Неточные совпадения
Изящных женщин в целом мире не
стало! — сказал с ударением Бегушев и, встав с своего места,
начал ходить по комнате.
— Да, — продолжал Бегушев, все более и более разгорячаясь, — я эту песню
начал петь после Лондонской еще выставки, когда все чудеса искусств и изобретений свезли и
стали их показывать за шиллинг… Я тут же сказал: «Умерли и поэзия, и мысль, и искусство»… Ищите всего этого теперь на кладбищах, а живые люди будут только торговать тем, что наследовали от предков.
Ему все трудней и трудней
становилось существовать; но вдруг… — таково было счастливое свойство его организма — вдруг он почувствовал легкую испарину, и голова его
начала несколько освежаться.
Мерова тоже вскоре после того
начала проситься у Янсутского, чтобы он отпустил ее домой. Ей, наконец,
стало гадко быть с оставшимися дамами. Янсутский, после нескольких возражений, разрешил ей уехать.
В
начале жизни своей, таким образом, Домна Осиповна, кроме красивого личика, стройного
стана и разнообразной практической изворотливости, ничего не имела.
Прокофий в эти дни превзошел самого себя: он с нескрываемым презрением смотрел на Домну Осиповну и даже кушанья за обедом сначала подавал барину, а потом уж ей, так что Бегушев, наконец, прикрикнул на него: «
Начинай с Домны Осиповны!» Прокофий
стал начинать с нее, но и тут — то забудет ей подать салату, горчицы, то не поставит перед нею соли.
В одно утро Тюменев сидел на широкой террасе своей дачи и пил кофе, который наливала ему Мерова. Тюменев решительно являл из себя молодого человека: на нем была соломенная шляпа, летний пиджак и узенькие брючки. Что касается до m-me Меровой, то она была одета небрежно и нельзя сказать, чтобы похорошела: напротив — похудела и постарела. Напившись кофе, Тюменев
стал просматривать газету, a m-me Мерова
начала глядеть задумчиво вдаль. Вдруг она увидела подъехавшую к их даче пролетку, в которой сидел Бегушев.
— Сблизились… —
начала она с маленькой гримаской. — Он мне сделал признание в любви…
стал принимать во мне большое участие… С Янсутским я тогда уже рассорилась и жила в номерах.
Домне Осиповне хотелось спросить, о чем именно хандрит Бегушев, однако она удержалась; но когда граф Хвостиков
стал было раскланиваться с ней, Домна Осиповна оставила его у себя обедать и в продолжение нескольких часов, которые тот еще оставался у ней, она несколько раз принималась расспрашивать его о разных пустяках, касающихся Бегушева. Граф из этого ясно понял, что она еще интересуется прежним своим другом, и не преминул
начать разглагольствовать на эту тему.
Вскоре в столовой желающих ужинать все более и более
стало прибывать; некоторые из них прямо садились и
начинали есть, а другие пока еще ходили, разговаривали, и посреди всего этого голос Янсутского раздавался громче всех. Он спорил с Офонькиным.
Перехватов, как и Янсутский, со вдовства Домны Осиповны
начал сильно желать, чтобы она, сверх сердца, отдала ему и руку свою; но у Домны Осиповны по этому поводу зародились свои собственные соображения: как владетельнице огромного состояния, ей
стала казаться партия с ним слишком низменною; Перехватов все-таки был выскочка!..
— Нет, нет! — сказала ему Татьяна Васильевна и, отведя его в сторону,
начала ему что-то такое толковать шепотом о пьесе своей. Долгов слушал ее с полнейшим вниманием; а между тем приехал новый гость, старенький-старенький старичок. […старенький-старенький старичок. — Писемский здесь и далее имеет в виду Н.В.Сушкова (1796–1871) — бесталанного автора ряда стихотворений и пьес, имя которого
стало нарицательным для обозначения писательской бездарности.]
Оговорившись, наконец, в том, для полноты истины, что и весь Жорж Данден целиком, как его создал Мольер, тоже может встретиться в действительности, хотя и редко, мы тем закончим наше рассуждение, которое
начинает становиться похожим на журнальную критику.
Неточные совпадения
— // Не
стал и разговаривать: // «Эй, перемена первая!» — // И
начал нас пороть.
6-го числа утром вышел на площадь юродивый Архипушко,
стал середь торга и
начал раздувать по ветру своей пестрядинной рубашкой.
С ними происходило что-то совсем необыкновенное. Постепенно, в глазах у всех солдатики
начали наливаться кровью. Глаза их, доселе неподвижные, вдруг
стали вращаться и выражать гнев; усы, нарисованные вкривь и вкось, встали на свои места и
начали шевелиться; губы, представлявшие тонкую розовую черту, которая от бывших дождей почти уже смылась, оттопырились и изъявляли намерение нечто произнести. Появились ноздри, о которых прежде и в помине не было, и
начали раздуваться и свидетельствовать о нетерпении.
Но летописец недаром предварял события намеками: слезы бригадировы действительно оказались крокодиловыми, и покаяние его было покаяние аспидово. Как только миновала опасность, он засел у себя в кабинете и
начал рапортовать во все места. Десять часов сряду макал он перо в чернильницу, и чем дальше макал, тем больше
становилось оно ядовитым.
Выслушав такой уклончивый ответ, помощник градоначальника
стал в тупик. Ему предстояло одно из двух: или немедленно рапортовать о случившемся по начальству и между тем
начать под рукой следствие, или же некоторое время молчать и выжидать, что будет. Ввиду таких затруднений он избрал средний путь, то есть приступил к дознанию, и в то же время всем и каждому наказал хранить по этому предмету глубочайшую тайну, дабы не волновать народ и не поселить в нем несбыточных мечтаний.