Неточные совпадения
— Вот, господин,
сестра моя фабрикует пищу для
бедных, — ароматная пища, а? То-то. Между тем, в трактире Тестова…
— Как же-с? — кротко и совестливо возразил Иван Матвеевич. —
Сестра убыток понесет несправедливо. Она
бедная вдова, живет только тем, что с дома получит; да разве на цыплятах и яйцах выручит кое-что на одежонку ребятишкам.
Я запомнил только, что эта
бедная девушка была недурна собой, лет двадцати, но худа и болезненного вида, рыжеватая и с лица как бы несколько похожая на мою
сестру; эта черта мне мелькнула и уцелела в моей памяти; только Лиза никогда не бывала и, уж конечно, никогда и не могла быть в таком гневном исступлении, в котором стояла передо мной эта особа: губы ее были белы, светло-серые глаза сверкали, она вся дрожала от негодования.
Антипатичен он ему был своей вульгарностью чувств, самоуверенной ограниченностью и, главное, антипатичен был ему за
сестру, которая могла так страстно, эгоистично, чувственно любить эту
бедную натуру и в угоду ему могла заглушить всё то хорошее, что было в ней.
Она, изволите видеть, вздумала окончательно развить, довоспитать такую, как она выражалась, богатую природу и, вероятно, уходила бы ее, наконец, совершенно, если бы, во-первых, недели через две не разочаровалась «вполне» насчет приятельницы своего брата, а во-вторых, если бы не влюбилась в молодого проезжего студента, с которым тотчас же вступила в деятельную и жаркую переписку; в посланиях своих она, как водится, благословляла его на святую и прекрасную жизнь, приносила «всю себя» в жертву, требовала одного имени
сестры, вдавалась в описания природы, упоминала о Гете, Шиллере, Беттине и немецкой философии — и довела наконец
бедного юношу до мрачного отчаяния.
Тюфяев был в открытой связи с
сестрой одного
бедного чиновника. Над братом смеялись, брат хотел разорвать эту связь, грозился доносом, хотел писать в Петербург, словом, шумел и беспокоился до того, что его однажды полиция схватила и представила как сумасшедшего для освидетельствования в губернское правление.
Воскресные и праздничные дни тоже вносили некоторое разнообразие в жизнь нашей семьи. В эти дни матушка с
сестрой выезжали к
обедне, а накануне больших праздников и ко всенощной, и непременно в одну из модных московских церквей.
Выезды к
обедне представлялись тоже своего рода экзаменом, потому что происходили при дневном свете.
Сестра могла только слегка подсурмить брови и, едучи в церковь, усерднее обыкновенного нащипывала себе щеки. Стояли в церкви чинно, в известные моменты плавно опускались на колени и усердно молились. Казалось, что вся Москва смотрит.
В особенно погожие дни являются горожане и горожанки. Порой приходит с
сестрой и матерью она, кумир многих сердец, усиленно бьющихся под серыми шинелями. В том числе — увы! — и моего
бедного современника… Ей взапуски подают кресло. Счастливейший выхватывает кресло из толпы соперников… Усиленный бег, визг полозьев, морозный ветер с легким запахом духов, а впереди головка, уткнувшаяся в муфту от мороза и от страха… Огромный пруд кажется таким маленьким и тесным… Вот уже берег…
— У меня там, — говорил Ипполит, силясь приподнять свою голову, — у меня брат и
сестры, дети, маленькие,
бедные, невинные… Она развратит их! Вы — святая, вы… сами ребенок, — спасите их! Вырвите их от этой… она… стыд… О, помогите им, помогите, вам бог воздаст за это сторицею, ради бога, ради Христа!..
Почему про этого проклятого «рыцаря
бедного» в этом анонимном письме упомянуто, тогда как она письмо от князя даже
сестрам не показала?
Они жили недалеко, в маленьком домике; маленькие дети, брат и
сестра Ипполита, были по крайней мере тем рады даче, что спасались от больного в сад;
бедная же капитанша оставалась во всей его воле и вполне его жертвой; князь должен был их делить и мирить ежедневно, и больной продолжал называть его своею «нянькой», в то же время как бы не смея и не презирать его за его роль примирителя.
