Неточные совпадения
— Вы, вероятно, говорите про городских извозчиков,
так этаких совершенно нет, — отвечал Петр Михайлыч, — не для
кого, — а потому, в силу правила политической экономии, которое и вы, вероятно, знаете: нет потребителей, нет и производителей.
—
Кто это
такой? — сказала генеральша.
— Ты, Семенушка, всегда в своем дежурстве наделаешь глупостей. Если ты
так несообразителен, то старайся больше думать. Принимаешь всех,
кто только явится. Сегодня пустил бог знает какого-то господина, совершенно незнакомого.
— Да коли с этой целью,
так конечно:
кто с этим будет спорить? — согласился и Петр Михайлыч, окончательно разбитый со всех сторон.
В четверг, который был торговым днем в неделе, многие из учеников, мещанских детей, не приходили в класс и присутствовали на базаре:
кто торговал в лавке за батьку, а
кто и
так зевал.
Девка-то, говорят, на стену лезет —
так ей за этого жениха желается, и дай бог ей, конечно:
кто того из женщин не желает?
Известный уже нам Калашников, сидевший в третьем классе третий год, вдруг изобрел прозвать преподавателя словесности красноглазым зайцем и предложил классу потравить его: «А коли
кто, говорит, не хочет,
так сказывайся, я тому сейчас ребра переломаю», и все, конечно, согласились.
—
Кто вы
такие? Что вы здесь делаете? — спросил он.
—
Кто вы
такие? — повторил он.
—
Так и надо,
так и надо! Я и сам, когда был смотрителем, это у меня
кто порезвится, пошалит — ничего; а буяну и грубияну не спускал, — прихвастнул Петр Михайлыч.
В какие-нибудь четверть часа он
так ее разговорил, успокоил, что она захотела перебраться из спальни в гостиную, а князь между тем отправился повидаться кой с
кем из своих знакомых.
К объяснению всего этого ходило, конечно, по губернии несколько темных и неопределенных слухов, вроде того, например, как чересчур уж хозяйственные в свою пользу распоряжения по одному огромному имению, находившемуся у князя под опекой; участие в постройке дома на дворянские суммы, который потом развалился; участие будто бы в Петербурге в одной торговой компании, в которой князь был распорядителем и в которой потом все участники потеряли безвозвратно свои капиталы; отношения князя к одному очень важному и значительному лицу, его прежнему благодетелю, который любил его, как родного сына, а потом вдруг удалил от себя и даже запретил называть при себе его имя, и, наконец, очень тесная дружба с домом генеральши, и ту как-то различно понимали:
кто обращал особенное внимание на то, что для самой старухи каждое слово князя было законом, и что она, дрожавшая над каждой копейкой, ничего для него не жалела и, как известно по маклерским книгам, лет пять назад дала ему под вексель двадцать тысяч серебром, а другие говорили, что m-lle Полина дружнее с князем, чем мать, и что, когда он приезжал, они, отправив старуху спать, по нескольку часов сидят вдвоем, затворившись в кабинете — и
так далее…
Всему этому, конечно, большая часть знакомых князя не верила; а если
кто отчасти и верил или даже сам доподлинно знал,
так не считал себя вправе разглашать, потому что каждый почти был если не обязан, то по крайней мере обласкан им.
Кто посолидней и получше, не хотят жениться, а остальная молодежь
такая, что не только выйти замуж за кого-нибудь из них, и в дом принять неловко.
Нигде, может быть, с
такою дипломатическою тонкостью и точностью не приклеивают гостям ярлычки,
кто чего стоит, как бывает это на парадных деревенских обедах.
— Интересно знать,
кто это
такой? — сказал князь, вслушиваясь еще внимательнее.
Что делал Лукин на корабле в Англии — все слушатели очень хорошо знали, но поручик не стеснялся этим и продолжал: — Выискался там один господин, тоже силач, и делает
такое объявление: «Сяду-де я, милостивые государи, на железное кресло и пускай,
кто хочет, бьет меня по щеке.
Кто бы за эту тонину согласился платить
такими чересчур уж не тонкими страданьями, которые гложут теперь мое сердце!» На последней мысли он крикнул сердито...
Видимо, что его принимают, не помня хорошенько,
кто он
такой.
Силу его душевной горечи понять может только тот,
кто знает, что
такое авторское самолюбие и, как бы камень с неба, упавшее на вас разочарование: шесть лет питаемой надежды, единственно путеводной звезды для устройства карьеры как не бывало!
Если б тогда
кто посмотрел на нас — ужас что
такое!
