— Мартын Харлов, столбовой дворянин! — продолжал пищать Сувенир. — Важность-то какую на себя напустил, фу ты
ну ты! Не подходи, мол, зашибу! А как именье свое от большого ума стал отдавать да делить — куды раскудахтался! «Благодарность! — кричит, — благодарность!» А меня-то за что обидел? Не наградил? Я, быть может, лучше бы восчувствовал! И, значит, правду я говорил, что посадят его голой спиной…
Неточные совпадения
Всякий, взглянув на нее, наверное, подумал бы: «
Ну, какая же
ты умница — и злюка!» И со всем тем в ней было что-то привлекательное; даже темные родинки, рассыпанные «гречишкой» по ее лицу, шли к ней и усиливали чувство, которое она возбуждала.
—
Ну, а
ты сам… где будешь жить?
— В смерти господь бог волен, — заметила матушка, — а обязанность это их, точно. Только
ты меня извини, Мартын Петрович; старшая у
тебя, Анна, гордячка известная,
ну, да и вторая волком смотрит…
—
Ну, хорошо, хорошо, — поспешила успокоить его матушка, — только я все-таки не понимаю, зачем
ты теперь делить их вздумал? Все равно после
тебя им же достанется. Всему этому, я полагаю, твоя меланхолия причиной.
«
Ну, а
ты что ж?» — обратился Харлов к Евлампии.
— Что это, отец, как труба трубишь! Коли
ты в самом деле в домочадцах своих так уверен,
ну и слава
тебе, господи! Голову
ты мне совсем размозжил!
«
Ну уж и
ты хорош, мой отец! — промолвила она.
— А
ты здесь не оставайся, — начал он снова. —
Ты на усадьбу сходи. Там теперь хозяйство идет на славу. Володька… — Тут он на миг запнулся. — Володька у меня на все руки. Молодец!
Ну, да и бестия же!
— Ляг, усни, — настойчиво повторила матушка. — А потом мы
тебя чаем напо́им —
ну, и потолкуем с
тобою. Не унывай, приятель старинный! Если
тебя из твоего дома выгнали, в моем доме
ты всегда найдешь себе приют… Я ведь не забыла, что
ты мне жизнь спас.
— Полно, отец, — говорила меж тем Евлампия, и голос ее стал как-то чудно ласков, — не поминай прошлого.
Ну, поверь же мне;
ты всегда мне верил.
Ну, сойди; приди ко мне в светелку, на мою постель мягкую. Я обсушу
тебя да согрею; раны твои перевяжу, вишь,
ты руки себе ободрал. Будешь
ты жить у меня, как у Христа за пазухой, кушать сладко, а спать еще слаще того.
Ну, были виноваты!
ну, зазнались, согрешили;
ну, прости!
— Да
ну тебя, подь ты к чомору! — отмахивался Лука, затаскивая гостя в свою каморку. — Все у тебя, Данила Семеныч, хихи да смехи… Ты вот скажи, зачем к нам объявился-то?
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая рукою кушанье).
Ну,
ну,
ну… оставь, дурак!
Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Городничий (жене и дочери).Полно, полно вам! (Осипу.)
Ну что, друг,
тебя накормили хорошо?
Анна Андреевна. Ах, какой чурбан в самом деле!
Ну, когда
тебе толкуют?
Городничий. Что, Анна Андреевна? а? Думала ли
ты что-нибудь об этом? Экой богатый приз, канальство!
Ну, признайся откровенно:
тебе и во сне не виделось — просто из какой-нибудь городничихи и вдруг; фу-ты, канальство! с каким дьяволом породнилась!
Анна Андреевна.
Ну, вот нарочно, чтобы только поспорить. Говорят
тебе — не Добчинский.