— Я еще подростком была, как про отца Гурия на Ключевском у нас рассказывали, — говорила
сестра Авгарь. — Мучили его,
бедного, а потом уж убили. Серою горючей капали по живому телу: зажгли серу да ей и капали на отца Гурия, а он истошным голосом молил, штобы поскорее убили.
Хотелось бы подать голос
бедному Вильгельму, он после десятилетнего одиночного заключения поселен в Баргузине и там женился; вы об нем можете узнать от его
сестры.
С Трубецкими я разлучился в грустную для них минуту: накануне отъезда из Иркутска похоронили их малютку Володю.
Бедная Катерина Ивановна в первый раз испытала горе потерять ребенка: с христианским благоразумием покорилась неотвратимой судьбе. Верно, они вам уже писали из Оёка, где прозимуют без сомнения, хотя, может быть, и выйдет им новое назначение в здешние края.
Сестра мне пишет, что Потемкиной обещано поместить их в Тобольск. Не понимаю, почему это не вышло в одно время с моим назначением.
Сестра Лиза — у
обедни, иначе, верно бы, послала вам свой саламалик [привет].
Бедный Вильгельм написал целый ящик стихов, который я отправил в Екатеринбург к его
сестре.
Странный человек Кучевский — ужели он в самом деле не будет тебе отвечать, как бывало говаривал? Мне жаль, что я его не навестил, когда был в Иркутске: подробно бы тебя уведомил об его бытье; верно, он хорошо устроился. Борисовы сильно меня тревожат: ожидаю от Малиновского известия о их
сестрах; для
бедного Петра было бы счастие, если бы они могли к ним приехать. Что наш сосед Андреевич? Поговори мне об нем — тоже ужасное положение.
— А ты никогда не мой себе представить… ну, представь сейчас хоть на секунду… что твоя семья вдруг
обеднела, разорилась… Тебе пришлось бы зарабатывать хлеб перепиской или там, скажем, столярным или кузнечным делом, а твоя
сестра свихнулась бы, как и все мы… да, да, твоя, твоя родная
сестра… соблазнил бы ее какой-нибудь болван, и пошла бы она гулять… по рукам… что бы ты сказал тогда?
Сад, впрочем, был хотя довольно велик, но не красив: кое-где ягодные кусты смородины, крыжовника и барбариса, десятка два-три тощих яблонь, круглые цветники с ноготками, шафранами и астрами, и ни одного большого дерева, никакой тени; но и этот сад доставлял нам удовольствие, особенно моей сестрице, которая не знала ни гор, ни полей, ни лесов; я же изъездил, как говорили, более пятисот верст: несмотря на мое болезненное состояние, величие красот божьего мира незаметно ложилось на детскую душу и жило без моего ведома в моем воображении; я не мог удовольствоваться нашим
бедным городским садом и беспрестанно рассказывал моей
сестре, как человек бывалый, о разных чудесах, мною виденных; она слушала с любопытством, устремив на меня полные напряженного внимания свои прекрасные глазки, в которых в то же время ясно выражалось: «Братец, я ничего не понимаю».
У Сони была большая кукла, с ярко раскрашенным лицом и роскошными льняными волосами, подарок покойной матери. На эту куклу я возлагал большие надежды и потому, отозвав
сестру в боковую аллейку сада, попросил дать мне ее на время. Я так убедительно просил ее об этом, так живо описал ей
бедную больную девочку, у которой никогда не было своих игрушек, что Соня, которая сначала только прижимала куклу к себе, отдала мне ее и обещала в течение двух-трех дней играть другими игрушками, ничего не упоминая о кукле.
Великий писатель квартировал в доме своей
сестры, жены камергера и помещицы; оба они, и муж и жена, благоговели пред знаменитым родственником, но в настоящий приезд его находились оба в Москве, к великому их сожалению, так что принять его имела честь старушка, очень дальняя и
бедная родственница камергера, проживавшая в доме и давно уже заведовавшая всем домашним хозяйством.
