякий новый успех, как в области прикладных наук, так и в области социологии, должен принести за собою новое
благо, а отнюдь не новый недруг, как это слишком часто оказывалось доныне.
И
благо ему, что он вступил в
жизнь в родильном доме, при готовом уходе и своевременной врачебной помощи, потому что, произойди этот случай в своей квартире, Семен Александрыч, наверное, запутался бы в самую критическую минуту.
Как бы то ни было, но для нас, мужей совета и опыта, пустяки составляют тот средний жизненный уровень, которому мы фаталистически подчиняемся. Я не говорю, что тут есть сознательное"примирение", но в существовании"подчинения"сомневаться не могу. И
благо нам. Пустяки служат для нас оправданием в глазах сердцеведцев; они представляют собой нечто равносильное патенту на
жизнь, и в то же время настолько одурманивают совесть, что избавляют от необходимости ненавидеть или презирать…
Повторяю: его иск к
жизни и ее
благам до крайности скромен.
Ведут ли населяющие их жители какую бы то ни было самостоятельную
жизнь и имеют ли свойственные всем земноводным постоянные занятия? пользуются ли
благами общественности, то есть держат ли, как в прочих местах, ухо востро, являются ли по начальству в мундирах для принесения поздравлений, фигурируют ли в процессах в качестве попустителей и укрывателей и затем уже, в свободное от явок время, женятся, рождают детей и умирают, или же представляют собой изнуренный летнею беготнёю сброд, который, сосчитав барыши, погружается в спячку, с тем чтоб проснуться в начале апреля и начать приготовление к новой летней беготне?
Смотришь, и доложат: служу-де я честно… в столицах
жизнь дорога… нуждаюсь… ну, значит, экономические суммы,
благо их много, и за бока… тысяч пять на серебро и отсчитают заимообразно, да!