Неточные совпадения
Нет никакого сомнения, что Янсутский и m-me Меровою, и ее каретою с жеребцами, и своим экипажем, и даже возгласом: «В Яхт-клуб!» хотел произвесть некоторый эффект в
глазах Бегушева. Он, может
быть, ожидал даже возбудить в нем некоторое чувство зависти, но тот на все эти блага не обратил никакого внимания и совершенно спокойно сел в свою, тоже очень хорошую карету.
В этих комнатах не
было никого; но в четвертой комнате, представляющей что-то вроде женского кабинета, Бегушев нашел в домашнем туалете молодую даму, сидевшую за круглым столом в покойных креслах, с
глазами, опущенными в книгу.
Взгляд ее черных
глаз был умен, но в то же время того, что дается образованием и вращением мысли в более высших сферах человеческих знаний и человеческих чувствований, в нем не
было.
— Эк куда хватил! Наталий Сергеевен разве много на свете! — воскликнул Бегушев, и
глаза его при этом неведомо для него самого мгновенно наполнились слезами. — Ты вспомни одно — семью, в которой Натали родилась и воспитывалась: это
были образованнейшие люди с Петра Великого; интеллигенция в ихнем роде в плоть и в кровь въелась. Где ж нынче такие?
Грохов
был несколько слонообразной наружности, имел
глаза, налитые кровью, губы толстые и отчасти воспаленные, цвет лица красноватый.
— Как же-с! — отвечал
было Грохов, но у него в это время страшно закружилась голова, а перед
глазами только и мелькали две вчерашние женские ноги.
— О, когда только вам угодно
будет! — произнес он, придав своим
глазам какое-то даже сентиментальное выражение, а затем, написав в книжке, что нужно
было, передал ее с некоторою ловкостью Домне Осиповне.
Бегушев, усевшийся несколько в стороне, у окна, тоже окинул
глазами комнату и решительно не понимал, что в ней
было милого.
В продолжение всей своей заграничной жизни Бегушев очень много сближался с русской эмиграцией, но она как-то на его
глазах с каждым годом все ниже и ниже падала: вместо людей умных, просвещенных, действительно гонимых и несправедливо оскорбленных, — к числу которых Бегушев отчасти относил и себя, — стали появляться господа, которых и видеть ему
было тяжело.
— Madame Мерова вообще, я вижу, вам больше нравится, чем я!.. Что ж, займитесь ею: она, может
быть, предпочтет вас Янсутскому, — проговорила она с навернувшимися слезами на
глазах.
— Мне в
глаза, каналья, говорит, что он три тысячи душ промотал, тогда как у него трех сот душонок никогда не бывало; на моих
глазах всю молодость
был на содержании у старых барынь; за лакейство и за целование ручек и ножек у начальства терпели его на какой-то службе, а теперь он оскорбляется, что ему еще пенсии не дали. До какой степени в людях нахальство и лживость могут доходить!.. За это убить его можно!
Бегушев лежал на своей кровати, отвернувшись к стене, и
был с закрытыми
глазами. Жар так и пылал от него на всю комнату.
О своих же отношениях к Бегушеву она хоть и сказала тому, что будто бы прямо объявила мужу, что любит его, но в сущности Домна Осиповна только намекнула, что в настоящее время она, может
быть, в состоянии
будет полюбить одного человека; словом, отношениям этим старалась придать в
глазах Олухова характер нерешенности еще…
Бегушев, вспомнив свою болезнь и то, с какою горячностью за ним ухаживала Домна Осиповна, постих несколько: ему совестно сделалось очень язвить ее… У Домны Осиповны не свернулось это с
глазу, и она очень
была довольна, что поуспокоила своего тигра, как называла Домна Осиповна иногда в шутку Бегушева.
— А когда вы так, — начала Домна Осиповна (она с своими раздувшимися ноздрями и горящими
глазами была в гневе пострашней мужа), — то убирайтесь совсем от меня!.. Дом мой!.. Заплатите мне пятьсот тысяч и ни ногой ко мне!
Домна Осиповна начала
было умолять его, чтобы он посидел, но Бегушев, отрицательно мотнув головой, поцеловал ее, и она заметила при этом, что
глаза его
были полны слез.
— Я не знаю, что такое?.. Ничего не понимаю!.. Прочтите!.. — говорила она трепетным голосом и подала письмо Тюменеву;
глаза ее
были полны слез.
Сойдя вместе с графом на улицу, Бегушев увидел, что Елизавета Николаевна и Тюменев сидели в коляске, и при этом ему невольно кинулось в
глаза, что оба они
были с очень сердитыми лицами.
