Неточные совпадения
— Каллиграф у меня,
господа, дочка
будет, право, каллиграф! — говорил он. Очень также любил проэкзаменовать ее при посторонних из таблицы и, стараясь как бы сбивать, задавал таким образом...
— Конечно, конечно, — подтвердил Петр Михайлыч и потом, пропев полушутливым тоном: «Ударил час и нам расстаться…», — продолжал несколько растроганным голосом: — Всем вам,
господа, душевно желаю, чтоб начальник вас полюбил; а я, с своей стороны,
был очень вами доволен и отрекомендую вас всех с отличной стороны.
— Вы изволили, стало
быть, поступить на место
господина Годнева? — спросил, наконец, хозяин.
— Ну,
будет,
господа! Что это у вас за пикировка, терпеть этого не могу! — заключил Петр Михайлыч, и разговор тем кончился.
— Как? Вы
были дома? Врете! Зачем же вы
были в Дворянской улице, у ворот
господина Годнева?
— Нет-с, я не
буду вам отвечать, — возразил Медиокритский, — потому что я не знаю, за что именно взят: меня схватили, как вора какого-нибудь или разбойника; и так как я состою по ведомству земского суда, так желаю иметь депутата, а вам я отвечать не стану. Не угодно ли вам послать за моим начальником
господином исправником.
В деревне своей князь жил в полном смысле
барином, имел четырех детей, из которых два сына служили в кавалергардах, а у старшей дочери, с самой ее колыбели,
были и немки, и француженки, и англичанки, стоившие, вероятно, тысяч.
— Конечно-с, — подтвердил Петр Михайлыч, — какие здесь могут
быть перемены. Впрочем, — продолжал он, устремляя на князя пристальный взгляд, —
есть одна и довольно важная новость. Здешнего нового
господина смотрителя училищного изволите знать?
— Да, я недурно копирую, — отвечал он и снова обратился к Калиновичу: — В заключение всего-с: этот
господин влюбляется в очень миленькую даму, жену весьма почтенного человека, которая
была, пожалуй, несколько кокетка, может
быть, несколько и завлекала его, даже не мудрено, что он ей и нравился, потому что действительно
был чрезвычайно красивый мужчина — высокий, статный, с этими густыми черными волосами, с орлиным, римским носом; на щеках, как два розовых листа, врезан румянец; но все-таки между ним и какой-нибудь госпожою в ранге действительной статской советницы оставался salto mortale…
— Не у чего мне, ваше сиятельство, таланту
быть, в кухарки нынче поступил, только и умею овсяную кашицу варить, — отвечал он, и князь при этом обыкновенно отвертывался, не желая слышать от старика еще более, может
быть, резкого отзыва о
господах.
— Я с своей стороны, — подхватил князь, — имею на этот счет некоторое предположение. Послезавтра мои приедут, и тогда мы составим маленький литературный вечер и
будем просить
господина Калиновича прочесть свой роман.
Из рекомендации князя Калинович узнал, что
господин был m-r ле Гран, гувернер маленького князька, а дама — бывшая воспитательница княжны, мистрисс Нетльбет, оставшаяся жить у князя навсегда — кто понимал, по дружбе, а другие толковали, что князь взял небольшой ее капиталец себе за проценты и тем привязал ее к своему дому.
После всех подъехал
господин в щегольской коляске шестериком,
господин необыкновенно тучный, белый, как папошник — с сонным выражением в лице и двойным, отвислым подбородком. Одет он
был в совершенно летние брюки, в летний жилет, почти с расстегнутой батистовою рубашкою, но при всем том все еще сильно страдал от жара. Тяжело дыша и лениво переступая, начал он взбираться на лестницу, и когда князю доложили о приезде его, тот опрометью бросился встречать.
— Что ж это такое,
господа? Когда
будет конец? — воскликнул он.
