Неточные совпадения
— Полагать надо,
что в город. В кабак, — прибавил он презрительно и слегка наклонился к кучеру, как
бы ссылаясь на него. Но тот даже не пошевельнулся: это был человек старого закала, не разделявший новейших воззрений.
Но Аркадий уже не слушал его и убежал с террасы. Николай Петрович посмотрел ему вслед и в смущенье опустился на стул. Сердце его забилось… Представилась ли ему в это мгновение неизбежная странность будущих отношений между им и сыном, сознавал ли он,
что едва ли не большее
бы уважение оказал ему Аркадий, если б он вовсе не касался этого дела, упрекал ли он самого себя в слабости — сказать трудно; все эти чувства были в нем, но в виде ощущений — и то неясных; а с лица не сходила краска, и сердце билось.
— Мы познакомились, отец! — воскликнул он с выражением какого-то ласкового и доброго торжества на лице. — Федосья Николаевна, точно, сегодня не совсем здорова и придет попозже. Но как же ты не сказал мне,
что у меня есть брат? Я
бы уже вчера вечером его расцеловал, как я сейчас расцеловал его.
Она была удивительно сложена; ее коса золотого цвета и тяжелая, как золото, падала ниже колен, но красавицей ее никто
бы не назвал; во всем ее лице только и было хорошего,
что глаза, и даже не самые глаза — они были невелики и серы, — но взгляд их, быстрый и глубокий, беспечный до удали и задумчивый до уныния, — загадочный взгляд.
Хозяйственные дрязги наводили на него тоску; притом ему постоянно казалось,
что Николай Петрович, несмотря на все свое рвение и трудолюбие, не так принимается за дело, как
бы следовало; хотя указать, в
чем собственно ошибается Николай Петрович, он не сумел
бы.
— Николай Петрович!
что вы это? — пролепетала она и опустила глаза, потом тихонько подняла их… Прелестно было выражение ее глаз, когда она глядела как
бы исподлобья да посмеивалась ласково и немножко глупо.
— Bene. [Хорошо (лат.).] Мне нравится в ней то,
что она не слишком конфузится. Иной, пожалуй, это-то и осудил
бы в ней.
Что за вздор?
чего конфузиться? Она мать — ну и права.
— Как тебе не стыдно предполагать во мне такие мысли! — с жаром подхватил Аркадий. — Я не с этой точки зрения почитаю отца неправым; я нахожу,
что он должен
бы жениться на ней.
— А хоть
бы и так? — воскликнул Базаров. — Народ полагает,
что когда гром гремит, это Илья пророк в колеснице по небу разъезжает.
Что ж? Мне соглашаться с ним? Да притом — он русский, а разве я сам не русский?
— Так вот как! — промолвил он странно спокойным голосом. — Нигилизм всему горю помочь должен, и вы, вы наши избавители и герои. Но за
что же вы других-то, хоть
бы тех же обличителей, честите? Не так же ли вы болтаете, как и все?
— Несчастный! — возопил Павел Петрович; он решительно не был в состоянии крепиться долее, — хоть
бы ты подумал,
что в России ты поддерживаешь твоею пошлою сентенцией!
О, как Базаров посмеялся
бы над ним, если б он узнал,
что в нем тогда происходило!
— Есть, — отвечала Евдоксия, — да все они такие пустые. Например, mon amie [Моя приятельница (фр.).] Одинцова — недурна. Жаль,
что репутация у ней какая-то… Впрочем, это
бы ничего, но никакой свободы воззрения, никакой ширины, ничего… этого. Всю систему воспитания надобно переменить. Я об этом уже думала; наши женщины очень дурно воспитаны.
— Ну
что, ну
что? — спрашивал он, подобострастно забегая то справа, то слева, — ведь я говорил вам: замечательная личность! Вот каких
бы нам женщин побольше. Она, в своем роде, высоконравственное явление.
Он находил,
что уж если на то пошло, так обедать следовало
бы по-английски, во фраках и в белых галстухах.
Настоящею причиной всей этой «новизны» было чувство, внушенное Базарову Одинцовой, чувство, которое его мучило и бесило и от которого он тотчас отказался
бы с презрительным хохотом и циническою бранью, если
бы кто-нибудь хотя отдаленно намекнул ему на возможность того,
что в нем происходило.
