Неточные совпадения
— Погляди сам в печку,
так, може, и увидишь, что тамотка ничего
нет.
— Знаю, что в печке ничего
нет: съел! И сало-то еще с рыла не вытер, дурак!.. Огрызается туда же! Прогоню,
так и знаешь… шляйся по миру!
—
Так что же, приезжайте щей откушать; а если
нет,
так рассержусь, право рассержусь. С год уж мы не видались.
Мечтательности, чувствительности, которую некогда
так хлопотал распространить добродушный Карамзин [Карамзин Николай Михайлович (1766—1826) — известный русский писатель и историк, автор повести «Бедная Лиза», пользовавшейся большим успехом.], — ничего этого и в помине
нет: тщеславие и тщеславие, наружный блеск и внутренняя пустота заразили юные сердца.
— Вы, вероятно, говорите про городских извозчиков,
так этаких совершенно
нет, — отвечал Петр Михайлыч, — не для кого, — а потому, в силу правила политической экономии, которое и вы, вероятно, знаете:
нет потребителей,
нет и производителей.
Молодой смотритель находился некоторое время в раздумье: ехать ли ему в
таком экипаже, или
нет? Но делать нечего, — другого взять было негде. Он сделал насмешливую гримасу и сел, велев себя везти к городничему, который жил в присутственных местах.
—
Нет,
так, покуда перелистываю, — отвечала она.
—
Так неужели еще мало вас любят? Не грех ли вам, Калинович, это говорить, когда
нет минуты, чтоб не думали о вас; когда все радости, все счастье в том, чтоб видеть вас, когда хотели бы быть первой красавицей в мире, чтоб нравиться вам, — а все еще вас мало любят! Неблагодарный вы человек после этого!
—
Нет! — повторила Настенька и пошла к дверям,
так что капитан едва успел отскочить от них и уйти в гостиную, где уже сидел Петр Михайлыч. Настенька вошла вслед за ним: лицо ее горело, глаза блистали.
—
Нет, вы не только заметили, — возразил Калинович, взглянув на капитана исподлобья, — а вы на мою легкую шутку отвечали дерзостью. Постараюсь не ставить себя в другой раз в
такое неприятное положение.
— Нет-с, я не буду вам отвечать, — возразил Медиокритский, — потому что я не знаю, за что именно взят: меня схватили, как вора какого-нибудь или разбойника; и
так как я состою по ведомству земского суда,
так желаю иметь депутата, а вам я отвечать не стану. Не угодно ли вам послать за моим начальником господином исправником.
—
Нет,
так, поминает кто-нибудь, — отвечал казначей.
— Ты спроси, князь, — отвечала она полушепотом, — как я еще жива. Столько перенести, столько страдать, сколько я страдала это время, — я и не знаю!.. Пять лет прожить в этом городишке, где я человеческого лица не вижу; и теперь еще эта болезнь… ни дня, ни ночи
нет покоя… вечные капризы… вечные жалобы… и, наконец, эта отвратительная скупость — ей-богу, невыносимо,
так что приходят иногда
такие минуты, что я готова бог знает на что решиться.
— У меня теперь гривенника на булавки
нет, — продолжала Полина. — Что ж это
такое? Пятьсот душ покойного отца — мои по закону. Я хотела с тобой, кузен, давно об этом посоветоваться: нельзя ли хоть по закону получить мне это состояние себе; оно мое?
—
Нет, Жак, это не каприз, а просто предчувствие, — начала она. — Как ты сказал, что был у тебя князь, у меня
так сердце замерло,
так замерло, как будто все несчастья угрожают тебе и мне от этого знакомства. Я тебя еще раз прошу, не езди к генеральше, не плати визита князю: эти люди обоих нас погубят.
— Предположений много, но пока ничего
нет еще конченного в
такой мере, чтоб я решился печатать, — отвечал Калинович.
—
Нет, это невозможно; это, по ее скупости, покажется бог знает каким разорением! Она уж и теперь говорит, зачем он у нас
так часто обедает.
