Неточные совпадения
Прочитав этот приказ, автор невольно задумался. «Увы! — сказал он сам себе. —
В мире ничего нет прочного. И Петр Михайлыч Годнев больше не смотритель, тогда как по точному счету он носил это звание ровно двадцать пять лет. Что-то теперь старик станет поделывать? Не переменит ли образа своей жизни и где будет каждое утро сидеть с восьми
часов до двух вместо своей смотрительской каморы?»
Петра Михайлыча знали не только
в городе и уезде, но, я думаю, и
в половине губернии: каждый день,
часов в семь утра, он выходил из дома за припасами на рынок и имел, при этом случае, привычку поговорить со встречным и поперечным. Проходя, например, мимо полуразвалившегося домишка соседки-мещанки,
в котором из волокового окна [Волоковое окно — маленькое задвижное оконце, прорубавшееся
в избах старинной постройки
в боковых стенах.] выглядывала голова хозяйки, повязанная платком, он говорил...
С самого раннего утра до поздней ночи она мелькала то тут, то там по разным хозяйственным заведениям: лезла зачем-то на сеновал, бегала
в погреб, рылась
в саду; везде, где только можно было, обтирала, подметала и, наконец, с восьми
часов утра, засучив рукава и надев передник, принималась стряпать — и надобно отдать ей честь: готовить многие кушанья была она великая мастерица.
Со школьниками он еще кое-как справлялся и,
в крайней необходимости, даже посекал их, возлагая это, без личного присутствия, на Гаврилыча и давая ему каждый раз приказание наказывать не столько для боли, сколько для стыда; однако Гаврилыч, питавший к школьникам какую-то глубокую ненависть, если наказуемый был только ему по силе, распоряжался так, что тот, выскочив из смотрительской,
часа два отхлипывался.
Настенька прыгала к нему на колени, целовала его, потом ложилась около него на диван и засыпала. Старик по целым
часам сидел не шевелясь, чтоб не разбудить ее, по целым
часам глядел на нее, не опуская глаз, сам бережно потом брал ее на руки и переносил
в кроватку.
— К вама-тка, — отвечал Терка, выставив свою рябую рожу
в полурастворенную дверь. — Сматритель новый приехал, ачителей завтра к себе
в сбор на фатеру требует
в девятом
часу, чтоб биспременно
в мундерах были.
— Нету, не был; мне пошто! Хозяйка Афоньки, слышь, прибегала, чтоб завтра
в девятом
часу в мундерах биспременно — вот что!
Впрочем, Гаврилыч на этот раз исполнил возложенное на него поручение с не совсем свойственною ему расторопностью и еще до света обошел учителей, которые,
в свою очередь, собрались к Петру Михайлычу
часу в седьмом.
Петр Михайлыч и учителя вошли
в горенку,
в которой нашли дверь
в соседнюю комнату очень плотно притворенною. Ожидали они около четверти
часа; наконец, дверь отворилась, Калинович показался. Это был высокий молодой человек, очень худощавый, с лицом умным, изжелта-бледным. Он был тоже
в новом, с иголочки, хоть и не из весьма тонкого сукна мундире,
в пике безукоризненной белизны жилете, при шпаге и с маленькой треугольной шляпой
в руках.
В двенадцать
часов Калинович, переодевшись из мундира
в черный фрак,
в черный атласный шарф и черный бархатный жилет и надев сверх всего новое пальто, вышел, чтоб отправиться делать визиты, но, увидев присланный ему экипаж, попятился назад: лошадь, о которой Петр Михайлыч так лестно отзывался, конечно, была, благодаря неусыпному вниманию Палагеи Евграфовны, очень раскормленная; но огромная, жирная голова, отвислые уши, толстые, мохнатые ноги ясно свидетельствовали о ее солидном возрасте, сырой комплекции и кротком нраве.
Кругом всего дома был сделан из дикого камня тротуар, который
в продолжение всей зимы расчищался от снега и засыпался песком
в тех видах, что за неимением
в городе приличного места для зимних прогулок генеральша с дочерью гуляла на нем между двумя и четырьмя
часами.
В два
часа капитан состоял налицо и сидел, как водится, молча
в гостиной; Настенька перелистывала «Отечественные записки»; Петр Михайлыч ходил взад и вперед по зале, посматривая с удовольствием на парадно убранный стол и взглядывая по временам
в окно.
Он ходил для этой цели по улицам, рассматривал
в соборе церковные древности, выходил иногда
в соседние поля и луга, глядел по нескольку
часов на реку и, бродивши
в базарный день по рынку, нарочно толкался между бабами и мужиками, чтоб прислушаться к их наречью и всмотреться
в их перемешанные типы лиц.