—
Кто ж в этом сомневается! Сомнения в этом нет… Однако нужно же что-нибудь придумать; нельзя же вам
так оставаться… Очень бы мне хотелось что-нибудь сделать для вас, — произнес князь.
Кто сердцу, хоть и не юной, а все-таки девы скажет: люби одно, не изменись?» И, наконец, Петербург, боже мой!
У меня своих четверо ребят, и если б не зарабатывал копейки, где только можно, я бы давным-давно был банкрот; а перед подобной логикой спасует всякая мораль, и как вы хотите,
так меня и понимайте, но это дело иначе ни для вас, ни для
кого в мире не сделается! — заключил князь и, утомленный, опустился на задок кресла.
— О, вздор!
Кто ж это
такой? — проговорила она.
Кто не согласится, что под внешней обстановкой большей части свадеб прячется
так много нечистого и грязного, что уж, конечно, всякое тайное свидание какого-нибудь молоденького мальчика с молоденькой девочкой гораздо выше в нравственном отношении, чем все эти полуторговые сделки, а между тем все вообще «молодые» имеют какую-то праздничную и внушительную наружность, как будто они в самом деле совершили какой-нибудь великий, а для кого-то очень полезный подвиг.
Вторые — дипломаты, которые в душе вообще не любят начальников, но хвалят потому, что все-таки лучше: неизвестно,
кого еще приблизит к себе, может быть, и меня —
так чтоб после не пришлось менять шкуры.
Кто испытывал приятное ощущение входить начальническим образом на лестницы присутственных мест, тот поймет, конечно, что решительно надобно быть человеком с самыми тупыми нервами, чтоб не испытать в эта минуты какого-то гордого сознания собственного достоинства; но герой мой, кажется, не ощущал этого —
так, видно, было много на душе его тяжелых и мрачных мыслей. Он шел, потупя голову и стараясь только не отстать от своего начальника.
Узнав,
кто именно назначен вице-губернатором, Медиокритский обмер в душе, но никому не открылся и только, рассчитывая показаться кем-нибудь другим, отрастил в последнее время огромнейшие бакенбарды,
так что вице-губернатор действительно как будто бы не узнал его.
— Нет, уж это, дяденька, шалишь! — возразил подрядчик, выворотив глаза. — Ему тоже откровенно дело сказать,
так, пожалуй, туда попадешь, куда черт и костей не занашивал, — вот как я понимаю его ехидность. А мы тоже маленько бережем себя; знаем, с
кем и что говорить надо. Клещами ему из меня слова не вытащить: пускай делает, как знает.
—
Кто ты
такой? — спросил довольно строго вице-губернатор.
Я, конечно, очень хорошо знала, что этим не кончится; и действительно, —
кто бы после того к нам ни приехал, сколько бы человек ни сидело в гостиной, он непременно начнет развивать и доказывать, «как пошло и ничтожно наше барство и что превосходный представитель, как он выражается, этого гнилого сословия, это ты — извини меня — гадкий, мерзкий, скверный человек, который
так развращен, что не только сам мошенничает, но чувствует какое-то дьявольское наслаждение совращать других».
— Или наконец… — продолжал князь, хватаясь за голову и как бы придумывая еще что-то
такое, — наконец, поезжай сама в Петербург… Я составлю тебе записку, как и через
кого там действовать.
Нового они теперь поэтому составить не могут, а если б и составили,
так не будет его скрепы, как человека мертвого; прямо на это обстоятельство и упереть можно будет, и накидать
таких тут петель, что сам черт их не разберет,
кто кого дерет…
—
Кто ж с этим не согласится? Но зачем принимать
так к сердцу? — возразила было Настенька.
Никаких других побуждений он иметь не должен; но в то же время
кто не согласится, что это далеко не
так бывает на самом деле?..
— Что ж это
такое? — повторил председатель казенной палаты, сходя с лестницы, и тут же перешепнулся кой с
кем из значительных лиц, чтоб съехаться и потолковать насчет подобного казуса.
Я было…
так как и по нашим хошь бы теперь производствам дело от него не поет… говорил было тоже кое с
кем из начальства ихнего…
Здесь я не могу обойти молчанием того, что если
кто видал мою героиню, когда она была девочкой, тот, конечно бы, теперь не узнал ее —
так она похорошела.
В простодушных понятиях его чины имели
такое громадное значение, что тот же Калинович казался ему теперь совершенно иным человеком, и он никогда ни в чем не позволял себе забыть, где и перед
кем он находится.