Капитан действительно замышлял не совсем для него приятное: выйдя от брата, он прошел к Лебедеву, который жил в Солдатской слободке, где никто уж из
господ не жил, и происходило это, конечно, не от скупости, а вследствие одного несчастного случая, который постиг математика на самых первых порах приезда его на службу: целомудренно воздерживаясь от всякого рода страстей, он попробовал раз у исправника поиграть в карты, выиграл немного — понравилось… и с этой минуты карты сделались для него какой-то ненасытимой страстью: он всюду начал шататься, где только затевались карточные вечеринки; схватывался с мещанами и даже с лакеями в горку — и не корысть его снедала в этом случае, но ощущения игрока
были приятны для его мужественного сердца.
Чисто с целью показаться в каком-нибудь обществе Калинович переоделся на скорую руку и пошел в трактир Печкина, куда он,
бывши еще студентом, иногда хаживал и знал, что там собираются актеры и некоторые литераторы, которые, может
быть, оприветствуют его, как своего нового собрата; но — увы! — он там нашел все изменившимся: другая
была мебель, другая прислуга, даже комнаты
были иначе расположены, и не только что актеров и литераторов не
было, но вообще публика отсутствовала: в первой комнате он не нашел никого, а из другой виднелись какие-то двое мрачных
господ, игравших на бильярде.
Калинович сначала не хотел
было отвечать ему, но потом подумал: «Этот
господин шатается по литераторам: расспрошу его, как и что там у них происходит».
Вдали от прочих, в строго официальной форме, стоял другой
господин, в потертом девятого класса мундире, при шпаге и со шляпою под мышкой; по неприятным желтого цвета глазам, по вздернутым ноздрям маленького носа и по какой-то кислой улыбке легко можно
было заключить о раздражительности его темперамента.
—
Господин начальник губернии теперь пишет, — начал Забоков, выкладывая по пальцам, — что я человек пьяный и характера буйного; но, делая извет этот, его превосходительство, вероятно, изволили забыть, что каждый раз при проезде их по губернии я пользовался счастьем принимать их в своем доме и удостоен даже
был чести иметь их восприемником своего младшего сына; значит, если я доподлинно человек такой дурной нравственности, то каким же манером
господин начальник губернии мог приближать меня к своей персоне на такую дистанцию?
— Не по вине моей какой-нибудь, — продолжал он, — погибаю я, а что место мое надобно
было заменить
господином Синицким, ее родным братом, равно как и до сих пор еще вакантная должность бахтинского городничего исправляется другим ее родственником, о котором уже и производится дело по случаю учиненного смертоубийства его крепостною девкою над собственным своим ребенком, которого она бросила в колодезь; но им это
было скрыто, потому что девка эта
была его любовница.
— Всех вас, молодых людей, я очень хорошо знаю, — продолжал директор, — манит Петербург, с его изысканными удовольствиями; но поверьте, что, служа, вам
будет некогда и не на что пользоваться этим; и, наконец, если б даже в этом случае требовалось некоторое самоотвержение, то посмотрите вы,
господа, на англичан: они иногда целую жизнь работают в какой-нибудь отдаленной колонии с таким же удовольствием, как и в Лондоне; а мы не хотим каких-нибудь трех-четырех лет поскучать в провинции для видимой общей пользы!
— Из наших, однако, положений, — говорил Калинович, провожая гостя, — можно вывести довольно странное заключение, что
господин, о котором мы с вами давеча говорили, должен
быть величайший романтик.
От нечего ли делать или по любви к подобному занятию, но только он с полчаса уже играл хлыстом с красивейшим водолазом, у которого глаза
были, ей-богу, умней другого человека и который, как бы потешая
господина, то ласково огрызался, тщетно стараясь поймать своей страшной пастью кончик хлыста, то падал на мягкий ковер и грациозно начинал кататься.
Не говоря уже там об оброках, пять крупчаток-мельниц, и если теперь положить minimum дохода по три тысячи серебром с каждой, значит: одна эта статья — пятнадцать тысяч серебром годового дохода; да подмосковная еще
есть… ну, и прежде вздором, пустяками считалась, а тут вдруг — богатым людям везде, видно, счастье, — вдруг прорезывается линия железной дороги: какой-то
господин выдумывает разбить тут огородные плантации и теперь за одну землю платит — это черт знает что такое! — десять тысяч чистоганом каждогодно.
