Неточные совпадения
— Да, он легкомыслен очень, — сказала княгиня, обращаясь к Сергею Ивановичу. — Я хотела именно
просить вас поговорить ему, что ей (она указала на Кити) невозможно
оставаться здесь,
а непременно надо приехать в Москву. Он говорит выписать доктора…
— Они ведь на
вас остались. Оно, правда, и прежде все было на
вас, и покойник на похмелье к
вам же ходил
просить. Ну,
а теперь вот что будет?
— Ну, так я
вас особенно
попрошу остаться здесь, с нами, и не оставлять меня наедине с этой… девицей. Дело пустяшное,
а выведут бог знает что. Я не хочу, чтобы Раскольников там передал… Понимаете, про что я говорю?
—
Вы мне нужны, — шептала она: —
вы просили мук, казни — я дам
вам их! «Это жизнь!» — говорили
вы: — вот она — мучайтесь, и я буду мучаться, будем вместе мучаться… «Страсть прекрасна: она кладет на всю жизнь долгий след, и этот след люди называют счастьем!..» Кто это проповедовал?
А теперь бежать: нет!
оставайтесь, вместе кинемся в ту бездну! «Это жизнь, и только это!» — говорили
вы, — вот и давайте жить!
Вы меня учили любить,
вы преподавали страсть,
вы развивали ее…
— Oh! Madame, je suis bien reconnaissant. Mademoiselle, je vous prie, restez de grâce! [О! Сударыня, я
вам очень признателен.
Прошу вас, мадемуазель, пожалуйста,
останьтесь! (фр.)] — бросился он, почтительно устремляя руки вперед, чтоб загородить дорогу Марфеньке, которая пошла было к дверям. — Vraiment, je ne puis pas: j’ai des visites
а faire… Ah, diable, ç
а n’entre pas… [Но я, право, не могу: я должен сделать несколько визитов…
А, черт, не надеваются… (фр.)]
— Нет, ты слушай… Если бы Привалов уехал нынче в Петербург, все бы дело наше вышло швах: и мне, и Ляховскому, и дядюшке — шах и мат был бы. Помнишь, я тебя
просил в последний раз во что бы то ни стало отговорить Привалова от такой поездки, даже позволить ему надеяться… Ха-ха!.. Я не интересуюсь, что между
вами там было, только он
остался здесь,
а вместо себя послал Nicolas. Ну, и просолил все дело!
— Пойдемте. Делайте потом со мною, что хотите,
а я не
останусь. Я
вам скажу после, почему. — Маменька, — это уж было сказано вслух: — у меня очень разболелась голова: Я не могу сидеть здесь.
Прошу вас!
—
Останьтесь, — воскликнул я, —
останьтесь,
прошу вас.
Вы имеете дело с честным человеком — да, с честным человеком. Но, ради бога, что взволновало
вас? Разве
вы заметили во мне какую перемену?
А я не мог скрываться перед вашим братом, когда он пришел сегодня ко мне.
— Если
вы позволите, то я
попросил бы у князя чашку чаю… Я очень устал. Знаете что, Лизавета Прокофьевна,
вы хотели, кажется, князя к себе вести чай пить; останьтесь-ка здесь, проведемте время вместе,
а князь наверно нам всем чаю даст. Простите, что я так распоряжаюсь… Но ведь я знаю
вас,
вы добрая, князь тоже… мы все до комизма предобрые люди…
Вы уже должны знать от Павла Сергеевича [Бобрищева-Пушкина], что «L'oncle Tome» [«Хижина дяди Тома» (роман Бичер-Стоу).] уехал с Якушкиным в Иркутск. — Якушкин в последнем письме
просит чтобы я ему переслал Милютина [Имеется в виду «История войны 1799 г.» Д.
А.Милютина, опубликованный в 1852–1853 гг. известный труд об итальянском походе
А. В. Суворова, премированный Академией наук.] и отчеты по училищам, которые у
вас остались. Пожалуйста, доставьте мне все это; я найду возможность перебросить в Иркутск.
