Неточные совпадения
—
Ну, так отчего же
ты не откупаешься?
—
Ну, уж
ты… уж я
тебя знаю! кольца серебряные носишь…
Тебе бы все с дворовыми девками нюхаться… «Полноте, бесстыдники!» — продолжал старик, передразнивая горничных. — Уж я
тебя знаю, белоручка
ты этакой!
—
Ну, жени меня, коли так. А? что! Что ж
ты молчишь?
—
Ну, полно, полно, балагур. Вишь, барина мы с
тобой беспокоим. Женю, небось… А
ты, батюшка, не гневись: дитятко, видишь, малое, разуму не успело набраться.
«
Ну, хоть бы на лапти дал: ведь
ты с ним на охоту ходишь; чай, что день, то лапти».
—
Ну, что ж,
ты и пошел назад?
—
Ну, вот видите… Степа, дай-ка червяка… А, Степа? что
ты, заснул, что ли?
— А вот это, — подхватил Радилов, указывая мне на человека высокого и худого, которого я при входе в гостиную не заметил, — это Федор Михеич… Ну-ка, Федя, покажи свое искусство гостю. Что
ты забился в угол-то?
— «
Ну, — подумал я про себя, — плохо
тебе, Михайло Михайлыч…» А вот выздоровел и жив до сих пор, как изволите видеть.
Работник впопыхах вбежал к нему с криком: «Пожар! пожар!» — «
Ну, чего же
ты кричишь? — спокойно сказал Овсяников.
«
Ну, вот видишь, — продолжал спокойным голосом Овсяников, поднимаясь с земли, — я
тебе говорил».
А то вскочит и закричит: «Пляши, народ Божий, на свою потеху и мое утешение!»
Ну,
ты и пляши, хоть умирай, а пляши.
—
Ну, так и есть, — продолжал Овсяников… — Ох
ты, баловница!
Ну, вели ему войти, — уж так и быть, ради дорогого гостя, прощу глупца…
Ну, вели, вели…
—
Ну, подойди, подойди, — заговорил старик, — чего стыдишься? Благодари тетку, прощен… Вот, батюшка, рекомендую, — продолжал он, показывая на Митю, — и родной племянник, а не слажу никак. Пришли последние времена! (Мы друг другу поклонились.)
Ну, говори, что
ты там такое напутал? За что на
тебя жалуются, сказывай.
—
Ну, не хвастайся: несдобровать ей, твоей голове, — промолвил старик, — человек-то
ты сумасшедший вовсе!
— С горя!
Ну, помог бы ему, коли сердце в
тебе такое ретивое, а не сидел бы с пьяным человеком в кабаках сам. Что он красно говорит — вишь невидаль какая!
— У
тебя все добрые… А что, — продолжал Овсяников, обращаясь к жене, — послали ему…
ну, там,
ты знаешь…
— Хорошо, похлопочу. Только
ты смотри, смотри у меня!
Ну,
ну, не оправдывайся… Бог с
тобой, Бог с
тобой!.. Только вперед смотри, а то, ей-богу, Митя, несдобровать
тебе, — ей-богу, пропадешь. Не все же мне
тебя на плечах выносить… я и сам человек не властный.
Ну, ступай теперь с Богом.
— «Кучером?
ну, какой
ты кучер, посмотри на себя: какой
ты кучер?
—
Ну, а у отца твоей первой барыни чем
ты был?
—
Ну, — промолвил я, — видал
ты, Кузьма, виды на своем веку! Что ж
ты теперь в рыболовах делаешь, коль у вас рыбы нету?
—
Ну, и что ж
ты, так и видел домового?
—
Ну, так как же
ты его слышал? — спросил Федя.
— А
ты не знаешь? — с жаром подхватил Ильюша, —
ну, брат, откентелева же
ты, что Тришки не знаешь?
—
Ну, для чего
ты пташку убил? — начал он, глядя мне прямо в лицо.
— Лучше… лучше. Там места привольные, речные, гнездо наше; а здесь теснота, сухмень… Здесь мы осиротели. Там у нас, на Красивой-то на Мечи, взойдешь
ты на холм, взойдешь — и, Господи Боже мой, что это? а?.. И река-то, и луга, и лес; а там церковь, а там опять пошли луга. Далече видно, далече. Вот как далеко видно… Смотришь, смотришь, ах
ты, право!
Ну, здесь точно земля лучше: суглинок, хороший суглинок, говорят крестьяне; да с меня хлебушка-то всюду вдоволь народится.
