Неточные совпадения
Дом-то барский, сказывают,
уж обвалился; ни замков, ни заслонок, даже кирпичи из печей — и те повытасканы.
— Женат, четверо детей. Жена у него, в добрый час молвить, хорошая женщина!
Уж так она мне приятна! так приятна! и покорна, и к
дому радельна, словом сказать, для родителев лучше не надо! Все здесь, со мною живут, всех у себя приютил! Потому, хоть и противник он мне, а все родительское-то сердце болит! Не по нем, так по присным его! Кровь ведь моя! ты это подумай!
Я сижу
дома и, запершись от людей, Поль де Кока читаю, а становой
уже нечто насчет"превратных толкований"умозаключил!
Тем не менее на глазах генерала работа по возведению новой усадьбы шла настолько успешно, что он мог
уже в июле перейти в новый, хотя далеко еще не отделанный
дом и сломать старый. Но в августе он должен был переселиться в губернский город, чтобы принять участие в работах комитета, и дело по устройству усадьбы замялось. Иону и Агнушку генерал взял с собой, а староста, на которого было возложено приведение в исполнение генеральских планов, на все заочные понуждения отвечал, что крестьяне к труду охладели.
1861 год застал генеральскую усадьбу в следующем положении:
дом отстроен и обит тесом, но не выкрашен; крыша покрыта железом, но тоже не выкрашена и местами
уже проржавела и дала течь.
В параграфе:"Видимое происхождение нигилизма и тайные предтечи его" — говорилось:"Явное месторождение нигилизма открыто недавно в Москве, на Цветном бульваре, в
доме Селиванова, в гостинице «Крым», в особом оной отделении, именуемом «Ад»; тайные же предтечи оного
уже с 1856 года изливали свой яд в той же Москве, в редакции некоторого повременного издания, впоследствии принесшего в том раскаяние".
Ни Ионы, ни Агнушки в генеральском
доме уже не было.
Генерал бросился было вперед, но Антон
уже не на цыпочках, а полным ходом ушел из
дому, а затем и совсем из усадьбы.
Старого постоялого двора
уже не было, на месте его возвышался полукаменный, двухэтажный
дом, в верхнем этаже которого помещался сам хозяин, а внизу — его многочисленные приказчики и рабочие.
После обеда, едва старик успел вымолвить:"Ну, теперь я пойду…" — как
уже Петенька схватился за фуражку и исчез из
дома.
У них есть оседлость, есть
дом, поле, домашняя утварь, и хотя все это, вместе взятое, стоит двугривенный, но ведь для человека, не видавшего ни гроша, и двугривенный
уже представляет довольно солидную ценность.
Я счастлив
уже тем, что нахожусь в теплой комнате и сознаю себя
дома, не скутанным, свободным от грязи и вони, вдали от поучений. Старик Лукьяныч, о котором я
уже не раз упоминал на страницах"Благонамеренных речей"и который до сих пор помогает мне нести иго собственности, встречает меня с обычным радушием, хотя, я должен сознаться, в этом радушии по временам прорывается легкий, но очень явный оттенок иронии.
— Извольте-с. Если вы
уж так хотите, то души своей хотя я перед вами и не открою, а на вопрос отвечу другим вопросом: если б вам, с одной стороны, предложили жить в сытости и довольстве, но с условием, чтоб вы не выходили из
дома терпимости, а с другой стороны, предложили бы жить в нужде и не иметь постоянного ночлега, но все-таки оставаться на воле, — что бы вы выбрали?
— Одна, и муж-то почти никогда
дома не бывает. Еще больше в кабаки ударилась: усчитывает да усчитывает своих поверенных. Непонятлива
уж очень: то копейки не найдет, то целого рубля не видит. Из-за самых пустяков по целым часам человека тиранит!
Самгин был уверен, что этот скандал не ускользнет от внимания газет. Было бы крайне неприятно, если б его имя оказалось припутанным. А этот Миша — существо удивительно неудобное. Сообразив, что Миша, наверное,
уже дома, он послал за ним дворника. Юноша пришел немедля и остановился у двери, держа забинтованную голову как-то особенно неподвижно, деревянно. Неуклонно прямой взгляд его одинокого глаза сегодня был особенно неприятен.
В шесть часов мы были
уже дома и сели за третий обед — с чаем. Отличительным признаком этого обеда или «ужина», как упрямо называл его отец Аввакум, было отсутствие супа и присутствие сосисок с перцем, или, лучше, перца с сосисками, — так было его много положено. Чай тоже, кажется, с перцем. Есть мы, однако ж, не могли: только шкиперские желудки флегматически поглощали мяса через три часа после обеда.
— Только подумаем, любезные сестры и братья, о себе, о своей жизни, о том, что мы делаем, как живем, как прогневляем любвеобильного Бога, как заставляем страдать Христа, и мы поймем, что нет нам прощения, нет выхода, нет спасения, что все мы обречены погибели. Погибель ужасная, вечные мученья ждут нас, — говорил он дрожащим, плачущим голосом. — Как спастись? Братья, как спастись из этого ужасного пожара? Он объял
уже дом, и нет выхода.
Неточные совпадения
Городничий. Я бы дерзнул… У меня в
доме есть прекрасная для вас комната, светлая, покойная… Но нет, чувствую сам, это
уж слишком большая честь… Не рассердитесь — ей-богу, от простоты души предложил.
Здесь есть один помещик, Добчинский, которого вы изволили видеть; и как только этот Добчинский куда-нибудь выйдет из
дому, то он там
уж и сидит у жены его, я присягнуть готов…
Хлестаков. Я, признаюсь, литературой существую. У меня
дом первый в Петербурге. Так
уж и известен:
дом Ивана Александровича. (Обращаясь ко всем.)Сделайте милость, господа, если будете в Петербурге, прошу, прошу ко мне. Я ведь тоже балы даю.
Замолкла Тимофеевна. // Конечно, наши странники // Не пропустили случая // За здравье губернаторши // По чарке осушить. // И видя, что хозяюшка // Ко стогу приклонилася, // К ней подошли гуськом: // «Что ж дальше?» // — Сами знаете: // Ославили счастливицей, // Прозвали губернаторшей // Матрену с той поры… // Что дальше?
Домом правлю я, // Ращу детей… На радость ли? // Вам тоже надо знать. // Пять сыновей! Крестьянские // Порядки нескончаемы, — //
Уж взяли одного!
— Певец Ново-Архангельской, // Его из Малороссии // Сманили господа. // Свезти его в Италию // Сулились, да уехали… // А он бы рад-радехонек — // Какая
уж Италия? — // Обратно в Конотоп, // Ему здесь делать нечего… // Собаки
дом покинули // (Озлилась круто женщина), // Кому здесь дело есть? // Да у него ни спереди, // Ни сзади… кроме голосу… — // «Зато
уж голосок!»