Часов в шесть, например, летнего утра солнце поднялось уже довольно высоко.
Несмотря на седьмой
час утра, он успел уже
в третий раз покупаться…
В четыре
часа с половиной ударят к вечерне.
Потрынькивая на ней
в раздумье, он
час от
часу становился мрачней и начинал уж, как говорится, «погасать».
Калинович позвал его
в смотрительскую и целый
час пудрил ему голову, очень основательно доказывая, что, если ученики общей массой дурят, стало быть, учитель и глуп и бесхарактерен.
Между тем у Годневых ожидали Калиновича с нетерпением и некоторым беспокойством.
В урочный
час уж капитан явился и, по обыкновению, поздоровавшись с братом, уселся на всегдашнее свое место и закурил трубку.
Часа в два молодой смотритель явился, наконец, мрачный. Он небрежно кивнул головой капитану, поклонился Петру Михайлычу и дружески пожал руку Настеньке.
Между тем на соборной колокольне сторож,
в доказательство того, что не опит, пробил два
часа.
— Вот старого дармоеда держат ведь тоже! — проговорила она и, делать нечего, накинувшись своим старым салопом, побежала сама и достучалась.
Часам к одиннадцати был готов ужин. Вместо кое-чего оказалось к нему приготовленными, маринованная щука, свежепросольная белужина под белым соусом, сушеный лещ, поджаренные копченые селедки, и все это было расставлено
в чрезвычайном порядке на большом круглом столе.
В какие-нибудь четверть
часа он так ее разговорил, успокоил, что она захотела перебраться из спальни
в гостиную, а князь между тем отправился повидаться кой с кем из своих знакомых.
К объяснению всего этого ходило, конечно, по губернии несколько темных и неопределенных слухов, вроде того, например, как чересчур уж хозяйственные
в свою пользу распоряжения по одному огромному имению, находившемуся у князя под опекой; участие
в постройке дома на дворянские суммы, который потом развалился; участие будто бы
в Петербурге
в одной торговой компании,
в которой князь был распорядителем и
в которой потом все участники потеряли безвозвратно свои капиталы; отношения князя к одному очень важному и значительному лицу, его прежнему благодетелю, который любил его, как родного сына, а потом вдруг удалил от себя и даже запретил называть при себе его имя, и, наконец, очень тесная дружба с домом генеральши, и ту как-то различно понимали: кто обращал особенное внимание на то, что для самой старухи каждое слово князя было законом, и что она, дрожавшая над каждой копейкой, ничего для него не жалела и, как известно по маклерским книгам, лет пять назад дала ему под вексель двадцать тысяч серебром, а другие говорили, что m-lle Полина дружнее с князем, чем мать, и что, когда он приезжал, они, отправив старуху спать, по нескольку
часов сидят вдвоем, затворившись
в кабинете — и так далее…
Часу в первом генеральша перешла из спальни
в гостиную и, обложившись подушками, села на свой любимый угловой диван.
Словом, разница была только
в том, что Терка
в этот раз не подличал Калиновичу, которого он, за выключку из сторожей, глубоко ненавидел, и если когда его посылали за чем-нибудь для молодого смотрителя, то он ходил вдвое долее обыкновенного, тогда как и обыкновенно ходил к соседке калачнице за кренделями по два
часа.
Оказалось, что портреты снимает удивительно: рисунок правильный, освещение эффектное, характерные черты лица схвачены с неподражаемой меткостью, но ни конца, ни отделки, особенно
в аксессуарах, никакой; и это бы еще ничего, но хуже всего, что, рисуя с вас портрет, он делался каким-то тираном вашим: сеансы продолжал
часов по семи, и — горе вам, если вы вздумаете встать и выйти: бросит кисть, убежит и ни за какие деньги не станет продолжать работы.
В четыре
часа с половиной Полина, князь и Калинович сели за стол.
Калинович, по-видимому, соглашался с князем и только
в одиннадцатом
часу стал раскланиваться.
Все эти мысли и ожидания повергли моего героя почти
в лихорадочное состояние; но сколько ему ни хотелось отправиться как можно скорее к генеральше, хоть бы даже
в начале седьмого, он подавил
в себе это чувство и, неторопливо занявшись своим туалетом, вышел из квартиры
в десятом
часу, желая тем показать, что из вежливости готов доставить удовольствие обществу, но не торопится, потому что сам не находит
в этом особенного для себя наслаждения — словом, желал поддержать тон.
