Неточные совпадения
— Это чтобы обмануть, обвесить, утащить — на все первый сорт. И не
то чтоб себе на пользу — всё в кабак! У нас в М. девятнадцать кабаков числится — какие тут прибытки на ум пойдут! Он тебя утром на базаре обманул, ан к полудню, смотришь, его самого кабатчик до нитки обобрал, а там, по истечении времени, гляди, и у кабатчика либо выручку украли, либо безменом по темю — и дух вон. Так оно колесом и идет. И за дело! потому, дураков учить
надо. Только вот
что диво: куда деньги деваются, ни у кого их нет!
Знаю только,
что наряжено было
надо мною следствие, якобы над беспокойным и ябедником, а две недели
тому назад пришло и запрещение.
—
Что жалеть-то! Вони да грязи мало,
что ли, было? После постоялого-то у меня тут другой домок, чистый, был, да и в
том тесно стало. Скоро пять лет будет, как вот эти палаты выстроил. Жить
надо так, чтобы и светло, и тепло, и во всем чтоб приволье было. При деньгах да не пожить? за это и люди осудят! Ну, а теперь побеседуемте, сударь, закусимте; я уж вас от себя не пущу! Сказывай, сударь, зачем приехал? нужды нет ли какой?
— То-то. В деревне ведь тоже пить-есть
надо. Земля есть, да ее не укусишь. А в Петербурге все-таки что-нибудь добудешь. А ты не обидься,
что я тебя спрошу: кончать,
что ли, с вотчиной-то хочешь?
— Крестьяне? крестьянину, сударь, дани платить
надо, а не о приобретении думать. Это не нами заведено, не нами и кончится. Всем он дань несет; не только казне-матушке, а и мне, и тебе, хоть мы и не замечаем
того. Так ему свыше прописано. И по моему слабому разуму, ежели человек бедный, так
чем меньше у него,
тем даже лучше. Лишней обузы нет.
— То-то,
что Сибирь-то еще у меня в памяти! Забыть бы об ней
надо! Еще бы вольнее орудовать можно было!
Вот зрелище, которое ожидало меня впереди и от присутствования при котором я охотно бы отказался, если б в последнее время меня с особенною назойливостью не начала преследовать мысль,
что надо, во
что бы
то ни стало, покончить…
Все это я и прежде очень хорошо знал. Я знал и
то,
что"дураков учить
надо", и
то,
что"с суконным рылом"в калашный ряд соваться не следует, и
то,
что"на
то в море щука, чтобы карась не дремал". Словом сказать, все изречения, в которых, как в неприступной крепости, заключалась наша столповая, безапелляционная мудрость. Мало
того,
что я знал:при одном виде избранников этой мудрости я всегда чувствовал инстинктивную оторопь.
— Теперь, брат, деревню бросить
надо! — говорили другие, — теперь там целая стена сердцеведцев образовалась. Смотрят, уставив брады, да умозаключают каждый сообразно со степенью собственной невежественности!
Чем больше который невежествен,
тем больше потрясений и подкопов видит. Молви ты в присутствии сердцеведца какое-нибудь неизвестное ему слово — ну, хоть «моветон»,
что ли — сейчас"фюить!", и пошла писать губерния.
Поели,
надо ложиться спать. Я запер дверь на крючок и, по рассеянности, совершенно машинально потушил свечку. Представьте себе мой ужас! — ни у меня, ни у Легкомысленного ни единой спички! Очутиться среди непроглядной
тьмы и при этом слышать, как товарищ, без малейшего перерыва, стучит зубами! Согласитесь,
что такое положение вовсе не благоприятно для"покойного сна"…
Надо вам сказать, милая Марья Потапьевна,
что никто никогда в целом мире не умел так стучать зубами, как стучал адвокат Легкомысленный. Слушая его, я иногда переносился мыслью в Испанию и начинал верить в существование кастаньет. Во всяком случае, этот стук до
того раздражил мои возбужденные нервы,
что я, несмотря на все страдания, не мог ни на минуту уснуть.
— Смеется — ему
что! — Помилуйте! разве возможная вещь в торговом деле ненависть питать! Тут, сударь, именно смеяться
надо, чтобы завсегда в человеке свободный дух был. Он генерала-то смешками кругом пальца обвел; сунул ему, этта, в руку пакет, с виду толстый-претолстый: как, мол? — ну,
тот и смалодушествовал. А в пакете-то ассигнации всё трехрублевые. Таким манером он за каких-нибудь триста рублей сразу человека за собой закрепил. Объясняться генерал-то потом приезжал.
Петенька вдруг ощутил потребность лгать. Он дал волю языку и целый час болтал без умолку. Рассказывал про придворные балы, про
то, какие платья носят петербургские барыни, про итальянскую оперу, про Патти; одним словом, истощил весь репертуар. Под конец, однако, спохватился, взглянул на часы и вспомнил,
что ему
надо еще об деле переговорить.
Если б мне сказал это человек легкомысленный — я не поверил бы. Но Софрон Матвеич не только человек, вполне знакомый со всеми особенностями здешних обычаев и нравов, но и сам в некотором роде столп. Он консерватор, потому
что у него есть кубышка, и в
то же время либерал, потому
что ни под каким видом не хочет допустить, чтоб эту кубышку могли у него отнять. Каких еще столпов
надо!
