Неточные совпадения
— Да уж одно
бы что, хуже не будет, — сказала Маслова, тряхнув головой.
Шестой ребенок, прижитый от проезжего цыгана, была девочка, и участь ее была
бы та же, но случилось так,
что одна из двух старых барышень зашла в скотную, чтобы сделать выговор скотницам за сливки, пахнувшие коровой.
Против же женитьбы на Мисси в частности было, во-первых, то,
что очень вероятно можно
бы было найти девушку имеющую еще гораздо больше достоинств,
чем Мисси, и потому более достойную его, и, во-вторых, то,
что ей было 27 лет, и потому, наверное, у нее были уже прежние любови, — и эта мысль была мучительной для Нехлюдова.
Вслед за старушкой из двери залы гражданского отделения, сияя пластроном широко раскрытого жилета и самодовольным лицом, быстро вышел тот самый знаменитый адвокат, который сделал так,
что старушка с цветами осталась не при
чем, а делец, давший ему 10 тысяч рублей, получил больше 100 тысяч. Все глаза обратились на адвоката, и он чувствовал это и всей наружностью своей как
бы говорил: «не нужно никих выражений преданности», и быстро прошел мимо всех.
Одни слишком громко повторяли слова, как будто с задором и выражением, говорящим: «а я всё-таки буду и буду говорить», другие же только шептали, отставали от священника и потом, как
бы испугавшись, не во-время догоняли его; одни крепко-крепко, как
бы боясь,
что выпустят что-то, вызывающими жестами держали свои щепотки, а другие распускали их и опять собирали.
— Я
бы желал знать теперь, в
чем состояло это знакомство подсудимой с Картинкиным. Часто ли они видались между собой?
Если
бы Нехлюдов тогда ясно сознал
бы свою любовь к Катюше и в особенности если
бы тогда его стали
бы убеждать в том,
что он никак не может и не должен соединить свою судьбу с такой девушкой, то очень легко могло
бы случиться,
что он, с своей прямолинейностью во всем, решил
бы,
что нет никаких причин не жениться на девушке, кто
бы она ни была, если только он любит ее. Но тетушки не говорили ему про свои опасения, и он так и уехал, не сознав своей любви к этой девушке.
Нехлюдов пустил ее, и ему стало на мгновенье не только неловко и стыдно, но гадко на себя. Ему
бы надо было поверить себе, но он не понял,
что эта неловкость и стыд были самые добрые чувства его души, просившиеся наружу, а, напротив, ему показалось,
что это говорит в нем его глупость,
что надо делать, как все делают.
— То-то ты так вдруг полюбил тетушек, — сказал ему Шенбок, увидав Катюшу, —
что неделю живешь у них. Это и я на твоем месте не уехал
бы. Прелесть!
Он думал еще и о том,
что, хотя и жалко уезжать теперь, не насладившись вполне любовью с нею, необходимость отъезда выгодна тем,
что сразу разрывает отношения, которые трудно
бы было поддерживать. Думал он еще о том,
что надо дать ей денег, не для нее, не потому,
что ей эти деньги могут быть нужны, а потому,
что так всегда делают, и его
бы считали нечестным человеком, если
бы он, воспользовавшись ею, не заплатил
бы за это. Он и дал ей эти деньги, — столько, сколько считал приличным по своему и ее положению.
— Я
бы просил прочесть эти исследования, — строго сказал товарищ прокурора, не глядя на председателя, слегка бочком приподнявшись и давая чувствовать тоном голоса,
что требование этого чтения составляет его право, и он от этого права не отступится, и отказ будет поводом кассации.
И, объясняя это, он особенно часто взглядывал на Нехлюдова, как
бы особенно желая внушить ему это важное обстоятельство в надежде,
что он, поняв его, разъяснит это и своим товарищам.
«И такая удивительная случайность! Ведь надо же, чтобы это дело пришлось именно на мою сессию, чтобы я, нигде не встречая ее 10 лет, встретил ее здесь, на скамье подсудимых! И
чем всё это кончится? Поскорей, ах, поскорей
бы!»
— Главное дело в том,
что прислуга не могла знать о деньгах, если
бы Маслова не была с ними согласна, — сказал приказчик еврейского типа.
— Да
что же, ведь этого мало,
что вы не поверили
бы, — сказал приказчик.
— Она и опиумом могла лишить жизни, — сказал полковник, любивший вдаваться в отступления, и начал при этом случае рассказывать о том,
что у его шурина жена отравилась опиумом и умерла
бы, если
бы не близость доктора и принятые во время меры. Полковник рассказывал так внушительно, самоуверенно и с таким достоинством,
что ни у кого не достало духа перебить его. Только приказчик, заразившись примером, решился перебить его, чтобы рассказать свою историю.