— Пожалуй, эта сумасбродная девчонка наделает скандалу! — проговорил Калинович, бросая письмо, и на другой же день,
часов в семь, не пив даже чаю, пошел к Годневым.
Все это Калинович наблюдал с любопытством и удовольствием, как обыкновенно наблюдают и восхищаются сельскою природою солидные городские молодые люди, и
в то же время с каким-то замираньем
в сердце воображал, что чрез несколько
часов он увидит благоухающую княжну, и так как ничто столь не располагает человека к мечтательности, как езда, то
в голове его начинали мало-помалу образовываться довольно смелые предположения: «Что если б княжна полюбила меня, — думал он, — и сделалась бы женой моей… я стал бы владетелем и этого фаэтона, и этой четверки… богат… муж красавицы… известный литератор…
Работая головой по нескольку
часов в день, князь, по его словам, имел для себя правилом упражнять и тело.
Часу в девятом князь, вдвоем с Калиновичем, поехал к приходу молиться.
Собственно так называемая уездная аристократия стала съезжаться
часу в четвертом.
После шести и семи
часов департаментских сидений, возвратившись домой, вы разве годны будете только на то, чтоб отправиться
в театр похохотать над глупым водевилем или пробраться к знакомому поиграть
в копеечный преферанс; а вздумаете соединить то и другое, так, пожалуй, выйдет еще хуже, по пословице: за двумя зайцами погнавшись, не поймаешь ни одного…
Домой он ушел
часов в двенадцать; и когда у Годневых все успокоилось, задним двором его квартиры опять мелькнула чья-то тень, спустилась к реке и, пробираясь по берегу, скрылась против беседки, а на рассвете опять эта тень мелькнула, и все прошло тихо…
Он порешил Лебедева
в несколько
часов рублей на пятьсот серебром.
Чем ближе подходило время отъезда, тем тошней становилось Калиновичу, и так как цену людям, истинно нас любящим, мы по большей части узнаем
в то время, когда их теряем, то, не говоря уже о голосе совести, который не умолкал ни перед какими доводами рассудка, привязанность к Настеньке как бы росла
в нем с каждым
часом более и более: никогда еще не казалась она ему так мила, и одна мысль покинуть ее, и покинуть, может быть, навсегда, заставляла его сердце обливаться кровью.
Станции, таким образом,
часа через два как не бывало. Въехав
в селение, извозчик на всем маху повернул к избе, которая была побольше и понарядней других. Там зашумаркали; пробежал мальчишка на другой конец деревни.
В окно выглянула баба. Стоявший у ворот мужик, ямщичий староста, снял шляпу и улыбался.
— И то словно с кольями. Ишь, какие богатыри шагают! Ну, ну, сердечные, не выдавайте, матушки!.. Много тоже, батюшка, народу идет всякого… Кто их ведает, аще имут
в помыслах своих? Обереги бог кажинного человека на всяк
час. Ну… ну! — говорил ямщик.
И на другой день
часу в десятом он был уже
в вокзале железной дороги и
в ожидании звонка сидел на диване; но и посреди великолепной залы,
в которой ходила, хлопотала, смеялась и говорила оживленная толпа,
в воображении его неотвязчиво рисовался маленький домик, с оклеенною гостиной, и
в ней скучающий старик,
в очках,
в демикотоновом сюртуке, а у окна угрюмый, но добродушный капитан, с своей трубочкой, и, наконец, она с выражением отчаяния и тоски
в опухнувших от слез глазах.
Он прилег на диване, заснул и проспал таким образом
часов до четырех, и когда проснулся, то чувствовал уже положительную боль
в голове и по всему телу легонькой озноб — это было первое приветствие, которое оказывала ему петербургская тундра.
«И это
в один день!» — подумал он и с ужасом вспомнил, что
в восемь
часов к нему обещалась приехать Амальхен.
— Нет, — отвечал Калинович, слегка вздохнув, и беседа их продолжалась еще некоторое время
в том же несколько натянутом тоне. Зыков, наконец, открыл глаза. Калинович воспользовался этим и, будто взглянув нечаянно на
часы, проворно встал.
Таким образом они сыграли пульки три.
Часу в восьмом немец хотел уйти.
— Девять
часов, и мне позвольте уж уйти: я желаю еще быть
в одном месте, — отвечал тот, вставая.
Белавин между тем, позвав человека, велел, чтоб подавали экипаж, намереваясь
часа два походить по Невскому, а потом ехать
в английский клуб обедать.
Часов в девять раздался звонок: Белавин приехал. Калинович представил его Настеньке, как бы хозяйке дома: она немного сконфузилась.
Часов в двенадцать гости стали прощаться.