Если его ограбят, он старается изловить грабителя, и буде изловит,
то говорит:"Стой! законами грабить не позволяется!"Если он сам ограбит,
то старается схоронить концы в воду, и если ему это удастся,
то говорит:"Какие такие ты законы для дураков нашел! для дураков один закон: учить
надо!"И все кругом смеются: в первом случае смеются
тому,
что дурака поймали, во втором —
тому,
что дурака выучили.
Как я ни старался вникнуть в смысл этого сапожного кризиса, но из перекрестных мнений не мог извлечь никакого другого практического вывода, кроме
того,
что"от начальства поддержки нет",
что"варшавский сапог истребить
надо"и
что"старинным сапожникам следует предоставить вести заведенное колесо на всей их воле".
— Такая тут у нас вышла история! такая история!
Надо вам сказать,
что еще за неделю перед
тем встречает меня Петр Петрович в городе и говорит:"Приезжай шестого числа в Вороново, я Машу замуж выдаю!"Ну, я, знаете, изумился, потому ничего этакого не видно было…
— Молчать!
Что ты, подлец, какую власть
надо мной взял! я слово, а он два! я слово, а он два!.. Так вот ты бы и подумал:"
Что бы, мол, такое сготовить, чтоб барыне перед дорогими гостями не совестно было!"а ты, вместо
того, галантир да галантир!
Ну, да этот убогонький, за нас богу помолит! — думает Марья Петровна, —
надо же кому-нибудь и богу молиться!.."И все-то она одна, все-то своим собственным хребтом устроила, потому
что хоть и был у ней муж, но покойник ни во
что не входил, кроме как подавал батюшке кадило во время всенощной да каждодневно вздыхал и за обедом, и за ужином, и за чаем о
том,
что не может сам обедню служить.
— Паче всего сокрушаюсь я о
том,
что для души своей мало полезного сделала. Всё за заботами да за детьми, ан об душе-то и не подумала. А
надо, мой друг, ах, как
надо! И какой это грех перед богом,
что мы совсем-таки… совсем об душе своей не рачим!
С своей стороны, Сенечка рассуждает так:"Коего черта я здесь ищу! ну, коего черта! начальники меня любят, подчиненные боятся…
того гляди, губернатором буду да женюсь на купчихе Бесселендеевой — ну,
что мне еще
надо!"Но какой-то враждебный голос так и преследует, так и нашептывает:"А ну, как она Дятлово да Нагорное-то подлецу Федьке отдаст!" — и опять начинаются мучительные мечтания, опять напрягается умственное око и представляет болезненному воображению целый ряд мнимых картин, героем которых является он, Сенечка, единственный наследник и обладатель всех материнских имений и сокровищ.
Я уж не впервые слышу эту угрозу из уст Лукьяныча. Всякий раз, как я приезжаю в Чемезово, он считает своим долгом пронзить меня ею. Мало
того: я отлично знаю,
что он никогда не решится привести эту угрозу в действие,
что с его стороны это только попытка уязвить меня, заставить воспрянуть духом, и ничего больше. И за всем
тем, всякий раз, как я слышу эту просьбу «ослобонить», я невольно вздрагиваю при мысли о
той беспомощности, в которой я найдусь, если вдруг, паче чаяния, стрясется
надо мной такая беда.
— Это в древности было, голубчик! Тогда действительно было так, потому
что в
то время все было дешево. Вот и покойный Савва Силыч говаривал:"Древние христиане могли не жать и не сеять, а мы не можем". И батюшку, отца своего духовного, я не раз спрашивала, не грех ли я делаю,
что присовокупляю, — и он тоже сказал,
что по нынешнему дорогому времени некоторые грехи в обратном смысле понимать
надо!
— Нет, мой друг, это дело
надо разыскать. Если б он верный слуга тебе был, согласился ли бы он допустить, чтоб ты такое невыгодное условие для себя сделал? Вот Анисимушко —
тот прямо Савве Силычу сказал:"Держитесь Гулина, ни за
что крестьянам его не отрезывайте!"Ну, Савва Силыч и послушался.
— Христос с тобой! куда ж они от нас уйдут! Ведь это не
то что от прихоти: земля, дескать, хороша! а от нужды от кровной: и нехороша земля, да
надо ее взять! Верное это слово я тебе говорю: по четыре на круг дадут. И цена не
то чтобы с прижимкой, а самая настоящая, христианская…
— Так вот
что, сударь. Сегодня перед вечером я к мужичкам на сходку ходил. Порешили: как-никак, а кончить
надо. Стало быть, завтра
чем свет опять сходку — и совсем уж с ними порешить. Сразу чтобы. А
то у нас, через этого самого Пронтова, и конца-краю разговорам не будет.
Кончилось
тем,
что восторжествовал все-таки индивидуализм, а государственность должна была уступить. Правда,
что Терпугов оставлял поле битвы понемногу: сначала просто потому,
что говорить о пустяках не стоило, потом — потому,
что надо же старушку чем-нибудь почтить; но, наконец, разговаривая да разговаривая, и сам вошел во вкус птенцовских лугов.
Нас попросили выйти из вагонов, и,
надо сказать правду, именно только попросили,а отнюдь не вытурили. И при этом не употребляли ни огня, ни меча — так это было странно! Такая ласковость подействовала на меня
тем более отдохновительно,
что перед этим у меня положительно подкашивались ноги. В голове моей даже мелькнула нахальная мысль:"Да
что ж они об Страшном суде говорили! какой же это Страшный суд! — или, быть может, он послебудет?