— «Давно мы не приступали к нашему фельетону с таким удовольствием, как делаем это в настоящем случае, и удовольствие это, признаемся, в нас возбуждено не переводными стихотворениями с венгерского, в которых, между прочим, попадаются рифмы вроде «фимиам с вам»; не повестью госпожи Д…, которая хотя и принадлежит легкому дамскому перу, но отличается такою тяжеловесностью, что мы еще не встречали ни одного человека, у которого достало бы силы дочитать ее до конца; наконец, не учеными изысканиями г. Сладкопевцова «О римских когортах», от которых чувствовать удовольствие и оценить их по достоинству предоставляем специалистам; нас же, напротив, неприятно
поразили в них опечатки, попадающиеся на каждой странице и дающие нам право обвинить автора за небрежность в издании своих сочинений (в незнании грамматики мы не смеем его подозревать, хотя имеем на то некоторое право)…»
Неточные совпадения
Княжна, около которой уселся Петр Михайлыч, легонько отодвинулась от него: ее неприятно
поразили грубые руки старика,
в которых он держал свою старомодную, намоченную дождем шляпу.
Подозревая, что все это штуки Настеньки, дал себе слово расквитаться с ней за то после; но теперь, делать нечего, принял сколько возможно спокойный вид и вошел
в гостиную, где почтительно поклонился генеральше, Полине и князю, пожал с обязательной улыбкой руку у Настеньки, у которой при этом заметно задрожала головка, пожал, наконец, с такою же улыбкою давно уже простиравшуюся к нему руку Петра Михайлыча и, сделав полуоборот, опять сконфузился: его
поразила своей наружностью княжна.
Точно так же и актер: он очень хорошо помнит, что такой-то господин
поражал публику тем-то, такой-то тем-то, и все это старается, сколько возможно, усвоить себе, и таким образом выходит, что-то такое сносное,
в чем виден по крайней мере ум, сдержанность, приличие сценическое.
— Я еще почти не видала Петербурга и могу сказать только, что зодчество, или, собственно, скульптура — одно, что
поразило меня, потому что
в других местах России… я не знаю, если это и есть, то так мало, что вы этого не увидите; но здесь чувствуется, что существует это искусство, это бросается
в глаза. Эти лошади на мосту, сфинксы, на домах статуи…
На выезде главной Никольской улицы, вслед за маленькими деревянными домиками,
в окнах которых виднелись иногда цветы и детские головки, вдруг показывался, неприятно
поражая, огромный серый острог с своей высокой стеной и железной крышей. Все
в нем, по-видимому, обстояло благополучно: ружья караула были
в козлах, и у пестрой будки стоял посиневший от холода солдат. Наступили сумерки. По всему зданию то тут, то там замелькали огоньки.
Детскость выражения ее лица в соединении с тонкой красотою стана составляли ее особенную прелесть, которую он хорошо помнил: но, что всегда, как неожиданность,
поражало в ней, это было выражение ее глаз, кротких, спокойных и правдивых, и в особенности ее улыбка, всегда переносившая Левина в волшебный мир, где он чувствовал себя умиленным и смягченным, каким он мог запомнить себя в редкие дни своего раннего детства.
— А какие, однако же, вы храбрые, вот вы смеетесь, а меня так всё это
поразило в его рассказе, что я потом во сне видел, именно эти пять минут видел…
Он был недурен собою, разговорчив; и меня особенно
поразили в нем странные рыжие волоса, которые он отпустил себе на горле, и еще более странная привычка, которую он имел, — беспрестанно расстегивать жилет и чесать себе грудь под рубашкой.
Неточные совпадения
Произнесенные слова
поражают как громом всех. Звук изумления единодушно излетает из дамских уст; вся группа, вдруг переменивши положение, остается
в окаменении.
При первом столкновении с этой действительностью человек не может вытерпеть боли, которою она
поражает его; он стонет, простирает руки, жалуется, клянет, но
в то же время еще надеется, что злодейство, быть может, пройдет мимо.
Вот это-то отвержденное и вполне успокоившееся
в самом себе идиотство и
поражает зрителя
в портрете Угрюм-Бурчеева.
Когда он разрушал, боролся со стихиями, предавал огню и мечу, еще могло казаться, что
в нем олицетворяется что-то громадное, какая-то всепокоряющая сила, которая, независимо от своего содержания, может
поражать воображение; теперь, когда он лежал поверженный и изнеможенный, когда ни на ком не тяготел его исполненный бесстыжества взор, делалось ясным, что это"громадное", это"всепокоряющее" — не что иное, как идиотство, не нашедшее себе границ.
Насколько последний был распущен и рыхл, настолько же первый
поражал расторопностью и какою-то неслыханной административной въедчивостью, которая с особенной энергией проявлялась
в вопросах, касавшихся выеденного яйца.