Кровь его загоралась, как только он вспоминал о ней; он легко сладил
бы с своею кровью, но что-то другое в него вселилось,
чего он никак не допускал, над
чем всегда трунил,
что возмущало всю его гордость.
— Еще
бы! Да вот, например: через несколько минут пробьет десять часов, и я уже наперед знаю,
что вы прогоните меня.
— В самом деле? Знаете, я
бы очень желала знать, о
чем вы думаете?
— Перестаньте! Возможно ли, чтобы вы удовольствовались такою скромною деятельностью, и не сами ли вы всегда утверждаете,
что для вас медицина не существует. Вы — с вашим самолюбием — уездный лекарь! Вы мне отвечаете так, чтобы отделаться от меня, потому
что вы не имеете никакого доверия ко мне. А знаете ли, Евгений Васильич,
что я умела
бы понять вас: я сама была бедна и самолюбива, как вы; я прошла, может быть, через такие же испытания, как и вы.
— Как хотите, — продолжала она, — а мне все-таки что-то говорит,
что мы сошлись недаром,
что мы будем хорошими друзьями. Я уверена,
что ваша эта, как
бы сказать, ваша напряженность, сдержанность исчезнет наконец?
— И вы желали
бы знать причину этой сдержанности, вы желали
бы знать,
что во мне происходит?
— А коли ты не совсем меня понимаешь, так я тебе доложу следующее: по-моему — лучше камни бить на мостовой,
чем позволить женщине завладеть хотя
бы кончиком пальца.
Базаров растопырил свои длинные и жесткие пальцы… Аркадий повернулся и приготовился, как
бы шутя, сопротивляться… Но лицо его друга показалось ему таким зловещим, такая нешуточная угроза почудилась ему в кривой усмешке его губ, в загоревшихся глазах,
что он почувствовал невольную робость…
Он первый поспешил пожать руку Аркадию и Базарову, как
бы понимая заранее,
что они не нуждаются в его благословении, и вообще держал себя непринужденно.
Аркадий, к собственному изумлению, беспрестанно думал о Никольском; прежде он
бы только плечами пожал, если
бы кто-нибудь сказал ему,
что он может соскучиться под одним кровом с Базаровым, и еще под каким! — под родительским кровом, а ему точно было скучно, и тянуло его вон.
— Еще
бы! — воскликнул Базаров. — Человек все в состоянии понять — и как трепещет эфир, и
что на солнце происходит; а как другой человек может иначе сморкаться,
чем он сам сморкается, этого он понять не в состоянии.
— То-то
что не от меня! Хоть
бы кто-нибудь надо мною сжалился.
— То есть вы хотите сказать, если я только вас понял,
что какое
бы ни было ваше теоретическое воззрение на дуэль, на практике вы
бы не позволили оскорбить себя, не потребовав удовлетворения?
А отказать было невозможно; ведь он меня,
чего доброго, ударил
бы, и тогда…
Неожиданный поступок Павла Петровича запугал всех людей в доме, а ее больше всех; один Прокофьич не смутился и толковал,
что и в его время господа дирывались, «только благородные господа между собою, а этаких прощелыг они
бы за грубость на конюшне отодрать велели».
— Мало ли на кого! Да вот хоть
бы на этого господина,
что отсюда уехал.
— Знаете ли
что, Катерина Сергеевна? Всякий раз, когда я слышу этот ответ, я ему не верю… Нет такого человека, о котором каждый из нас не мог
бы судить! Это просто отговорка.
— Довольно и так, — повторил за Катей Аркадий. — Да, да, — продолжал он, — вы недаром одной крови с Анной Сергеевной; вы так же самостоятельны, как она; но вы более скрытны. Вы, я уверен, ни за
что первая не выскажете своего чувства, как
бы оно ни было сильно и свято…
— Не сравнивайте меня с сестрой, пожалуйста, — поспешно перебила Катя, — это для меня слишком невыгодно. Вы как будто забыли,
что сестра и красавица, и умница, и… вам в особенности, Аркадий Николаич, не следовало
бы говорить такие слова, и еще с таким серьезным лицом.
— Гм! Новое слово, — заметил вполголоса Базаров. — Но тебе не для
чего горячиться, мне ведь это совершенно все равно. Романтик сказал
бы: я чувствую,
что наши дороги начинают расходиться, а я просто говорю,
что мы друг другу приелись.
