Неточные совпадения
— Что делать! Что делать! —
отвечал князь. — Но полагаю, что здесь идет все по-старому, значит, хорошо и благополучно, — прибавил он.
— Ты спроси,
князь, —
отвечала она полушепотом, — как я еще жива. Столько перенести, столько страдать, сколько я страдала это время, — я и не знаю!.. Пять лет прожить в этом городишке, где я человеческого лица не вижу; и теперь еще эта болезнь… ни дня, ни ночи нет покоя… вечные капризы… вечные жалобы… и, наконец, эта отвратительная скупость — ей-богу, невыносимо, так что приходят иногда такие минуты, что я готова бог знает на что решиться.
— Здесь, maman, —
отвечала Полина и, тотчас же встав, отошла от
князя к столику, на котором лежали книги.
— Которые
князь привез, —
отвечала с досадою Полина.
— О сочинениях, ma tante, о сочинениях, —
отвечал князь и, опять взявшись за лоб, проговорил тихо и с улыбкой Полине: — Voila notre homme! [вот кто нам нужен! (франц.).]. Займитесь, развлекитесь; молодой человек tres comme il faut!. [Вполне приличный! (франц.).]
Калинович
отвечал тоже по-французски, что он слышал о болезни генеральши и потому не смел беспокоить.
Князь и Полина переглянулись: им обоим понравилась ловко составленная молодым смотрителем французская фраза. Старуха продолжала хлопать глазами, переводя их без всякого выражения с дочери на
князя, с
князя на Калиновича.
— Действительно не умею, —
отвечал князь, — хоть и жил почти весь век свой между литераторами и, надобно сказать, имел много дорогих и милых для меня знакомств между этими людьми, — прибавил он, вздохнув.
— Не у чего мне, ваше сиятельство, таланту быть, в кухарки нынче поступил, только и умею овсяную кашицу варить, —
отвечал он, и
князь при этом обыкновенно отвертывался, не желая слышать от старика еще более, может быть, резкого отзыва о господах.
— Нет,
князь, нет и нет: это лишнее, —
отвечала старуха.
— Что ж особенного? Был и беседовал, —
отвечал Калинович коротко, но, заметив, что Настенька, почти не ответившая на его поклон, сидит надувшись, стал, в досаду ей, хвалить
князя и заключил тем, что он очень рад знакомству с ним, потому что это решительно отрадный человек в провинции.
— В таком случае, извольте!.. Только вы, пожалуйста, не воображайте меня, по словам
князя, музыкантшей, —
отвечала, вставая, Полина. — A chere Catherine [дорогая Екатерина (франц.).] споет нам что-нибудь после? — прибавила она, обращаясь к княжне.
— Сейчас получил приглашение и еду гостить к
князю на всю вакацию, —
отвечал Калинович, садясь около Настеньки.
— Ворона, chere amie [милый друг (франц.).], ворона, —
отвечал князь и, возвращаясь назад через усадьбу, услал дочь в комнаты, а Калиновича провел на конский двор и велел вывести заводского жеребца.
— Откушать ко мне, — проговорил
князь священнику и дьякону, подходя к кресту, на что тот и другой
отвечали почтительными поклонами. Именины — был единственный день, в который он приглашал их к себе обедать.
— Да, я люблю, по возможности, доставлять всем удовольствие, —
отвечал князь.
— Очень рад, очень рад познакомиться, —
отвечал князь, пожимая ему руку.
— Благодарю вас, благодарю, —
отвечал князь, сжимая еще раз руку пристава.
— Знаю, знаю. Но вы, как я слышал, все это поправляете, —
отвечал князь, хотя очень хорошо знал, что прежний становой пристав был человек действительно пьющий, но знающий и деятельный, а новый — дрянь и дурак; однако все-таки, по своей тактике, хотел на первый раз обласкать его, и тот, с своей стороны, очень довольный этим приветствием, заложил большой палец левой руки за последнюю застегнутую пуговицу фрака и, покачивая вправо и влево головою, начал расхаживать по зале.
— Merci, mon cher, merci [Спасибо, дорогой, спасибо (франц.).], —
отвечал с чувством
князь.
— Нет еще; жду его приезда сюда, не завернет ли он ко мне в мое захолустье, —
отвечал князь.
