Неточные совпадения
— Без лести можно сказать, — продолжал
тот с чувством, — не этакого бы человека любви была достойна эта женщина… Когда я ей сказал, что, может быть, будете и вы, она говорит: «Ах, я очень рада! Скажите Александру Ивановичу, чтобы он непременно
приехал».
— Кричит, знаете, этой госпоже своей, — продолжал Грохов, — «Глаша, Глаша, ко мне жена хочет воротиться…»
Та прибежала, кричит тоже: «Это невозможно!.. Нельзя…» — «Позвольте, говорю, господа, закон не лишает Михаила Сергеича права потребовать к себе Домну Осиповну; но он также дает и ей право
приехать к нему, когда ей угодно,
тем более, что она ничем не обеспечена!» — «Как, говорит, не обеспечена: я ей дом подарил».
— Не знаю; вероятно,
приедет, — отвечал
тот ему довольно сухо.
«Посылаю вам экипаж; когда вы возвратитесь домой,
то пришлите мне сказать или сами
приезжайте ко мне: я желаю очень много и серьезно с вами поговорить».
— «Почтеннейший Григорий Мартынович! Случилась черт знает какая оказия: третьего дня я получил от деда из Сибири письмо ругательное, как только можно себе вообразить, и все за
то, что я разошелся с женой; если, пишет, я не сойдусь с ней, так он лишит меня наследства, а это штука, как сам ты знаешь, стоит миллионов пять серебром. Съезди, бога ради, к Домне Осиповне и упроси ее, чтобы она позволила
приехать к ней жить, и жить только для виду. Пусть старый хрыч думает, что мы делаем по его».
По отправлении этого письма Домной Осиповной овладел новый страх: ну, как муж
приедет в
то время, как у нее сидит Бегушев, и по своей болтливости прямо воскликнет: «Благодарю тебя, душенька, что ты позволила
приехать к тебе!» А она желала, чтобы это навсегда осталось тайною для Бегушева и чтобы он полагал, что муж возвратился к ней нахрапом, без всякого согласия с ее стороны.
Воспользовавшись
тем, что у нее начали перекрашивать в девичьей пол, она написала Бегушеву такое письмо: «Мой дорогой друг, позволь мне переехать к тебе на несколько дней; у меня выкрашена девичья, и я умираю от масляного запаху!» На это она получила от Бегушева восторженный ответ: «
Приезжайте, сокровище мое, и оживите, как светозарное светило, мою келью!» И вечером в
тот же день Домна Осиповна была уже в доме Бегушева.
Напрасно она, пока было светло, сидела у окна и беспрестанно взглядывала в маленькое зеркальце, приделанное с улицы к косяку и обращенное в
ту сторону, откуда Бегушев должен был прийти или
приехать, напрасно прислушивалась к малейшему шуму в передней, в ожидании услышать его голос, — надежды ее не исполнялись.
—
Приехали тогда от вас, всю ночь, должно быть, не почивали, а поутру стали мучиться… метаться… — объяснила ей
та.
— А сама
приедешь ужо? — спросил
тот, целуя ее руку.
Тот посмотрел на нее сурово и вечером, когда Домна Осиповна
приехала к нему, он ее спросил, почему она не хотела заехать помолиться.
— Граф Хвостиков
приезжал ко мне… Он в отчаянии и рассказывает про Янсутского такие вещи, что поверить трудно: конечно, Янсутский потерял много состояния в делах у Хмурина, но не разорился же совершенно, а между
тем он до такой степени стал мало выдавать Лизе денег, что у нее каких-нибудь шести целковых не было, чтобы купить себе ботинки… Кормил ее бог знает какой дрянью… Она не выдержала наконец, переехала от него и будет существовать в номерах…
Тюменев, отобедав, вскоре собрался ехать на дачу: должно быть, его там что-то такое очень беспокоило. При прощании он взял с Бегушева честное слово завтра
приехать к нему в Петергоф на целый день. Бегушев обещал. Когда граф Хвостиков, уезжавший тоже с Тюменевым вместе, садясь в коляску, пошатнулся немного — благодаря выпитому шампанскому,
то Тюменев при этом толкнул еще его ногой: злясь на дочь, он вымещал свой гнев и на отце.
— Но вы поймите мое положение, — начал граф. — Тюменев уезжает за границу, да если бы и не уезжал, так мне оставаться у него нельзя!.. Это не человек, а вот что!.. — И Хвостиков постучал при этом по железной пластинке коляски. — Я вполне понимаю дочь мою, что она оставила его, и не укоряю ее нисколько за
то; однако что же мне с собой осталось делать?..
Приехать вот с вами в Петербург и прямо в Неву!
— Они с месяц еще
тому назад заезжали и приказывали, чтобы когда вы
приедете, прислать им сказать.
— Церемонятся!.. Не желают вас стеснить… Окромя
того, — это уж их Маремьяша по секрету мне сказала, — что Аделаида Ивановна
приехала сюда долги собирать: им очень многие должны!