—
Нет, не строгий, а дельный человек, — возразил князь, — по благородству чувств своих — это рыцарь нашего времени, — продолжал он, садясь около судьи и ударяя его по коленке, — я его знаю с прапорщичьего чина; мы с ним вместе делали кампанию двадцать восьмого года, и только что не спали под одной шинелью. Я когда услышал, что его назначили сюда губернатором,
так от души порадовался. Это приобретение для губернии.
—
Нет, не
такая, как всякая, — возразил поручик, — вот в Москве был обер-полицеймейстер Шульгин, вот тот был настоящий полицеймейстер: у того была полиция.
Если я упаду — сто рублей плачу, а
нет,
так мне вдвое того», и набрал он
таким манером много денег.
—
Нет, подниму, — отвечал Кадников и, взяв кресло за ножку, напрягся, сколько силы достало, покраснел, как вареный рак, и приподнял, но не сдержал: кресло покачнулось
так, что он едва остановил его, уперев в стену над самой почти головой Калиновича.
— Почему ж?
Нет!.. — перебил князь и остановился на несколько времени. — Тут, вот видите, — начал он, — я опять должен сделать оговорку, что могу ли я с вами говорить откровенно, в
такой степени, как говорил бы откровенно с своим собственным сыном?
—
Нет, это
так, — отвечал Калинович и потом опять ее обнял и сказал ей что-то на ухо.
—
Нет, как это можно!..
Такая прелестная девица,
нет! — отвергнул Петр Михайлыч.
— Никак нет-с! — отвечал отрывисто капитан и, взяв фуражку, но позабыв трубку и кисет, пошел. Дианка тоже поднялась было за ним и, желая приласкаться, загородила ему дорогу в дверях. Капитан вдруг толкнул ее ногою в бок с
такой силой, что она привскочила, завизжала и, поджав хвост, спряталась под стул.
—
Нет, ты сердишься. Нынче ты все сердишься. Прежде ты не
такой был!.. — сказала со вздохом Настенька. — Дай мне руку, — прибавила она.
—
Нет, ничего; пойдем
так… Пускай все видят: я хочу этого! — сказала она.
Неуклонно с тех пор начал он в уплату долга отдавать из своего жалованья две трети, поселившись для того в крестьянской почти избушонке и ограничив свою пищу хлебом, картофелем и кислой капустой. Даже в гостях, когда предлагали ему чаю или трубку, он отвечал басом: «Нет-с; у меня дома этого
нет,
так зачем уж баловаться?» Из собственной убитой дичи зверолов тоже никогда ничего не ел, но, стараясь продать как можно подороже, копил только деньгу для кредитора.
Холодный пот выступил на лбу Калиновича. «
Нет, это не
так легко кончается, как мне казалось сначала!» — подумал он.
— Плут!.. И какой же, то есть, плут на плуте, вор на воре. Я-то, вишь, смирный, не озорник, и
нет мне от них счастья. На-ка, вожжей пожалел!.. Да что я, с кашей, что ли, их съем? Какие были,
такие и ворочу, пес!
—
Так, они все
такие недобрые… лукавые… Фи!..
Нет!
«Что ж это
такое? — думал он. — Неужели я
так обабился, что только около этой девчонки могу быть спокоен и весел?
Нет! Это что-то больше, чем любовь и раскаянье: это скорей какой-то страх за самого себя, страх от этих сплошной почти массой идущих домов, широких улиц, чугунных решеток и холодом веющей Невы!»
—
Нет, — повторил Калинович
таким уж насмешливым тоном, что молодой человек, занимавшийся газетой, посмотрел на него с удивлением.
— Да, — отвечал с прежнею грустною улыбкою Дубовский. — Теперь главная его султанша француженка, за которую он одних долгов заплатил в Париже двадцать пять тысяч франков, и если б вот мы пришли немного пораньше сюда,
так, наверное, увидали бы, как она прокатила по Невскому на вороной паре в фаэтоне с медвежьею полостью… Стоит это чего-нибудь или
нет?