Сусанна Николаевна ехала тоже под влиянием главного своего желания успокоить, сколько возможно,
сестру и Лябьева; но к этому как-то болезненно и вместе радостно примешивалась мысль об Углакове; что этот
бедный мальчик влюблен в нее до безумия, Сусанна Николаевна, к ужасу своему, очень хорошо видела.
В воскресенье Людмила уговорила
сестер зазвать Коковкину от
обедни и задержать подольше. Ей хотелось застать Сашу одного. Сама же она в церковь не пошла. Учила
сестер...
Сестры смеялись над ее затеею, но, конечно, согласились. Они очень дружно жили. Да им же и на руку: займется Людмила мальчишкою, им оставит настоящих женихов. И они сделали, как обещали, зазвали Коковкину от
обедни.
Во-первых, я ее тотчас же помещаю в Москве, в одно благородное, но
бедное семейство — это не то, о котором я говорил; это другое семейство; при ней будет постоянно находиться моя
сестра; за ней будут смотреть в оба глаза.
О, mà pauvre soeur chérie! [О, моя мать! о, моя
бедная, любимая
сестра! (фр.)]
Я был изумлен и обрадован. О, ma pauvre mère! о, mà soeur, dont la jeunesse se consume dans la vaine attente d’un mari!.. [О, моя
бедная мать! о,
сестра моя, молодость которой проходит в тщетном ожидании мужа!.. (фр.)]
То генерал Хрящов, окруженный двумя отрешенными от должности исправниками,
бедными помещиками, легавыми собаками, псарями, дворней, тремя племянницами и двумя
сестрами; генерал у него в воспоминаниях кричал так же, как у себя в комнате, высвистывал из передней Митьку и с величайшим человеколюбием обходился с легавой собакой.
Несчастливцев. Прости меня, прости! Я
бедней тебя, я прошел пешком сотни верст, чтоб повидаться с родными; я не берег себя, а берег это платье, чтоб одеться приличнее, чтоб меня не выгнали. Ты меня считаешь человеком, благодарю тебя! Ты у меня просишь тысячи — нет у меня их.
Сестра,
сестра! не тебе у меня денег просить! А ты мне не откажи в пятачке медном, когда я постучусь под твоим окном и попрошу опохмелиться. Мне пятачок, пятачок! Вот кто я!
Моя
сестра благодарит вас за поклон. Она часто вспоминает, как когда-то возила Костю Кочевого отдавать в приготовительный класс, и до сих пор еще называет вас
бедный, так как у нее сохранилось воспоминание о вас как о сироте-мальчике. Итак,
бедный сирота, я люблю. Пока это секрет, ничего не говорите там известной вам «особе». Это, я думаю, само собой уладится, или, как говорит лакей у Толстого, образуется…»
Ей в своей жизни приходилось встречать пожилых девушек,
бедных и ничтожных, которые горько раскаивались и выражали сожаление, что когда-то отказывали своим женихам. Не случится ли с ней то же самое? Не пойти ли ей в монастырь или в
сестры милосердия?
Брат да
сестра!
бедные дети, что пташки в клетке.
Аристарх, шестнадцати лет, пошел служить к купцу;
сестру Леокадию взяла тетка и увезла куда-то к Ливнам, а Нестора, имевшего четырнадцать лет, призрел дядя,
бедный брат Ульяны Петровны, добившийся кафедры в московском университете.
Но и у этой бедняжки, несмотря на ее пышную красоту в отличном от
сестры роде, женихов, однако, не предвиделось: она была бесприданница, а
бедное место сельского дьякона на дьячковской части сколько-нибудь стоящего человека не привлекало.
Чтоб удержать отцовское место, приходилось или одному из сыновей оставить семинарию и заступить отца, или младшей
сестре выйти за неуча, который от некуда деться будет рад взять это
бедное место в приданое за хорошенькою женой.
Убийственная мысль как молния озарила ум
бедного горбача; он отгадал в одно мгновение, кто был этот второй голос, о ком так нежно заботилась
сестра его, как будто в нем одном были все надежды, вся любовь ее сердца…
Прощай,
сестра — прощай и ты,
бедный юноша!