— Счастливо
оставаться! — проговорила та и потом так будто бы, без всякого умысла, прибавила: —
Вы изволили прислать за мной,
а я, согрешила грешная, сама еще ранее того хотела идти, задний двор у нас пообвалился: пойду, мо, у Михайла Поликарпыча лесу
попросить, не у чужих же господ брать!
Они злые и жестокие, и вот тебе мое приказание:
оставайся бедная, работай и милостыню
проси,
а если кто придет за тобой, скажи: не хочу к
вам!..» Это мне говорила мамаша, когда больна была, и я всю жизнь хочу ее слушаться, — прибавила Нелли, дрожа от волнения, с разгоревшимся личиком, — и всю жизнь буду служить и работать, и к
вам пришла тоже служить и работать,
а не хочу быть как дочь…
— Я также
попросил бы
остаться и господина Сарматова, — прибавил Евгений Константиныч. —
А затем не смею
вас больше задерживать, господа.
—
А если бы я
вас попросила остаться здесь со мной?
— Нет,
вы погодите, чем еще кончилось! — перебил князь. — Начинается с того, что Сольфини бежит с первой станции. Проходит несколько времени — о нем ни слуху ни духу. Муж этой госпожи уезжает в деревню; она
остается одна… и тут различно рассказывают: одни — что будто бы Сольфини как из-под земли вырос и явился в городе, подкупил людей и пробрался к ним в дом;
а другие говорят, что он писал к ней несколько писем,
просил у ней свидания и будто бы она согласилась.
— Ваш поступок в моем доме, сударь, был скверный поступок, — отвечал дядя, строго взглянув на Обноскина, —
а это и дом-то не ваш.
Вы слышали: Татьяна Ивановна не хочет
оставаться здесь ни минуты. Чего же
вам более? Ни слова — слышите, ни слова больше,
прошу вас! Я чрезвычайно желаю избежать дальнейших объяснений, да и
вам это будет выгоднее.
—
А вот какую: может быть,
вы и согласитесь исполнить мою главную просьбу, может быть, и нет, но во всяком случае прежде изложения я бы
попросил вас покорнейше сделать мне величайшее одолжение дать мне честное и благородное слово дворянина и порядочного человека, что все, услышанное
вами от меня,
останется между нами в глубочайшей тайне и что
вы ни в каком случае, ни для какого лица не измените этой тайне и не воспользуетесь для себя той идеей, которую я теперь нахожу необходимым
вам сообщить.
— Об одном только
попрошу вас, дорогой Гордей Евстратыч: согласитесь или не согласитесь — молчок… Ни единой душе, ни одно слово!.. Это дело наше и между нами
останется… Я
вас не неволю,
а только предлагаю войти в компанию… Дело самое чистое, из копейки в копейку. Хотите — отлично, нет — ваше дело. У меня у одного не хватит силы на такое предприятие, и я во всяком случае не
останусь без компаньона.
—
А вы останьтесь,
прошу вас.
Астров. Э! (Жест нетерпения.)
Останьтесь,
прошу вас. Сознайтесь, делать
вам на этом свете нечего, цели жизни у
вас никакой, занять
вам своего внимания нечем, и, рано или поздно, все равно поддадитесь чувству, — это неизбежно. Так уж лучше это не в Харькове и не где-нибудь в Курске,
а здесь, на лоне природы… Поэтично по крайней мере, даже осень красива… Здесь есть лесничество, полуразрушенные усадьбы во вкусе Тургенева…
— И я тоже
прошу вспомнить, — сказал я, — на этом самом месте я умолял
вас понять меня, вдуматься, вместе решить, как и для чего нам жить,
а вы в ответ заговорили о предках, о дедушке, который писал стихи.
Вам говорят теперь о том, что ваша единственная дочь безнадежна,
а вы опять о предках, о традициях… И такое легкомыслие в старости, когда смерть не за горами, когда
осталось жить каких-нибудь пять, десять лет!