— Я думаю тоже,
что следовало
бы, — сказал он.
— Положение, изволите видеть, странное, — продолжал председатель, возвышая голос, — тем,
что ей, этой Масловой, предстояло одно из двух: или почти оправдание, тюремное заключение, в которое могло быть зачислено и то,
что она уже сидела, даже только арест, или каторга, — середины нет. Если
бы вы прибавили слова: «но без намерения причинить смерть», то она была
бы оправдана.
Он извинился зa то,
что опоздал, и хотел сесть на пустое место на конце стола между Мисси и Катериной Алексеевной, но старик Корчагин потребовал, чтобы он, если уже не пьет водки, то всё-таки закусил
бы у стола, на котором были омары, икра, сыры, селедки.
А то вдруг он, как
бы при ярком солнечном свете, видел, не мог не видеть того,
чего недоставало ей.
— Да, да, — сказал он, доставая папироску, и таким тоном, который явно говорил,
что ему не хотелось
бы итти.
Нехлюдов был принимаем в числе этих друзей и потому,
что он считался умным молодым человеком, и потому,
что его мать была близким другом семьи, и потому,
что хорошо
бы было, если
бы Мисси вышла за него.
Она тряхнула головой, как
бы отгоняя ненужные мысли, и пошла вперед более быстрым,
чем обыкновенно, шагом.
— Ну, а
что же ваша картина, она очень интересует меня, — прибавила она. — Если
бы не моя немощь, уж я давно
бы была у вас.
— Не поправляйтесь, а лучше скажите,
чем же мы так дурны, — сказала Катерина Алексеевна, играя словами и как
бы не замечая серьезности Нехлюдова.
«Неужели и этот обманет, — подумала она. — После всего,
что было, это было
бы очень дурно с его стороны».
Если
бы Мисси должна была объяснить,
что она разумеет под словами: «после всего,
что было», она не могла
бы ничего сказать определенного, а между тем она несомненно знала,
что он не только вызвал в ней надежду, но почти обещал ей. Всё это были не определенные слова, но взгляды, улыбки, намеки, умолчания. Но она всё-таки считала его своим, и лишиться его было для нее очень тяжело.
— Оттого и строго,
что денег нет. Были
бы денежки да хорошего ловчака нанять, небось, оправдали
бы, — сказала Кораблева. — Тот, как бишь его, лохматый, носастый, — тот, сударыня моя, из воды сухого выведет. Кабы его взять.
— Конвойный, и то говорит: «это всё тебя смотреть ходят». Придет какой-нибудь: где тут бумага какая или еще
что, а я вижу,
что ему не бумага нужна, а меня так глазами и ест, — говорила она, улыбаясь и как
бы в недоумении покачивая головой. — Тоже — артисты.
— Знаю,
что не пропаду, да всё-таки обидно. Не такую
бы мне судьбу надо, как я привыкла к хорошей жизни.
«Если
бы она только знала, кто я, то ни за
что не принимала
бы меня.
Да нет, если
бы даже она и пошла теперь за меня, разве я мог
бы быть не то
что счастлив, но спокоен, зная,
что та тут в тюрьме и завтра, послезавтра пойдет с этапом на каторгу.
Но когда он вместе с присяжными вошел в залу заседания, и началась вчерашняя процедура: опять «суд идет», опять трое на возвышении в воротниках, опять молчание, усаживание присяжных на стульях с высокими спинками, жандармы, портрет, священник, — он почувствовал,
что хотя и нужно было сделать это, он и вчера не мог
бы разорвать эту торжественность.
— И пропади они пропадом, эти самые половики, они мне и вовсе не нужны. Кабы я знал,
что столько из-за них докуки будет, так не то
что искать, а приплатил
бы к ним красненькую, да и две
бы отдал, только
бы не таскали на допросы. Я на извозчиках рублей 5 проездил. А я же нездоров. У меня и грыжа и ревматизмы.
«Такое же опасное существо, как вчерашняя преступница, — думал Нехлюдов, слушая всё,
что происходило перед ним. — Они опасные, а мы не опасные?.. Я — распутник, блудник, обманщик, и все мы, все те, которые, зная меня таким, каков я есмь, не только не презирали, но уважали меня? Но если
бы даже и был этот мальчик самый опасный для общества человек из всех людей, находящихся в этой зале, то
что же, по здравому смыслу, надо сделать, когда он попался?
—
Что если
бы хоть одну сотую этих усилий мы направляли на то, чтобы помогать тем заброшенным существам, на которых мы смотрим теперь только как на руки и тела, необходимые для нашего спокойствия и удобства.