Лицо это было некто Четвериков, холостяк, откупщик нескольких губерний, значительный участник по золотым приискам в Сибири. Все это, впрочем, он наследовал от отца и все это шло заведенным порядком, помимо его воли. Сам же он был только скуп, отчасти фат и все время проводил в том, что читал французские романы и газеты, непомерно ел и ездил беспрестанно из имения, соседнего с
князем, в Сибирь, а из Сибири в Москву и Петербург. Когда его спрашивали, где он больше живет, он
отвечал: «В экипаже».
— И вы не хотите мне на него
отвечать, не так ли? Да? — подхватил
князь.
— Пожалуй… хорошо… —
отвечал князь, — место вам дадут; но какое же по вашему чину?
— Достаточно вашего участия,
князь, чтоб вы имели полное право говорить мне не только откровенно, но даже самую горькую правду, —
отвечал Калинович.
Калинович был озадачен: выражение лица его сделалось еще мрачнее; он никак не ожидал подобной откровенной выходки со стороны
князя и несколько времени молчал, как бы сбираясь с мыслями, что ему
отвечать.
Калинович очень хорошо понял, в какой огород кидал
князь каменья, и
отвечал, что он считает за величайшее для себя одолжение это позволение писать, а тем более право относиться с просьбою. Они расстались.
—
Князь — это такой мошенник, каких когда-либо я встречал, —
отвечал он.
— В Петербург, —
отвечал Калинович, и голос у него дрожал от волнения. — Я еще у
князя получил письмо от редактора: предлагает постоянное сотрудничество и пишет, чтоб сам приехал войти в личные с ним сношения, — прибавил он, солгав от первого до последнего слова. Петр Михайлыч сначала было нахмурился, впрочем, ненадолго.
— А! Вот вы что думаете! Нет, это мой брат, —
отвечала дама и лукаво засмеялась. —
Князя Хилова вы знаете Петербурге? — прибавила она.
— Нет, я один. Mademoiselle Полина сюда переехала. Мать ее умерла. Она думает здесь постоянно поселиться, и я уж кстати приехал проводить ее, —
отвечал рассеянно
князь и приостановился немного в раздумье. — Не свободны ли вы сегодня? — вдруг начал он, обращаясь к Калиновичу. — Не хотите ли со мною отобедать в кабачке, а после съездим к mademoiselle Полине. Она живет на даче за Петергофом — прелестнейшее местоположение, какое когда-либо создавалось в божьем мире.
— В восемь, в восемь, мой милый, —
отвечал князь.
— Нет, —
отвечал с досадою
князь, — пошлейшим образом лежат себе в банке, где в наш предприимчивый век, как хотите, и глупо и недобросовестно оставлять их.
— Много, конечно, не нужно. Достаточно выбрать лучшие экземпляры. Где же все! —
отвечал князь. — Покойник генерал, — продолжал он почти на ухо Калиновичу и заслоняясь рукой, — управлял после польской кампании конфискованными имениями, и потому можете судить, какой источник и что можно было зачерпнуть.
— Конечно, уж делать нечего, надобно будет решиться: но все-таки мне хочется сделать это как-нибудь половчее, чтоб не быть уж очень обязанным, —
отвечал князь и задумался.
— До пятницы. Я вот тоже посоображусь и с делами своими, —
отвечал князь.
— Ужасно! —
отвечал князь. — Целый день сегодня, как за язык повешенный, — продолжал он, входя в гостиную и бросаясь в кресло.
— Старый… Калинович! —
отвечал князь и потупился.
— Еду-с… Дело наше о привилегии кончилось — значит, теперь надо в деревню… работать… хлопотать… —
отвечал князь и остановился, как бы не договорив чего-то; но Калинович понял.
— Все равно! —
отвечал князь, вынимая и отдавая Калиновичу его заемное письмо.
— Не знаю, убежал! Получил из дома записку и убежал, —
отвечал князь.
— К несчастию, —
отвечал князь и тоже опустился на свой стул.
— Не знаю, —
отвечал князь уже шепотом.
— Я вам очень благодарен, —
отвечал князь.
— Резчик тоже умно показывает. Хорошо старичок говорит! —
отвечал Медиокритский с каким-то умилением. — Печати, говорит, действительно, для
князя я вырезывал, но гербовые, для его фамилии — только. Так как, говорит, по нашему ремеслу мы подписками даже обязаны, чтоб казенные печати изготовлять по требованию только присутственных мест, каким же образом теперь и на каком основании мог сделать это для частного человека?
— Сделайте одолжение, —
отвечал князь, скрывая гримасу и с заметно неприятным чувством пожимая протянутую ему Медиокритским руку, который, раскланявшись, вышел тихой и кроткой походкой.