Неточные совпадения
—
Ты, боярин, сегодня доброе дело сделал, вызволил нас из рук этих собачьих детей, так мы хотим
тебе за добро добром заплатить.
Ты, видно, давно на Москве не бывал, боярин. А мы так знаем, что там деется. Послушай нас, боярин. Коли жизнь
тебе не постыла, не вели вешать этих чертей. Отпусти их,
и этого беса, Хомяка, отпусти. Не их жаль, а
тебя, боярин. А уж попадутся нам в руки,
вот те Христос, сам повешу их. Не миновать им осила, только бы не
ты их к черту отправил, а наш брат!
— Охота ж
тебе и знать их! — подхватила Дуняша, быстроглазая девушка с черными бровями. —
Вот я так спою песню, не твоей чета, смотри, коли не развеселю боярыню!
— Князь, — сказал Морозов, — это моя хозяйка, Елена Дмитриевна! Люби
и жалуй ее. Ведь
ты, Никита Романыч, нам, почитай, родной. Твой отец
и я, мы были словно братья, так
и жена моя
тебе не чужая. Кланяйся, Елена, проси боярина! Кушай, князь, не брезгай нашей хлебом-солью! Чем богаты, тем
и рады!
Вот романея,
вот венгерское,
вот мед малиновый, сама хозяйка на ягодах сытила!
— Так
вот кто
тебя с толку сбил! — вскричал Малюта,
и без того озлобленный на Серебряного, — так
вот кто
тебя с толку сбил! Попадись он мне только в руки, не скорою смертью издохнет он у меня, собака!
— Слушай, молокосос, — сказал он, переменяя приемы
и голос, — доселе я упрашивал
тебя, теперь скажу
вот что: нет
тебе на отъезд моего благословения. Не пущу
тебя ехать. А не уймешься, завтра же заставлю своими руками злодеев царских казнить. Авось, когда сам окровавишься, бросишь быть белоручкой, перестанешь отцом гнушаться!
— Да что
ты сегодня за столом сделал? За что отравил боярина-то?
Ты думал, я
и не знаю! Что? чего брови-то хмуришь?
Вот погоди, как пробьет твой смертный час; погоди только! Уж привяжутся к
тебе грехи твои, как тысячи тысяч пудов; уж потянут
тебя на дно адово! А дьяволы-то подскочат, да
и подхватят
тебя на крючья!
— Ну, что, батюшка? — сказала Онуфревна, смягчая свой голос, — что с
тобой сталось? Захворал, что ли? Так
и есть, захворал! Напугала же я
тебя! Да нужды нет, утешься, батюшка, хоть
и велики грехи твои, а благость-то божия еще больше! Только покайся, да вперед не греши.
Вот и я молюсь, молюсь о
тебе и денно
и нощно, а теперь
и того боле стану молиться. Что тут говорить? Уж лучше сама в рай не попаду, да
тебя отмолю!
—
Вот ты, государь, примерно, уже много воров казнил, а измена все еще на Руси не вывелась.
И еще
ты столько же казнишь
и вдесятеро более, а измены всё не избудешь!
— Борис Федорыч! Случалось мне видеть
и прежде, как царь молился; оно было не так. Все теперь стало иначе.
И опричнины я в толк не возьму. Это не монахи, а разбойники. Немного дней, как я на Москву вернулся, а столько неистовых дел наслышался
и насмотрелся, что
и поверить трудно. Должно быть, обошли государя.
Вот ты, Борис Федорыч, близок к нему, он любит
тебя, что б
тебе сказать ему про опричнину?
— Ну, ребята, — продолжал Перстень, — собирайтесь оберегать его царскую милость.
Вот ты, боярин, — сказал он, обращаясь к Серебряному, —
ты бы сел на этого коня, а я себе, пожалуй,
вот этого возьму.
Тебе, дядя Коршун, я чай, пешему будет сподручнее, а
тебе, Митька,
и подавно!
«Ах
ты гой еси, царь Иван Васильевич!
Не сули мне полцарства, ни золотой казны,
Только дай мне злодея Скурлатова:
Я сведу на то болото жидкое,
Что на ту ли Лужу Поганую!»