— Завтра же, потому что я сегодня
буду в Петергофе и завтра
буду иметь честь донести вам,
господин будущий владетель миллионного состояния… Превосходнейшая это вещь! — говорил князь, пожимая ему руку и провожая его.
Про героя моего я по крайней мере могу сказать, что он искренно и глубоко страдал: как бы совершив преступление, шел он от князя по Невскому проспекту, где тут же встречалось ему столько спокойных и веселых
господ, из которых уж, конечно, многие имели на своей совести в тысячу раз грязнейшие пятна. Дома Калинович застал Белавина, который сидел с Настенькой. Она
была в слезах и держала в руках письмо. Не обратив на это внимания, он молча пожал у приятеля руку и сел.
— Совершенно другое дело этот
господин, — продолжал князь, — мы его берем, как полунагого и голодного нищего на дороге: он
будет всем нам обязан. Не дав вам ничего, он поневоле должен
будет взглянуть на многое с закрытыми глазами; и если б даже захотел ограничить вас в чем-нибудь, так на вашей стороне отнять у него все.
— Непременно служить! — подхватил князь. — И потом он литератор, а подобные
господа в черном теле очень ничтожны; но если их обставить состоянием, так в наш образованный век, ей-богу, так же почтенно
быть женой писателя, как и генерала какого-нибудь.
— Коли приказанье
будет, я доклад смелый могу держать, — отвечал старик с какой-то гордостью. — Григорий Васильев не такой человек, чтоб его можно
было залакомить или закупить, что коли по головке погладить, так он и лапки распустит: никогда этого
быть не может. У Григорья Васильева, — продолжал он умиленным тоном и указывая на потолок, —
был один
господин — генерал… он теперь на небе, а вы, выходит, преемник его; так я и понимаю!
— Охлажденье, сударь, к нему имеют… большое охлажденье против прежнего, — отвечал успокоительным тоном Григорий Васильев, — вот уж года четыре мы это замечаем; только и говорят своим горничным девицам: «Ах, говорят, милые мои, как бы я желала выйти замуж!» Барышня, батюшка, умная, по политике тонкая, все, может
быть, по чувствительной душе своей почувствовали, какой оне пред
господом творцом-создателем грех имеют.
Приятность этих ощущений в нем
была, однако, уничтожена мгновенно, когда он взглянул в один из углов залы и увидел
господина с бородой, стоявшего по-прежнему у колонны, и около него — Белавина.
— Оно, может
быть, удержало бы его, — проговорил
господин с бородой.
— Все это ничего, прекрасно; но все-таки, когда поступите на службу, я
буду просить вас прекратить это. И вообще вам, как чиновнику, как лицу правительственному, прервать по возможности сношения с этими
господами, которые вообще, между нами, на дурном счету.
Надобно
было иметь нечеловеческое терпенье, чтоб снести подобный щелчок. Первое намерение героя моего
было пригласить тут же кого-нибудь из молодых людей в секунданты и послать своему врагу вызов; но дело в том, что, не
будучи вовсе трусом, он в то же время дуэли считал решительно за сумасшествие. Кроме того, что бы ни говорили, а направленное на вас дуло пистолета не безделица — и все это из-за того, что не питает уважение к вашей особе какой-то
господин…
Теперь вот рекрутское присутствие открыло уже свои действия, и не угодно ли
будет полюбопытствовать: целые вороха вот тут, на столе, вы увидите просьб от казенных мужиков на разного рода злоупотребления ихнего начальства, и в то же время ничего невозможно сделать, а самому себе повредить можно; теперь вот с неделю, как приехал флигель-адъютант, непосредственный всего этого наблюдатель, и, как я уже слышал, третий день совершенно поселился в доме
господина управляющего и изволит там с его супругой, что ли, заниматься музыкой.
