Неточные совпадения
Единственное средство вывести его из его заблуждения состоит в
том, чтобы показать ему,
что в каждом рассуждении не столько важно само рассуждение, сколько занимаемое рассуждением место, т. е.
что для
того, чтобы плодотворно мыслить, необходимо знать, о
чем прежде
надо мыслить и о
чем после; показать ему,
что разумная деятельность отличается от безумной только
тем,
что разумная деятельность распределяет свои рассуждения по порядку их важности: какое рассуждение должно быть 1-м, 2-м, 3-м, 10-м, и т. д.
Спорят о
том, есть ли жизнь в клеточке или в протоплазме или еще ниже, в неорганической материи? Но прежде
чем спорить,
надо спросить себя: имеем ли мы право приписывать понятие жизни клеточке?
Надо говорить
то,
что есть, а не скрывать
того,
что мы все знаем.
Существует материя и ее энергия. Энергия движет, движение механическое переходит в молекулярное, молекулярное выражается теплом, электричеством, нервной, мозговой деятельностью. И все без исключения явления жизни объясняются отношениями энергий. Всё так красиво, просто, ясно и, главное, удобно. Так
что, если нет всего
того,
чего нам так хочется и
что так упрощает всю нашу жизнь,
то всё это
надо как-нибудь выдумать.
Мне известно,
что такие-то мысли и чувства происходят от таких-то движений. Ну, и
что ж? Могу ли я или не могу руководить этими движениями, чтобы возбуждать в себе такие или другие мысли? Вопрос о
том, какие мне
надо возбуждать в себе и других мысли и чувства, остается не только нерешенным, но даже незатронутым.
А так как законы животных проще,
чем законы жизни человека, а законы растений еще проще, а законы вещества еще проще,
то и исследования
надо основывать на самом простом — на законах вещества.
И это продолжается до
тех пор, пока он не признает наконец,
что для
того, чтобы спастись от ужаса перед увлекающим его движением погибельной жизни, ему
надо понять,
что его движение в плоскости — его пространственное и временное существование — не есть его жизнь, а
что жизнь его только в движении в высоту,
что только в подчинении его личности закону разума и заключается возможность блага и жизни.
Благо это не есть нечто, только выведенное из рассуждения, не есть что-то такое,
что надо отъискивать где-то, не есть благо, обещанное где-то и когда-то, а есть
то самое знакомое человеку благо, к которому непосредственно влечется каждая неразвращенная душа человеческая.
Но мало и этого, деятельность любви для людей, признающих жизнь в благе животной личности, представляет такие затруднения,
что проявления ее становятся не только мучительными, но часто и невозможными. «
Надо не рассуждать о любви, — говорят обыкновенно люди, не понимающие жизни, а предаваться
тому непосредственному чувству предпочтения, пристрастия к людям, которое испытываешь, и это-то и есть настоящая любовь».
Чтобы быть в состоянии отдавать свою жизнь, ему
надо прежде отдать
тот излишек, который он берет у других для блага своей жизни, и потом еще сделать невозможное: решить, кому из людей служить своей жизнью? Прежде,
чем он будет в состоянии любить, т. е., жертвуя собою, делать благо, ему
надо перестать ненавидеть, т. е. делать зло, и перестать предпочитать одних людей другим для блага своей личности.
Для
того же, чтобы утверждать это,
надо прежде доказать,
что это-то особенное отношение к миру, соединяющее в одно все последовательные сознания, родилось с моим плотским существованием, а потому и умрет с ним.
Чтобы была вера в бессмертие,
надо, чтобы оно было, а чтобы оно было,
надо понимать свою жизнь в
том, в
чем она бессмертна.
Значение жизни открыто в сознании человека, как стремление к благу. Уяснение этого блага, более и более точное определение его, составляет главную цель и работу жизни всего человечества, и вот, вследствие
того,
что работа эта трудна, т. е. не игрушка, а работа, люди решают,
что определение этого блага и не может быть найдено там, где оно положено, т. е. в разумном сознании человека, и
что поэтому
надо искать его везде, — только не там, где оно указано.
«Откуда взял я это? Разумом, что ли, дошел я до
того, что надо любить ближнего и не душить его? Мне сказали это в детстве, и я радостно поверил, потому что мне сказали то, что было у меня в душе. А кто открыл это? Не разум. Разум открыл борьбу за существование и закон, требующий того, чтобы душить всех, мешающих удовлетворению моих желаний. Это вывод разума. А любить другого не мог открыть разум, потому что это неразумно».
Ругался он тоже мягко и, видимо, сожалел о
том, что надо ругаться. Самгин хмурился и молчал, ожидая: что будет дальше? А Самойлов вынул из кармана пиджака коробочку карельской березы, книжку папиросной бумаги, черешневый мундштук, какую-то спичечницу, разложил все это по краю стола и, фабрикуя папиросу пальцами, которые дрожали, точно у алкоголика, продолжал:
«Уменье жить» ставят в великую заслугу друг другу, то есть уменье «казаться», с правом в действительности «не быть»
тем, чем надо быть. А уменьем жить называют уменье — ладить со всеми, чтоб было хорошо и другим, и самому себе, уметь таить дурное и выставлять, что годится, — то есть приводить в данный момент нужные для этого свойства в движение, как трогать клавиши, большей частию не обладая самой музыкой.
Неточные совпадения
Замолкла Тимофеевна. // Конечно, наши странники // Не пропустили случая // За здравье губернаторши // По чарке осушить. // И видя,
что хозяюшка // Ко стогу приклонилася, // К ней подошли гуськом: // «
Что ж дальше?» // — Сами знаете: // Ославили счастливицей, // Прозвали губернаторшей // Матрену с
той поры… //
Что дальше? Домом правлю я, // Ращу детей… На радость ли? // Вам тоже
надо знать. // Пять сыновей! Крестьянские // Порядки нескончаемы, — // Уж взяли одного!
А если и действительно // Свой долг мы ложно поняли // И наше назначение // Не в
том, чтоб имя древнее, // Достоинство дворянское // Поддерживать охотою, // Пирами, всякой роскошью // И жить чужим трудом, // Так
надо было ранее // Сказать…
Чему учился я? //
Что видел я вокруг?.. // Коптил я небо Божие, // Носил ливрею царскую. // Сорил казну народную // И думал век так жить… // И вдруг… Владыко праведный!..»
Поняли,
что кому-нибудь да
надо верх взять, и послали сказать соседям: будем друг с дружкой до
тех пор головами тяпаться, пока кто кого перетяпает.
Третий пример был при Беневоленском, когда был"подвергнут расспросным речам"дворянский сын Алешка Беспятов, за
то,
что в укору градоначальнику, любившему заниматься законодательством, утверждал:"Худы-де
те законы, кои писать
надо, а
те законы исправны, кои и без письма в естестве у каждого человека нерукотворно написаны".
На другой день, проснувшись рано, стали отыскивать"языка". Делали все это серьезно, не моргнув. Привели какого-то еврея и хотели сначала повесить его, но потом вспомнили,
что он совсем не для
того требовался, и простили. Еврей, положив руку под стегно, [Стегно́ — бедро.] свидетельствовал,
что надо идти сначала на слободу Навозную, а потом кружить по полю до
тех пор, пока не явится урочище, называемое Дунькиным вра́гом. Оттуда же, миновав три повёртки, идти куда глаза глядят.