— Заметьте, что этот господин одну только черту выражает в Отелло, которой, впрочем, в том
нет: это кровожадность, — а? Как вам покажется? Эта страстная, нервная и нежная натура у него выходит только мясником; он только и помнит, что «крови, крови жажду я!» Это черт знает что
такое!
А коли этого
нет,
так нынче вон молодых да здоровых начали присылать:
так, где-нибудь в Троицкой улице, барыню заведет, да еще и не одну, а, как турецкий паша, двух либо трех, и коленопреклонствуй перед ними вся губерния, — да!
«
Нет, говорит, господа,
так служить нельзя!» — да и упрятал двоих в уголовную; а моему в отставку велел подать.
— Это ужасно! — воскликнул он. — Из целого Петербурга мне выпали на долю только эти два дуралея, с которыми, если еще пробыть месяц,
так и сам поглупеешь, как бревно.
Нет! — повторил он и, тотчас позвав к себе лакея, строжайшим образом приказал ему студента совсем не пускать, а немца решился больше не требовать. Тот, с своей стороны, очень остался этим доволен и вовсе уж не являлся.
— Этого не смейте теперь и говорить. Теперь вы должны быть счастливы и должны быть
таким же франтом, как я в первый раз вас увидела — я этого требую! — возразила Настенька и, напившись чаю, опять села около Калиновича. — Ну-с, извольте мне рассказывать, как вы жили без меня в Петербурге: изменяли мне или
нет?
—
Нет,
так любить невозможно! — проговорил он.
—
Нет,
нет этого букета!.. — говорил князь, доедая суп. — А котлеты уж, мой милый, никуда негодны, — прибавил он, обращаясь к лакею, — и сухи и дымом воняют.
Нет, это варварство,
так распоряжаться нашими желудками! Не правда ли? — отнесся он к Калиновичу.
— А ее все-таки
нет! — продолжала Полина. — И вообрази, в шестом, наконец, часу явился посланный ее: пишет, что не может приехать обедать, потому что сломалось что-то
такое у тильбюри, а она дала себе клятву на дачу не ездить иначе, как самой править.
— Что литература! — возразил он. — Наслаждаться одним вдохновением я не способен. Для меня это дело все-таки труд, и труд тяжелый, который мог бы только вознаграждаться порядочными деньгами; но и этого
нет!
— Кто ж в этом сомневается! Сомнения в этом
нет… Однако нужно же что-нибудь придумать; нельзя же вам
так оставаться… Очень бы мне хотелось что-нибудь сделать для вас, — произнес князь.
— О боже мой, я не сумасшедший, чтоб рассчитывать на ваши деньги, которых, я знаю, у вас
нет! — воскликнул князь. — Дело должно идти иначе; теперь вопрос только о том: согласны ли вы на мое условие —
так хорошо, а не согласны —
так тоже хорошо.
— Я знаю где! И если я волнуюсь и бешусь,
так я имею на то право; а она —
нет! — воскликнул Калинович, вспыхнув, и ушел в кабинет.
— Опять — умрет! — повторил с усмешкою князь. — В романах я действительно читал об этаких случаях, но в жизни, признаюсь, не встречал. Полноте, мой милый! Мы, наконец,
такую дребедень начинаем говорить, что даже совестно и скучно становится. Волишки у вас, милостивый государь,
нет, характера — вот в чем дело!
— «Ты наш, ты наш! Клянися на мече!» — не помню, говорится в какой-то драме; а
так как в наше время мечей
нет, мы поклянемся лучше на гербовой бумаге, и потому угодно вам выслушать меня или
нет? — проговорил князь.
А когда этого
нет,
так и нечего на зеркало пенять: значит, личико криво! — заключил Белавин с одушевлением и с свободой человека, привыкшего жить в обществе, отошел и сел около одной дамы.
Значит, пускай делал бы каждый свое,
так этого
нет, — губернатору говорят: ты начальник, хозяин губернии.