—
Ну, что, брат Софрон, каково у
тебя дела идут? — спросил он ласковым голосом.
—
Ну, хорошо, хорошо, Софрон, знаю,
ты мне усердный слуга… А что, как умолот?
—
Ну, что же вы? — заговорил опять г. Пеночкин, — языков у вас нет, что ли? Сказывай
ты, чего
тебе надобно? — прибавил он, качнув головой на старика. — Да не бойся, дурак.
—
Ну, так чем же он
тебя замучил? — заговорил он, глядя на старика сквозь усы.
— Да! (Он почесал свой загорелый затылок.)
Ну,
ты, тово, ступай, — заговорил он вдруг, беспорядочно размахивая руками, — во… вот, как мимо леска пойдешь, вот как пойдешь — тут те и будет дорога;
ты ее-то брось, дорогу-то, да все направо забирай, все забирай, все забирай, все забирай…
Ну, там те и будет Ананьево. А то и в Ситовку пройдешь.
—
Ну, что ж,
ты хорошо пишешь? — начал я опять.
— Полно же, говорят… Говорят, пошутил.
Ну, возьми свои три с половиной, что с
тобой будешь делать.
—
Ну, Бирюк, — промолвил я наконец, — удивил
ты меня:
ты, я вижу, славный малый.
—
Ну, как
тебе угодно.
Ты меня, батюшка, извини: ведь я по старине. (Г-н Чернобай говорил не спеша и на о.) У меня все по простоте, знаешь… Назар, а Назар, — прибавил он протяжно и не возвышая голоса.
—
Ну, теперь, — промолвил Анастасей Иваныч, — позволь мне, по старому обычаю,
тебе лошадку из полы в полу передать… Будешь за нее меня благодарить… ведь свеженькая! словно орешек… нетронутая… степнячо-ок! Во всякую упряжь ходит.
Ну, а как он бы руки
тебе стал вязать?» — «А я бы не дался; Михея-кучера на помощь бы позвал».
Ну, так кричи же; „Разбойник Бонапартишка!“ — „А
ты мне сахару дай!“ — „Экой!..“
«
Ну, Андрюша, — заговорила она наконец, — благодари Петра Михайлыча: он берет
тебя на свое попечение, увозит
тебя в Петербург».
Ну, Василий Дмитрич, — проговорил он наконец, — жаль мне
тебя, сердечного, а ведь дело-то твое неладно;
ты болен не на шутку; оставайся-ка здесь у меня; я, с своей стороны, все старание приложу, а впрочем, ни за что не ручаюсь».
—
Ну, поцелуй же меня по крайней мере, душа
ты моя, — залепетал Обалдуй, широко раскрыв объятия.
—
Ну, брат, потешил! — кричал Обалдуй, не выпуская изнеможенного рядчика из своих объятий, — потешил, нечего сказать! Выиграл, брат, выиграл! Поздравляю — осьмуха твоя! Яшке до
тебя далеко… Уж я
тебе говорю: далеко… А
ты мне верь! (И он снова прижал рядчика к своей груди.)
—
Ну, полно, не робей. Стыдись!.. чего вертишься?.. Пой, как Бог
тебе велит.
Ну, однако ж, наконец и мне стыдно стало; говорю ей: «Матрена, слезами горю не пособить, а вот что: надобно действовать, как говорится, решительно; надобно
тебе бежать со мной; вот как надобно действовать».
— Завтра…
Ну,
ну,
ну, пожалуйста, — подхватил он поспешно и с досадой, увидев, что она затрепетала вся и тихо наклонила голову, — пожалуйста, Акулина, не плачь.
Ты знаешь, я этого терпеть не могу. (И он наморщил свой тупой нос.) А то я сейчас уйду… Что за глупости — хныкать!
Ну, да, да,
ты точно девка добрая, — продолжал он, самодовольно улыбнувшись, — но что же делать?
«
Ну, потешник, — проговорил он наконец сквозь слезы, — ведь экую штуку выкинул… а! каков?» — и до самого отъезда он не переставал глумиться надо мною, изредка поталкивая меня локтем под бок и говоря мне уже «
ты».
— Маша! — воскликнул Чертопханов и ударил себя в грудь кулаком, —
ну, перестань, полно, помучила…
ну, довольно! Ей-богу же! подумай только, что Тиша скажет;
ты бы хоть его пожалела!
— А
ну как я
тебя убью? — крикнул он вдруг и выхватил пистолет из кармана.
—
Ну, так убей тыменя! Без
тебя я жить не желаю. Опостылел я
тебе — и все мне стало постыло.