—
Господа! Вот новый и ближайший начальник ваш, под наблюдением которого непосредственно
будет ваша нравственность и ваше усердие по службе! — говорил он везде звучным голосом, после чего не позволил себе долее удерживать Калиновича, и тот уехал.
— Этот
господин был уже у нас в переделке! — отнесся губернатор к сидевшему от него по правую руку Калиновичу. — Но сенат требует вторичного пересвидетельствования и заставляет нас перепевать на тот же лад старую песню.
— Послушайте, — начал он, — чтоб прекратить ваши плутни с несчастными арестантами, которых вы употребляете в свою пользу и посылаете на бесплатную работу к разным
господам… которые, наконец, у вашей любовницы чистят двор и помойные ямы… то чтоб с этой минуты ни один арестант никуда не
был посылаем!
А то, что прямо
было обозначил ему: «Полно, говорю, ваше сиятельство,
барин ты умный, не порти, говорю, дела, возьми наперед отступного спокойным делом, да и баста!
Господа члены и желающие торговаться
были уже в присутствии строительной комиссии.
В продолжение дороги кучеру послышался в экипаже шум, и он хотел
было остановиться, думая, не
господа ли его зовут; но вскоре все смолкло. У подъезда Калинович вышел в свой кабинет. Полину человек вынул из кареты почти без чувств и провел на ее половину. Лицо ее опять
было наглухо закрыто капюшоном.
«Ты, говорит, говоришь, что видел меня у
барина: в каком же я тогда
был платье?» — «В таком-то».
Но, и окроме того, если
барину будет худо, так и ты не уйдешь».
И после прямо бы можно
было написать, что действительно вами
было представляемо свидетельство, но на имение существующее
господина почтмейстера; а почему начальство таким образом распорядилось и подвергло вас тюремному заключению, — вы неизвестны и на обстоятельство это неоднократно жаловались как уголовных дел стряпчему, так и прокурору.
Толстый кучер советника питейного отделения, по правам своего
барина,
выпив даром в ближайшем кабаке водки, спал на пролетке. Худощавая лошадь директора гимназии, скромно питаемая пансионским овсом, вдруг почему-то вздумала молодцевато порыть землю ногою и тем ужасно рассмешила длинновязого дуралея, асессорского кучера.
Как светская женщина, говорила она с майором, скромно старалась уклониться от благодарности старика-нищего; встретила, наконец, своих
господ, графа и графиню, хлопотала, когда граф упал в воду; но в то же время каждый, не выключая, я думаю, вон этого сиволапого мужика, свесившего из райка свою рыжую бороду, — каждый чувствовал, как все это тяжело
было ей.
— Мозгами еще жидок
господин Иволгин, чтоб
быть ему вашим супругом — извините вы меня! — вмешался вдруг стоявший с тарелкой за столом Михеич.
— Все эти злоупотребления, — продолжал губернатор, выпрямляя наконец свой стан и поднимая голову, — все они еще не так крупны, как сделки
господ чиновников с разного рода поставщиками, подрядчиками, которые — доставляют ли в казну вино, хлеб, берут ли на себя какую-нибудь работу — по необходимости должны бывают иметь в виду при сносе цены на торгах, во-первых, лиц, которые утверждают торги, потом производителей работ и, наконец, тех, которые
будут принимать самое дело.
— Может
быть, — подхватил со вздохом хозяин. — Во всяком случае,
господа, я полагаю, что и мне, и вам, Федор Иваныч, — обратился он к жандармскому штаб-офицеру, — и вашему превосходительству, конечно, и вам, наконец, Рафаил Никитич, — говорил он, относясь к губернскому предводителю и губернскому почтмейстеру, — всем нам донести по своим начальствам, как мы
были приняты, и просить защиты, потому что он теперь говорит, а потом
будет и действовать, тогда служить
будет невозможно!
Пускай потешится, пострижет: сам собой отстанет, как руки-то намозолит; а у вас промеж тем шерстка-то опять втихомолку подрастет, да и бока-то
будут целы, не помяты!» То и вам,
господа генералы и полковники, в вашем теперешнем деле я советовал бы козлиного наставления послушать.