Но такого человека, который
бы пожалел его, не нашлось ни одного во всё то время, когда он, как зверок, жил в городе свои года ученья и, обстриженный под гребенку, чтоб не разводить вшей, бегал мастерам за покупкой; напротив, всё,
что он слышал от мастеров и товарищей с тех пор, как он живет в городе, было то,
что молодец тот, кто обманет, кто выпьет, кто обругает, кто прибьет, развратничает.
— Маслову? Как же, знаю. Обвинялась в отравлении, — сказал прокурор спокойно. — Для
чего же вам нужно видеть ее? — И потом, как
бы желая смягчить, прибавил: — Я не могу разрешить вам этого, не зная, для
чего вам это нужно.
— Для того,
что она невинна и приговорена к каторге. Виновник же всего я, — говорил Нехлюдов дрожащим голосом, чувствуя вместе с тем,
что он говорит то,
чего не нужно
бы говорить.
— Потому
что я обманул ее и привел в то положение в котором она теперь. Если
бы она не была тем, до
чего я ее довел, она и не подверглась
бы такому обвинению.
— Да? Вот как! — сказал прокурор. — Это действительно очень исключительный случай. Вы, кажется, гласный красноперского земства? — спросил прокурор, как
бы вспоминая,
что он слышал прежде про этого Нехлюдова, теперь заявлявшего такое странное решение.
— Так-с, — сказал прокурор всё с той же чуть заметной улыбкой, как
бы показывая этой улыбкой то,
что такие заявления знакомы ему и принадлежат к известному ему забавному разряду. — Так-с, но вы, очевидно, понимаете,
что я, как прокурор суда, не могу согласиться с вами. И потому советую вам заявить об этом на суде, и суд разрешит ваше заявление и признает его уважительным или неуважительным и в последнем случае наложит на вас взыскание. Обратитесь в суд.
Кроме того, хотя и смутно (они никак не могли
бы объяснить, как это делается), они чувствовали,
что эта вера оправдывала их жестокую службу.
Смотритель был такой доброй души человек,
что он никак не мог
бы жить так, если
бы не находил поддержки в этой вере.
У трактиров уже теснились, высвободившись из своих фабрик, мужчины в чистых поддевках и глянцовитых сапогах и женщины в шелковых ярких платках на головах и пальто с стеклярусом. Городовые с желтыми шнурками пистолетов стояли на местах, высматривая беспорядки, которые могли
бы paзвлечь их от томящей скуки. По дорожкам бульваров и по зеленому, только
что окрасившемуся газону бегали, играя, дети и собаки, и веселые нянюшки переговаривались между собой, сидя на скамейках.
Но тут же он почувствовал,
что теперь, сейчас, совершается нечто самое важное в его душе,
что его внутренняя жизнь стоит в эту минуту как
бы на колеблющихся весах, которые малейшим усилием могут быть перетянуты в ту или другую сторону. И он сделал это усилие, призывая того Бога, которого он вчера почуял в своей душе, и Бог тут же отозвался в нем. Он решил сейчас сказать ей всё.
— Нет, я постараюсь видеться с вами еще, где
бы можно переговорить, и тогда скажу очень важное,
что нужно сказать вам, — сказал Нехлюдов.
В продолжение десяти лет она везде, где
бы она ни была, начиная с Нехлюдова и старика-станового и кончая острожными надзирателями, видела,
что все мужчины нуждаются в ней; она не видела и не замечала тех мужчин, которые не нуждались в ней. И потому весь мир представлялся ей собранием обуреваемых похотью людей, со всех сторон стороживших ее и всеми возможными средствами — обманом, насилием, куплей, хитростью — старающихся овладеть ею.
— Уж очень он меня измучал — ужасный негодяй. Хотелось душу отвести, — сказал адвокат, как
бы оправдываясь в том,
что говорит не о деле. — Ну-с, о вашем деле… Я его прочел внимательно и «содержания оной не одобрил», как говорится у Тургенева, т. е. адвокатишко был дрянной и все поводы кассации упустил.
Далее: «Во-вторых, защитник Масловой, — продолжал он читать, — был остановлен во время речи председателем, когда, желая охарактеризовать личность Масловой, он коснулся внутренних причин ее падения, на том основании,
что слова защитника якобы не относятся прямо к делу, а между тем в делах уголовных, как то было неоднократно указываемо Сенатом, выяснение характера и вообще нравственного облика подсудимого имеет первенствующее значение, хотя
бы для правильного решения вопроса о вменении» — два, — сказал он, взглянув на Нехлюдова.