— Совсем!.. Говорит, что не хочет, чтобы я ею торговала. Я пуще подбивала ее на это… Жаль, видно, стало куска хлеба матери, и с чем теперь я
осталась?.. Нищая совсем! Пока вот
вы не стали помогать нам, дня по два сидели не евши в нетопленных комнатах, да еще жалованье ее тогда было у меня,
а теперь что? Уж как милостыни буду
просить у
вас, не оставьте
вы меня, несчастную!
Маша.
А вы попросите, чтобы она
осталась.
Каренин. Я бы
просил вас оставаться в рамках исполнения своих обязанностей.
А советы свои оставить. Можем мы уйти? (Подходит к Лизе. Она встает и берет его за руку.)
— Мадам Иванова,
вы же смотрите за собачкой. Может, я и не вернусь, так будет
вам память о Сашке. Белинька, собачка моя! Смотрите, облизывается. Ах ты, моя бедная… И еще
попрошу вас, мадам Иванова. У меня за хозяином
остались деньги, так
вы получите и отправьте… Я
вам напишу адреса. В Гомеле у меня есть двоюродный брат, у него семья, и еще в Жмеринке живет вдова племянника. Я им каждый месяц… Что же, мы, евреи, такой народ… мы любим родственников.
А я сирота, я одинокий. Прощайте же, мадам Иванова.
—
А вы вот что, господин Михаленко! Если
вы про Севастополь еще одно слово, я завтра же пойду к смотрителю. Так и скажу, что житья мне от
вас нет. Только пьянствуете и ругаетесь. Небось как из богадельни
вас попросят, куда
вы сунетесь? Одно
останется: руку горсточкой протягивать.
— И
вы туда же! Стыдно быть таким малодушным, — продолжал Леонид. — Теперь мать будет за меня проклинать Лиду; вразумите ее и растолкуйте, что та ни в чем не виновата. Она вчера, говорят, так ее бранила, что ту полумертвую увезли домой. Там, в моей шкатулке, найдете
вы записку, в которой я написал, чтобы Лиде отдали всю следующую мне часть из имения; настойте, чтобы это было сделано,
а то она, пожалуй, без куска хлеба
останется. Ой! Что-то хуже, слаб очень становлюсь…
попросите ко мне мать.
Ольга Петровна. О, да, около того!.. Мне тридцать с лишком лет,
а он очень, очень немолодым женился!.. И я даже боюсь теперь… Опять-таки
прошу, чтобы между нами это
осталось; я с
вами говорю совершенно как с друзьями своими: я боюсь, что нет ли у него маленького размягчения мозга.
— Благодарю
вас за честь, господа, которую
вы мне сделали вашим выбором, — начал он не совсем-то твердым голосом. — Честь эта слишком велика для меня, но… потому-то я и не чувствую себя вполне достойным ее… Я готов служить нашему делу, но только не там,
а здесь, в Петербурге… Я
прошу у
вас позволения
остаться…
прошу назначить мне здесь какой-либо род деятельности, и я постараюсь выполнить его добросовестно. Еще раз: увольте меня, господа, от этого назначения!
— Рецепт не особенно сложен, — возразил Хвалынцев, — и был бы очень даже хорош, если бы сердце не шло часто наперекор рассудку, вот, как у меня, например, рассудок говорит: поезжай в Петербург, тебе, брат, давно пора,
а сердце, быть может,
просит здесь
остаться. Что
вы с ним поделаете! Ну и позвольте спросить
вас, что бы
вы сделали, если бы, выйдя замуж да вдруг… ведь всяко бывает! — глубоко полюбили бы другого?
— Я
вас прошу нимало не стесняться! — в высшей степени любезно предложила она; — хотите
остаться здесь — располагайтесь, как у себя дома,
а нет — пойдемте ко мне, посидим, поболтаем еще. Я с
вами тоже не буду церемониться, и когда захочу спать, то так и скажу
вам, тогда
вы меня оставите.
