Неточные совпадения
— Но оно уже кончено… с неделю, как оно рассмотрено и разрешено… —
сказал с уверенностью
граф.
— Как вы ни молоды,
граф, но все-таки, я полагаю, свое мнение вы можете иметь! — отнеслась к нему с улыбкою Домна Осиповна. —
Скажите, тяжело это платье?
— Attendez, mesdames [Подождите, сударыни (франц.).], я вас помирю!.. —
сказал, поднимая знаменательно свою руку,
граф Хвостиков. — Каждая из вас любит то, что требует ее наружность!.. Madame Олухова брюнетка, к ней идет всякий блеск, всякий яркий цвет, а Лиза — существо эфира: ей надобно небо я легко облегающий газ!..
— Вот видишь, папа, как ты всегда говоришь! —
сказала также и дочь
графу, погрозя ему укоризненно пальчиком. — Верно все… решено… кончено!
Не у Янсутского же просить взаймы после всех дерзостей, которые он позволил себе
сказать:
граф все-таки до некоторой степени считал себя джентльменом.
Граф съел икры, семги, рыбок разных, омаров маринованных, так что Янсутский не выдержал и, подойдя к нему, тихо, но со злостью
сказал...
—
Граф, сходите, —
сказал Янсутский Хвостикову.
— А ты, cher ami [дорогой друг (франц.).],
скажи, все состояние твое капитализировал, кажется? — перешел уж прямо к делу
граф.
— А это вот недавнее мое приказание, — когда я
сказал, чтобы ты никого не принимал, а ты принял
графа.
— Но тут интереснее всего то, — продолжала Домна Осиповна, —
граф Хвостиков мне по секрету
сказал, что Лизе теперь очень покровительствует Тюменев.
— Тут, главное, то досадно, — продолжал Тюменев, — что у этого кухонного генерала половина чиновников хуже
графа, а он еще ломается, благородничает!.. Впрочем, будем говорить о чем-нибудь более приятном…
Скажи, madame Мерову ты хорошо знаешь? — заключил он.
— Это такие, я тебе
скажу, мошенники, — говорил он, ходя с азартом по комнате, в то время как Бегушев полулежал на диване и с любопытством слушал его, — такие, что… особенно Янсутский. (На последнего
граф очень злился за дочь.) Все знают, что он вместе обделывал разные штуки с Хмуриным, а выходит чист, как новорожденный младенец… Следователь, надобно отдать ему честь, умел читать душу у всех нас; но Янсутский и тому отводил глаза: на все у него нашлось или расписочка от Хмурина, или приказ Хмурина!
Тот, конечно, не отказал ему. При прощанье Тюменев с Бегушевым нежно расцеловался, а
графу протянул только руку и даже не
сказал ему: «До свиданья!» По отъезде их он немедленно ушел в свой кабинет и стал внимательно разбирать свои бумаги и вещи: «прямолинейность» и плотный мозг Ефима Федоровича совершенно уже восторжествовали над всеми ощущениями.
Граф Хвостиков, едучи в это время с Бегушевым, опять принялся плакать.
В этом отношении
граф Хвостиков представлял собою весьма любопытное психическое явление: где бы он ни поселялся или, точнее
сказать, где бы ни поставлена была для него кровать — в собственной ли квартире, в гостинице ли, или в каком постороннем приютившем его доме, — он немедля начинал в этом месте чувствовать скуку непреодолимую и нестерпимое желание уйти куда-нибудь в гости!
— Хуже, чем сумасшедшая! Она крест мой! —
сказал на это
граф. — Я столько последнее время перестрадал…
— А,
граф Хвостиков!.. — произнесла своим добрым голосом Аделаида Ивановна, не без труда припоминая, что в одну из давнишних зим, когда она жила в Москве,
граф довольно часто у ней бывал и даже занял у ней двести рублей, о которых она, по незначительности суммы, никогда бы, разумеется, не решилась ему
сказать; но
граф, тоже не забывший этого обстоятельства, все-таки счел за лучшее подольститься к старушке.
Граф Хвостиков мысленно пожал плечами: Бегушев ему казался робким мальчишкой… школьником; да и Домна Осиповна была ему странна: когда он говорил с нею в кадрили о Бегушеве или, лучше
сказать, объяснял ей, что Бегушев любит ее до сих пор без ума, она слушала его внимательно, но сама не проговорилась ни в одном слове.