Что возговорит царь Иван Васильевич:
«Еще
вот тебе Малюта-злодей,
И делай с ним, что хочешь
ты...
— Постой, Галка! — сказал он вдруг, натянув поводья, —
вот теперь опять как будто слышу! Да стой
ты смирно, эк
тебя разбирает!
И вправду слышу! Это уж не лист шумит, это мельничное колесо! Вишь, она, мельница, куда запряталась! Только уж постой! Теперь от меня не уйдешь, тетка твоя подкурятина!
— Ну
вот, батюшка, я к
тебе и вышел, — сказал мельник, тщательно запирая за собою дверь.
Вот я к
тебе и приехал, хозяин; сделай божескую милость, научи, как боярина вызволить.
— Ну, батюшка Ванюха, я
и сам не знаю, что делать. Авось
ты чего не пригадаешь ли? Ведь один-то ум хорош, а два лучше!
Вот и мельник ни к кому другому, а к
тебе послал: ступай, говорит, к атаману, он поможет; уж я, говорит, по приметам вижу, что ему от этого будет всякая удача
и корысть богатая! Ступай, говорит, к атаману!
— Как же, батюшка! — продолжал Михеич, поглядывая сбоку на дымящийся горшок щей, который разбойники поставили на стол, — еще мельник сказал так: скажи, дескать, атаману, чтоб он
тебя накормил
и напоил хорошенько, примерно, как бы самого меня. А главное, говорит, чтоб выручил князя.
Вот что, батюшка, мельник сказал.
— Эх, старина, старина! Так
тебе и вправду мельник сказал, что коли не выручу князя, так
вот и пропаду?
— Сам
ты дурень, — отвечал слепой, выкатив на опричника белки свои, — где мне видеть, коли глаз нетути.
Вот ты — дело другое; у
тебя без двух четыре, так видишь
ты и дале
и шире; скажи, кто передо мной, так буду знать!
— Да то, что ни
ты, ни я, мы не бабы, не красные девицы; много у нас крови на душе; а
ты мне
вот что скажи, атаман: приходилось ли
тебе так, что как вспомнишь о каком-нибудь своем деле, так
тебя словно клещами за сердце схватит
и холодом
и жаром обдаст с ног до головы,
и потом гложет, гложет, так что хоть бы на свет не родиться?
А
и вот тебе меч-кладенец твоего родимого батюшки, Акундина Путятича!» Не домолвивши речи вестные, стал Замятня Путятич кончатися, со белым светом расставатися;
и, кончаяся, учал отповедь чинить: «А
и гой
ты еси, мое милое детище, Акундин Акундиныч!
— Максим Григорьич! — отвечал весело сокольник, — доброго здоровья! Как твоя милость здравствует? Так
вот где
ты, Максим Григорьич! А мы в Слободе думали, что
ты и невесть куда пропал! Ну ж как батюшка-то твой осерчал! Упаси господи! Смотреть было страшно! Да еще многое рассказывают про твоего батюшку, про царевича да про князя Серебряного. Не знаешь, чему
и верить. Ну, слава богу, добро, что
ты сыскался, Максим Григорьич! Обрадуется же твоя матушка!
— Возьми ж
и мое приношение! — сказал он, бросая горсть золотых в шапку Трифона. —
Вот все мои деньги; они мне не нужны, а
тебе еще много придется сбирать на часовню.
— Да это она
и есть, сокол
ты наш, она-то
и есть, Рязанская-то. Мы на самом кресте живем.
Вот прямо пойдет Муромская, а налево Владимирская, а сюда вправо на Рязань! Да не езди теперь, родимый
ты наш, не езди теперь, не такая пора; больно стали шалить на дороге.
Вот вчера целый обоз с вином ограбили. А теперь еще, говорят, татары опять проявились. Переночуй у нас, батюшка
ты наш, отец
ты наш, сокол
ты наш, сохрани бог, долго ль до беды!
— Тише, князь, это я! — произнес Перстень, усмехаясь. —
Вот так точно подполз я
и к татарам; все высмотрел, теперь знаю их стан не хуже своего куреня. Коли дозволишь, князь, я возьму десяток молодцов, пугну табун да переполошу татарву; а
ты тем часом, коли рассудишь, ударь на них с двух сторон, да с добрым криком; так будь я татарин, коли мы их половины не перережем! Это я так говорю, только для почину; ночное дело мастера боится; а взойдет солнышко, так уж
тебе указывать, князь, а нам только слушаться!