— Если ты так добр, — продолжала она далее, — что приглашаешь меня жить у тебя,
то я буду с тобой совершенно откровенна: я
приехала сюда, чтобы попугать некоторых господ и госпож!
Перехватов в
то же утро
приехал к Бегушеву на его пригласительную записку.
— Я всегда люблю рано
приезжать! — сказал ему сурово Бегушев; но в сущности он спешил быть в собрании, чтобы не прозевать Домны Осиповны, а
то, пожалуй, он разойдется с ней и не встретится целый вечер.
— Князь Мамелюков
приехал к Аделаиде Ивановне, — отвечал
тот.
— Очень!.. — отвечал граф, но потом, спохватившись, прибавил: — Натурально, что любви к мужу у ней не было, но ее, сколько я мог заметить, больше всего возмущает позор и срам смерти: женатый человек
приезжает в сквернейший трактиришко с пьяной женщиной и в заключение делает какой-то глупый salto mortale!.. [смертельный прыжок!.. (лат.).] Будь у меня половина его состояния, я бы даже совсем не умер, а разве живой бы взят был на небо, и
то против воли!
Первые двое не
приехали, но последний явился и в ближайшем номере
той газеты, где сотрудничал, описал торжество брачного пиршества, объяснив читателям, что «молодой и молодая блистали красотою, молодостью и свежестью» — несколько подкрашенною, — смертельно хотелось прибавить графу относительно Домны Осиповны, но он не прибавил этого, потому что она обещала ему за этот фельетон сто целковых.
— Я вам, cousin, признаюсь еще в одном, — пустилась в откровенности Аделаида Ивановна, — мне тоже должна довольно порядочную сумму сотоварка моя по Смольному монастырю, сенаторша Круглова. Она сначала заплатила мне всего сто рублей!.. Меня это, натурально, несколько огорчило… После
того она сама
приехала ко мне — больная, расплакалась и привезла в уплату триста рублей, умоляя отсрочить ей прочий долг на пять лет; я и отсрочила!..
— Украл казенные деньги в банке… Хорошо, что я тогда, как
приехала с ним в Киев, так и бросила его; а
то сказали бы, что он на меня их промотал… — проговорила Мерова.
Ровно в двенадцать часов Бегушев
приехал в
ту больницу, где помещена была Елизавета Николаевна.
— А как
приехали сюда, так и расхворались, — это очень понятно; я тоже, — как уж мне хорошо жить у брата, все равно, что в царстве небесном, — но прихварываю:
то ноги пухнут,
то голова кружится.
Встреть сего посланного Прокофий,
тот бы прямо ему объявил, что барыню ихнюю барин его никогда не велел к себе пускать; но в передней в это время был не он, а один из молодых служителей, который, увидав подъехавшую карету, не дожидаясь даже звонка, отворил дверь и, услыхав, что
приехала Домна Осиповна навестить госпожу Мерову, пошел и сказал о
том Минодоре, а
та передала об этом посещении Елизавете Николаевне, которая испугалась и встревожилась и послала спросить Александра Ивановича, что позволит ли он ей принять Домну Осиповну.
Когда они
приехали к Офонькину,
то застали его сбирающимся уехать из дому и отправиться именно к Чуйкиной; он был уже в передней и держал в руках завернутый в бумагу толстый кусок шелковой материи, которую и вез ей в подарок.
Увидев знакомую ему фигуру графа Хвостикова, Офонькин сделал недовольную мину; но, взглянув на его сопутника в генеральских погонах, он вдруг почувствовал страх. Офонькин подумал, что Трахов — какой-нибудь жандарм и
приехал брать его за
то, что он на днях очень развольнодумничался в клубе и высказал пропасть либеральных мыслей.
—
Приедет! — повторил еще раз Офонькин и при прощанье уже с важностью, и
то слегка только, мотнул головой своим гостям.
Когда они подъехали к квартире Траховых и вошли,
то генерал стоял уже на лестнице. С самого утра Татьяна Васильевна брюзжала на него за
то, что будто бы он не постарался и не хотел устроить ей литературный вечер, и что, вероятно, никто к ним не
приедет. Тщетно генерал уверял ее, что все будут; но вот, однако, наступил уже десятый час, а прибыли пока только Бегушев и граф Хвостиков.
В зале
тем временем обряжали и клали покойницу на стол. Часов в двенадцать
приехал доктор. Бегушев вышел к нему.
— Бегушев! — продолжала Домна Осиповна. — Я
приехала вас просить о
том же, о чем просила вас, может быть, и Мерова: спасите меня от голодной смерти!
— Если вы
приехали ко мне из боязни за ваше существование,
то вот вам мое слово: я буду ездить к вам и наблюдать, чтобы чего не случилось с вами, — проговорил Бегушев, у которого явилась снова мысль прийти на помощь к этой разбитой женщине.
Граф, не откладывая времени, собрался в Петербург и вознамерился прямо
приехать к Траховым и даже остановиться у них, надеясь, что
те не откажут ему на время, по крайней мере, в гостеприимстве.