И вот, когда наступила ночь и луна поднялась над Силоамом, перемешав синюю белизну его домов с черной синевой теней и с матовой зеленью деревьев, встала Суламифь с своего
бедного ложа из козьей шерсти и прислушалась. Все было тихо в доме.
Сестра ровно дышала у стены, на полу. Только снаружи, в придорожных кустах, сухо и страстно кричали цикады, и кровь толчками шумела в ушах. Решетка окна, вырисованная лунным светом, четко и косо лежала на полу.
Переполненный вдохновлявшими нас с Григорьевым мелодиями опер, преимущественно «Роберта», я был очень рад встретить прекрасную музыкальную память и приятное сопрано у Лины, и
бедная больная мать в дни, когда недуг позволял ей вставать с постели, изумлялась, что мы с
сестрою, никогда не жившие вместе, так часто певали в два голоса одно и то же.
Бедная девочка кричала и плакала; на голос ее выходила мать и останавливала шалуна, но по уходе ее преследования
сестры начинались снова, так что я нередко вступался за девочку.
В первой, в своем домике, проживала одна вдова; у нее была
сестра, совсем
бедная, ходившая на поденную работу, а у этой
сестры была дочь Липа, девушка, ходившая тоже на поденку.
«
Бедная Лиза, — думал он, — теперь отнимают у тебя и доброе имя, бесславят тебя, взводя нелепые клеветы. Что мне делать? — спрашивал он сам себя. — Не лучше ли передать ей об обидных сплетнях? По крайней мере она остережется; но каким образом сказать? Этот предмет так щекотлив! Она никогда не говорит со мною о Бахтиарове. Я передам ей только разговор с теткою», — решил Павел и приехал к
сестре.
Надобно вам сказать, что новая моя родительница была из настоящей дворянской фамилии, но
бедной и очень многочисленной. Новый родитель мой женился на ней для поддержания своей амбиции, что у меня-де жена дворянка и много родных, все благородные. Тетушек и дядюшек было несметное множество, а о братьях и
сестрах с племянничеством в разных степенях и говорить нечего. Оттого-то столько набралось званых по необходимости.
Двадцать девятого ноября, перед обедом, Гоголь привозил к нам своих
сестер. Их разласкали донельзя, даже больная моя
сестра встала с постели, чтоб принять их; но это были такие дикарки, каких и вообразить нельзя. Они стали несравненно хуже, чем были в институте: в новых длинных платьях совершенно не умели себя держать, путались в них, беспрестанно спотыкались и падали, от чего приходили в такую конфузию, что ни на один вопрос ни слова не отвечали. Жалко было смотреть на
бедного Гоголя.
— Я не в состоянии.
Сестра Надина в этом случае мне помогает. Она читает ему нотации по целым дням. Первое время это была решительно моя спасительница; он ее как-то побаивался, а теперь и на ту не смотрит; как попадет в голову, сейчас начнет смеяться и бранить ее почти в глаза; она,
бедная, все терпит.
— «Вечеринка ученых», конечно, бедна своей интригою и содержанием, даже
беднее предыдущих комедий Загоскина, уже потому, что повторяет одну и ту же завязку и развязку: везде надобно женить доброго человека на хорошей девушке, везде есть тетушка или
сестра, несогласная на этот брак, везде есть друг, дядя или брат, ему покровительствующий, везде изобличают жениха негодяя, всегда графа или князя, и отдают невесту доброму человеку, ею любимому.
Маленький хозяин уже давно неподвижно лежал на постели.
Сестра, сидевшая у изголовья в кресле, думала, что он спит. На коленях у нее лежала развернутая книга, но она не читала ее. Понемногу ее усталая голова склонилась:
бедная девушка не спала несколько ночей, не отходя от больного брата, и теперь слегка задремала.
Аграфены во все это время дома не было: она ходила на деревню к своей
бедной сестре-солдатке, которая тоже умирала.
И скажите, пожалуйста, — оживленно продолжала она свое щебетанье, — эти
бедные наши польские
сестры, что же они делают, если у них нет теперь никаких развлечений?