— Спасибо же вам, ребятушки; а коли уж вы меня уважили, так я беру
вот каких: ступай сюда, Поддубный,
и ты, Хлопко,
и ты, Дятел,
и ты, Лесников,
и ты, Решето,
и Степка,
и Мишка,
и Шестопер,
и Наковальня,
и Саранча!
Вот Годунов, пожалуй,
и лучше других, а все не то, что
ты.
Так меня
и тянуло к
тебе,
вот так бы
и кинулся к
тебе на шею!
— Спасибо, князь, спасибо
тебе! А коли уж на то пошло, то дай мне разом высказать, что у меня на душе.
Ты, я вижу, не брезгаешь мной. Дозволь же мне, князь, теперь, перед битвой, по древнему христианскому обычаю, побрататься с
тобой!
Вот и вся моя просьба; не возьми ее во гнев, князь. Если бы знал я наверно, что доведется нам еще долгое время жить вместе, я б не просил
тебя; уж помнил бы, что
тебе непригоже быть моим названым братом; а теперь…
— Знакомое дело за
тебя горе терпеть, — продолжал Басманов дерзко, — а
вот это незнакомое, чтобы спасибо услышать. Небось
тебе и Годунов,
и Малюта,
и Вяземский не по-моему служат, а наград
ты для них не жалеешь.
— Эх, эх! — сказал он, нагнувшись над бадьей
и глядя в нее пристально, — видится мне твой супротивник, батюшка, только в толк не возьму! Больно он стар. А
вот и тебя вижу, батюшка, как
ты сходишься с ним…
Вот и набрал
ты всякой голи кабацкой, всякой скаредной сволочи, нарядил ее в рясы монашеские
и сам монахом нарядился,
и стали вы днем людей резать, а ночью акафисты петь.
А разве
вот что скажу: пока
ты с своею опричниной в машкерах пляшешь, к заутрени звонишь да кровью упиваешься, наступит на
тебя с заката Жигимонт, напрут с полуночи немцы да чудь, а с полудня
и с восхода подымется хан.
— Спасибо
тебе, Борис Федорыч; да
ты обо мне-то больно не хлопочи; а
вот станичников, коли можно, вызволи из беды. Они хоть
и худые люди, а вины свои хорошо заслужили!
Вот, примерно, кабы нас было двое около него, один бы другого поддерживал; сегодня бы я заронил словечко, завтра
ты; что-нибудь
и осталось бы у него в памяти; ведь
и капля, говорят, когда все на одно место капает, так камень насквозь долбит.
— Погоди, князь, не отчаивайся. Вспомни, что я
тебе тогда говорил? Оставим опричников; не будем перечить царю; они сами перегубят друг друга!
Вот уж троих главных не стало: ни обоих Басмановых, ни Вяземского. Дай срок, князь,
и вся опричнина до смерти перегрызется!
— Так, бабуся, так! — сказал он. — От них-то все зло
и пошло на Руси! Они-то
и боярина оговорили! Не верь им, государь, не верь им! Песьи у них морды на сбруе, песий
и брех на языке! Господин мой верно служил
тебе, а это Вяземский с Хомяком наговорили на него.
Вот и бабуся правду сказала, что таких сыроядцов
и не видано на Руси!
— Баба бабе рознь! — заметил Иоанн
и, схватив Онуфревну за душегрейку, —
вот тебе хозяйка! — сказал он
и выдвинул мамку вперед. — Возьми ее, старина, живи с ней в любви
и в совете, да детей приживай!
— Оттого, что
ты не хочешь приневолить себя, князь.
Вот кабы
ты решился перемочь свою прямоту да хотя бы для виду вступил в опричнину, чего мы бы с
тобой не сделали! А то, посмотри на меня; я один бьюсь, как щука об лед; всякого должен опасаться, всякое слово обдумывать; иногда просто голова кругом идет! А было бы нас двое около царя,
и силы бы удвоились. Таких людей, как
ты, немного, князь. Скажу
тебе прямо: я с нашей первой встречи рассчитывал на
тебя!