Граф усмехнулся и внутренне был очень доволен, зная, что если Бегушев
сказал, так и сделает это.
Бегушев на этот раз ничего не
сказал против его намерения, и только, когда
граф совсем уходил, он спросил его...
— Да так, тут с певчими… Шампанского, я тебе, братец,
скажу, пропасть было… рекой лилось!.. Я буду некролог писать Олухова… Домна Осиповна желает этого… Он был во многих отношениях человек замечательный… — бормотал
граф.
— Это к
графу Хвостикову какой-то Долгов, —
сказал он.
Бегушева он застал играющим в шахматы с
графом Хвостиковым, который, как и на железной дороге, хотел было удрать, увидав Трахова; но удержался, тем более что генерал, поздоровавшись или, лучше
сказать, расцеловавшись с Бегушевым, поклонился и
графу довольно вежливо.
Граф, с своей стороны, тоже ответил ему, с сохранением собственного достоинства, почтительным поклоном.
— Пожалуйста, без нежностей и чувствительностей, — произнес тот, отстраняя
графа рукою, — а гораздо лучше — поезжайте сейчас в моей карете и исполняйте то, что я вам
сказал.
Граф не расспрашивал более; он хорошо понял, что хотела
сказать дочь.
Сказав ей, чтобы она сидела спокойно,
граф вошел в переднюю попечителя и приказал стоявшему там швейцару доложить господам, что приехал
граф Хвостиков, — по вопросу о жизни и смерти.
— Ни за что, никогда!.. —
сказал решительно и с благородством
граф. — Теперь уже я ее никуда от себя не пущу.
—
Граф сказывал, что хорошо, и сначала велел было мне дожидаться у гостиницы, а опосля вышли и
сказали, чтоб я ехал домой.
В ответ на это Янсутский ничего не
сказал, а, быстро повернувшись назад, подошел к
графу и дал ему пощечину.
Прокофий, всегда его терпеть не могший и почти вслух называвший «пришлой собакой», нарочно сам ему отворил на этот раз дверь и
сказал, что Александр Иванович не приказал
графу являться к себе на глаза.
—
Скажите! — произнес
граф, как бы удивленный тем, что слышит.
—
Скажите! — повторил еще раз
граф, как бы приходивший все более и более в удивление, хотя от него именно и пущено было это известие в газеты.
— Но
граф вчера был у меня и
сказал, что ты вовсе не так серьезно больна, как я тебя нашла! — вмешалась в разговор Домна Осиповна.
— Передавая московские вести, я обыкновенно прибавляю, с позволения
сказать: это я слышал в Москве! — сострил
граф Хвостиков.
— Вы главное
скажите Александру Ивановичу, — напомнил Трахову
граф.
— Нет, уж вы категорически
скажите нам, можете ли вы и madame Чуйкина приехать читать, — настаивал
граф.
Но в это время один из лакеев что-то такое тихо
сказал Бегушеву, а потом и
графу Хвостикову. Оба они с беспокойством встали с своих мест и вышли в переднюю. Там их дожидался Прокофий.
«На поверку выходит, что это я помог путям природы!» — мучительно подумал он, а потом, обратясь к Минодоре,
сказал, чтобы она вышла к доктору и попросила его еще раз завтра приехать;
графа Хвостикова и Аделаиду Ивановну он услал в свои комнаты. Старушка поплелась, ведомая под руку Минодорой.
Номер газеты, где она была напечатана,
граф сам привез к Татьяне Васильевне и торжественно
сказал ей: «Вы видите, я не обманул вас!»
Генерал хотел было
сказать жене, что теперь нужны военные люди, а не статские; но зная, что Татьяну Васильевну не урезонишь, ничего не
сказал ей и, не спав три ночи сряду, чего с ним никогда не случалось, придумал, наконец, возобновить для
графа упраздненное было прежнее место его; а Долгову, как человеку народа, вероятно, хорошо знающему сельское хозяйство, — логически соображал генерал, — поручить управлять их огромным имением в Симбирской губернии, Татьяна Васильевна нашла этот план недурным и написала своим просителям, что им будут места.
Бегушев, конечно, догадался, что, как и почему это так устроилось, и
сказал только
графу...