— Они рассердившись, — засмеялся мужчина. — Фу-ты, ну-ты, испугался! Даже поджилки трясутся. Вот что, господа почтенные! Шутки в сторону, разговаривать с
вами мне не охотно… Потому как я желаю
остаться тут с мамзелями один и желаю себе тут удовольствие доставить, то
прошу не претикословить и выйти… Пожалуйте-с! Господин Белебухин, выходи к свиньям собачьим! Что рыло наморщил? Говорю, выходи, стало быть, и выходи! Живо у меня,
а то, гляди, не ровен час, как бы в шею не влетело!
— Су́против сытости не спорим,
а позора на меня не кладите. Как это мне возможно
вас отпустить без обеда? Сами недавно у
вас угощались, и вдруг без хлеба, без соли
вас пустим! Нельзя. Извольте
оставаться; в гостях — что в неволе; у себя как хочешь,
а в гостях как велят. Покорнейше
просим.
— Позвольте,
прошу вас,
остаться на минуту, — сказала она голосом ровным и спокойным, не напускным спокойствием Кишенского,
а спокойствием натуры сильной, страстной и самообладающей.
— Прекрасно; теперь
прошу вас не делать ни малейшего шага к каким-нибудь сближениям с Гордановым — это
вас погубит. Поверьте, что я не ревнив и это во мне говорит не ревность,
а желание
вам добра. На
вас падает подозрение, что
вы хотели извести Бодростина для того, чтобы выйти замуж за Горданова… Благоразумие заставляет прежде всего опрокинуть это подозрение. Далее, я
останусь здесь на вашей половине…
Мне
остается просить вас, чтобы
вы берегли свое здоровье,
а я, как только получу свободу, буду искать
вас по всему свету и отыщу, чтобы служить
вам.
— И удивляться нечего… — продолжал Николай Сергеич, помолчав немного. — Обыкновенная история! Мне деньги нужны,
а она… не дает. Ведь этот дом и все это мой отец наживал, Марья Андреевна! Все ведь это мое, и брошка принадлежала моей матери, и… все мое!
А она забрала, завладела всем… Не судиться же мне с ней, согласитесь…
Прошу вас убедительно, извините и… и
останьтесь. Tout comprendre, tout pardonner. [Все понять, все простить (фр.).]
Остаетесь?
— Конечно, мне ничего не
остается делать, как обратиться за защитой к прокурору,
а потому и
прошу вас дать мне бумаги и письменные принадлежности для написания этой жалобы.
—
Вы несправедливы ко мне, — перебил он с мольбой в голосе. — Не скрою от
вас: я люблю
вас более собственной жизни и переживаю муки ада от сознания, что эта любовь
остается навеки безответной. Но я пришел
просить не любви вашей,
а только одного слова прощения.
— Велено еще доложить
вам, сударыня, — примолвила торопясь служанка, будто стараясь рассказать выученный урок, — что ваш учитель, дескать,
остался опочивать у егарей-мастера Артемия Петровича Волынского,
просит вас переплет книжицы поберечь, ее самое никому не давать,
а возвратить человеку, который от него прислан будет завтра поутру, как можно ранее, потому-де, что книжица эта ему очень нужна.
— Счастливо
оставаться, — пустил тотчас же воспитанный Мартыныч. — Прощения
прошу, что обеспокоил
вас;
а насчет писанья моего — не извольте беспокоиться: дело не к спеху.
— Я знаю кое-что о вашем деле из газет, — сказал он Савину,
оставшись с ним наедине в комнате свиданий с заключенными, — но, конечно, нахожу это недостаточным,
а потому
прошу вас обстоятельно рассказать мне все дело.
— Да, я утверждаю, что здесь и еще все в том же самом мраке многие предбудущие лета
останется.
А если сие не так, то,
прошу вас, покажите же мне знамения оных пришествия!
А вот
вы мне сего не покажете!