— Анна Сергеевна, — поторопился сказать Базаров, — прежде всего я должен вас успокоить. Перед вами смертный, который сам давно опомнился и надеется,
что и другие забыли его глупости. Я уезжаю надолго, и согласитесь, хоть я и не мягкое существо, но мне было
бы невесело унести с собою мысль,
что вы вспоминаете обо мне с отвращением.
Анна Сергеевна спросила, между прочим, Базарова,
что он делал у Кирсановых. Он чуть было не рассказал ей о своей дуэли с Павлом Петровичем, но удержался при мысли, как
бы она не подумала,
что он интересничает, и отвечал ей,
что он все это время работал.
Сестра ее тотчас после чаю позвала ее к себе в кабинет и, предварительно приласкав ее,
что всегда немного пугало Катю, посоветовала ей быть осторожней в своем поведении с Аркадием, а особенно избегать уединенных бесед с ним, будто
бы замеченных и теткой, и всем домом.
Вы меня, помнится, вчера упрекнули в недостатке серьезности, — продолжал Аркадий с видом человека, который вошел в болото, чувствует,
что с каждым шагом погружается больше и больше, и все-таки спешит вперед, в надежде поскорее перебраться, — этот упрек часто направляется… падает… на молодых людей, даже когда они перестают его заслуживать; и если
бы во мне было больше самоуверенности…
— Вы знаете,
что не это было причиною нашей размолвки. Но как
бы то ни было, мы не нуждались друг в друге, вот главное; в нас слишком много было… как
бы это сказать… однородного. Мы это не сразу поняли. Напротив, Аркадий…
«Енюшенька!» — бывало скажет она, — а тот еще не успеет оглянуться, как уж она перебирает шнурками ридикюля и лепечет: «Ничего, ничего, я так», — а потом отправится к Василию Ивановичу и говорит ему, подперши щеку: «Как
бы, голубчик, узнать:
чего Енюша желает сегодня к обеду, щей или борщу?
«Енюша меня сокрушает, — жаловался он втихомолку жене, — он не то
что недоволен или сердит, это
бы еще ничего; он огорчен, он грустен — вот
что ужасно.
— Вы посмотрите,
что за корни! Этакая сила у Евгения! Краснорядец так на воздух и поднялся… Мне кажется, дуб, и тот
бы вылетел вон!..
— Кто такой Аркадий Николаич? — проговорил Базаров как
бы в раздумье. — Ах да! птенец этот! Нет, ты его не трогай: он теперь в галки попал. Не удивляйся, это еще не бред. А ты пошли нарочного к Одинцовой, Анне Сергеевне, тут есть такая помещица… Знаешь? (Василий Иванович кивнул головой.) Евгений, мол, Базаров кланяться велел и велел сказать,
что умирает. Ты это исполнишь?
Она взглянула на Базарова… и остановилась у двери, до того поразило ее это воспаленное и в то же время мертвенное лицо с устремленными на нее мутными глазами. Она просто испугалась каким-то холодным и томительным испугом; мысль,
что она не то
бы почувствовала, если
бы точно его любила, — мгновенно сверкнула у ней в голове.
— Великодушная! — шепнул он. — Ох, как близко, и какая молодая, свежая, чистая… в этой гадкой комнате!.. Ну, прощайте! Живите долго, это лучше всего, и пользуйтесь, пока время. Вы посмотрите,
что за безобразное зрелище: червяк полураздавленный, а еще топорщится. И ведь тоже думал: обломаю дел много, не умру, куда! задача есть, ведь я гигант! А теперь вся задача гиганта — как
бы умереть прилично, хотя никому до этого дела нет… Все равно: вилять хвостом не стану.
«Я говорил,
что я возропщу, — хрипло кричал он, с пылающим, перекошенным лицом, потрясая в воздухе кулаком, как
бы грозя кому-то, — и возропщу, возропщу!» Но Арина Власьевна, вся в слезах, повисла у него на шее, и оба вместе пали ниц.
Казалось
бы, конец? Но, быть может, кто-нибудь из читателей пожелает узнать,
что делает теперь, именно теперь, каждое из выведенных нами лиц. Мы готовы удовлетворить его.