Неточные совпадения
— И между тем, — продолжал Калинович, опять обращаясь более
к Настеньке, — я жил посреди роскоши, в товариществе с этими глупыми мальчишками, которых окружала
любовь, для удовольствия которых изобретали всевозможные средства… которым на сто рублей в один раз покупали игрушек, и я обязан был смотреть, как
они играют этими игрушками, не смея дотронуться ни до одной из
них.
— Без сомнения, — подхватил князь, — но, что дороже всего было в
нем, — продолжал
он, ударив себя по коленке, — так это
его любовь к России:
он, кажется, старался изучить всякую в ней мелочь: и когда я вот бывал в последние годы
его жизни в Петербурге, заезжал
к нему,
он почти каждый раз говорил мне: «Помилуй, князь, ты столько лет живешь и таскаешься по провинциям: расскажи что-нибудь, как у вас, и что там делается».
Он хвалил направление нынешних писателей, направление умное, практическое, в котором, благодаря бога, не стало капли приторной чувствительности двадцатых годов; радовался вечному истреблению од, ходульных драм, которые своей высокопарной ложью в каждом здравомыслящем человеке могли только развивать желчь; радовался, наконец, совершенному изгнанию стихов
к ней,
к луне,
к звездам; похвалил внешнюю блестящую сторону французской литературы и отозвался с уважением об английской — словом, явился в полном смысле литературным дилетантом и, как можно подозревать, весь рассказ о Сольфини изобрел, желая тем показать молодому литератору свою симпатию
к художникам и
любовь к искусствам, а вместе с тем намекнуть и на свое знакомство с Пушкиным, великим поэтом и человеком хорошего круга, — Пушкиным, которому, как известно, в дружбу напрашивались после
его смерти не только люди совершенно
ему незнакомые, но даже печатные враги
его, в силу той невинной слабости, что всякому маленькому смертному приятно стать поближе
к великому человеку и хоть одним лучом
его славы осветить себя.
Под ее влиянием я покинул тебя, мое единственное сокровище, хоть, видит бог, что сотни людей, из которых ты могла бы найти доброго и нежного мужа, — сотни
их не в состоянии тебя любить так, как я люблю; но, обрекая себя на этот подвиг, я не вынес
его: разбитый теперь в Петербурге во всех моих надеждах, полуумирающий от болезни, в нравственном состоянии, близком
к отчаянию, и, наконец, без денег, я пишу
к тебе эти строчки, чтоб ты подарила и возвратила мне снова
любовь твою.
Я поняла тогда, как
он выразился, что, только вооруженные мечом
любви к богу, можем мы сражаться и побеждать полчище наших страстей.
От нечего ли делать или по
любви к подобному занятию, но только
он с полчаса уже играл хлыстом с красивейшим водолазом, у которого глаза были, ей-богу, умней другого человека и который, как бы потешая господина, то ласково огрызался, тщетно стараясь поймать своей страшной пастью кончик хлыста, то падал на мягкий ковер и грациозно начинал кататься.
—
Он вот очень хорошо знает, — продолжала она, указав на Калиновича и обращаясь более
к Белавину, — знает, какой у меня ужасный отрицательный взгляд был на божий мир; но когда именно пришло для меня время такого несчастия, такого падения в общественном мнении, что каждый, кажется, мог бросить в меня безнаказанно камень, однако никто, даже из людей, которых я, может быть, сама оскорбляла, — никто не дал мне даже почувствовать этого каким-нибудь двусмысленным взглядом, — тогда я поняла, что в каждом человеке есть искра божья, искра
любви, и перестала не любить и презирать людей.
В
его помыслах, желаниях окончательно стушевался всякий проблеск поэзии, которая прежде все-таки выражалась у
него в стремлении
к науке, в мечтах о литераторстве, в симпатии
к добродушному Петру Михайлычу и, наконец, в
любви к милой, энергичной Настеньке; но теперь все это прошло, и впереди стоял один только каменный, бессердечный город с единственной своей житейской аксиомой, что деньги для человека — все!
По левую сторону помешался некто Каламский, предводитель дворянства, служивший в военной службе только до подпоручика и потому никогда не воображавший, чтоб какой-нибудь генерал обратил на
него человеческое внимание, но с поступлением в предводители, обласканный губернатором, почувствовал
к нему какую-то фанатическую
любовь.
Несчастная княгиня, эта кроткая, как ангел, женщина, посвятившая всю жизнь свою на
любовь к мужу, должна была видеть
его в таком положении — это ужасно!
Он очень хорошо понимает, что во мне может снова явиться
любовь к тебе, потому что ты единственный человек, который меня истинно любил и которого бы я должна была любить всю жизнь —
он это видит и, чтоб ударить меня в последнее больное место моего сердца, изобрел это проклятое дело, от которого, если бог спасет тебя, — продолжала Полина с большим одушевлением, — то я разойдусь с
ним и буду жить около тебя, что бы в свете ни говорили…
Пора молодости,
любви и каких бы то ни было новых сердечных отношений для
него давно уже миновалась, а служебную деятельность, которая была бы теперь свойственна
его возрасту и могла бы вызвать
его снова на борьбу, эту деятельность
он должен был покинуть навсегда и, как подстреленный орел, примкнув
к числу недовольных, скромно поселиться вместе с Настенькой и капитаном в Москве.
Неточные совпадения
Милон. А! теперь я вижу мою погибель. Соперник мой счастлив! Я не отрицаю в
нем всех достоинств.
Он, может быть, разумен, просвещен, любезен; но чтоб мог со мною сравниться в моей
к тебе
любви, чтоб…
Стародум. Так. Только, пожалуй, не имей ты
к мужу своему
любви, которая на дружбу походила б. Имей
к нему дружбу, которая на
любовь бы походила. Это будет гораздо прочнее. Тогда после двадцати лет женитьбы найдете в сердцах ваших прежнюю друг
к другу привязанность. Муж благоразумный! Жена добродетельная! Что почтеннее быть может! Надобно, мой друг, чтоб муж твой повиновался рассудку, а ты мужу, и будете оба совершенно благополучны.
Он не верит и в мою
любовь к сыну или презирает (как
он всегда и подсмеивался), презирает это мое чувство, но
он знает, что я не брошу сына, не могу бросить сына, что без сына не может быть для меня жизни даже с тем, кого я люблю, но что, бросив сына и убежав от
него, я поступлю как самая позорная, гадкая женщина, — это
он знает и знает, что я не в силах буду сделать этого».
Она была, как меньшая, любимица отца, и ей казалось, что
любовь его к ней делала
его проницательным.
И Левина охватило новое чувство
любви к этому прежде чуждому
ему человеку, старому князю, когда
он смотрел, как Кити долго и нежно целовала
его мясистую руку.