— Может
быть, и поздно; но мне неловко оставаться здесь, а особенно если Мерова убежала с Мильшинским!.. Это, конечно, известно во всем министерстве, и я в
глазах всех являюсь каким-то дураком!.. Пускай хоть время немного попройдет!
— Да, но какие переселенцы! — произнесла Татьяна Васильевна, прищуривая свои золотушные
глаза. — Это все сектанты, не хотевшие, чтобы церковь
была подчинена государству, не признававшие ни папы, ни Лютера!
Маремьяша, сколько можно это судить по ее изжелта-зеленым и беспрестанно бегающим из стороны в сторону
глазам,
была девка неглупая и очень плутоватая.
— Подите вы с вашими еврейками! Особенно они хороши у нас в Виленской, Ковенской губернии: один вид их так — брр!.. (Этим сотрясением губ своих Янсутский хотел выразить чувство омерзения.) У нашей же русачки
глаза с поволокою, ресницы длинные! — говорил он, опять-таки взглядывая на Домну Осиповну, у которой в самом деле
были ресницы длинные,
глаза с поволокой. — Румянец… — натуральный, вероятно, он предполагал сказать, но остановился.
Бегушев очень хорошо понял, что у священнослужителей лично для себя разгорелись
глаза на его карман; а потому, сочтя за лишнее с ними долее разговаривать, он раскланялся и ушел. На паперти, впрочем, его нагнал трапезник, — это уж
был совсем отставной солдат с усами, бакенбардами и даже в штанах с красным полинялым кантом.
На этих словах граф остановился: он заметил, что на
глазах Бегушева навернулись слезы, из чего и заключил, что они
были вызваны участием того к Домне Осиповне.
Домна Осиповна села в коляску. Лицо у ней
было очень сердитое; губы надулись,
глаза покрылись туманом гнева, хотя в одном отношении она
была довольна этим объяснением: оно окончательно развязывало ее с Янсутским, ужасно ей надоедавшим своим ухаживаньем.
Прокофий позволил ему и даже провел его в кабинет, где Долгов около получаса сидел и, от нечего делать блуждая
глазами с предмета на предмет, увидел на столе письмо и в письме этом свою фамилию; не
было никакого сомнения, что оно
было от Тюменева.
Граф Хвостиков, впрочем, более приятеля сохранивший присутствие духа, принялся доказывать доктору, что Россия самая непредприимчивая страна, что у нас никто не заинтересуется делом за его идею, а всякому дорог лишь свой барыш! Доктор с легкой улыбкой соглашался с ним; Домна же Осиповна держала свои
глаза устремленными на Долгова, который сидел совсем понурив голову. Наконец гости увидели, что им
есть возможность уехать, и уехали!
— Пожалуйте, сударь, вот тут порожек маленький, не оступитесь!.. — рассыпалась она перед Бегушевым, вводя его в комнату больной жилицы, где он увидел… чему сначала
глазам своим не поверил… увидел, что на худой кроватишке, под дырявым, изношенным бурнусом, лежала Елизавета Николаевна Мерова; худа она
была, как скелет, на лице ее виднелось тупое отчаяние!
Старик-попечитель, совсем дряхлый, больной и вздрогнувший при нечаянном появлении швейцара, вместо того чтобы ложкою, которою он
ел суп, попасть в рот, ткнул ею себе в
глаз и облил все лицо свое.
Встретив такие сухие и насмешливые ответы, граф счел за лучшее плюнуть на все, — пусть себе делают, как хотят, — и удрал из дому; но, имея синяк под
глазом, показаться в каком-нибудь порядочном месте он стыдился и прошел в грязную и табачищем провонялую пивную, стал там
пить пиво и толковать с немецкими подмастерьями о политике.
— А сколько я писал прежде о любви! — зашамкал старичок. — Раз я в одном из моих стихотворений, описывая даму, говорю, что ее черные
глаза загорелись во лбу, как два угля, и мой приятель мне печатно возражает, что
глаза не во лбу, а подо лбом и что когда они горят, так должны
быть красные, а не черные!.. Кто из нас прав, спрашиваю?
Генерал Трахов поник в восторге головою; Хвостиков одобрительно улыбался; у Татьяны Васильевны слезы капали из
глаз. Критик
был очень опешен.
Наутро, взглянув в окно, Бегушев увидел у ворот своих человек двадцать мужчин в поддевках, в шубенках, с которыми Прокофий перебранивался. Бегушев догадался, что это
были набежавшие, как вороны на труп, гробовщики, и отвернул
глаза от окна.
— Каким же образом и чем Янсутский может уничтожить ваше состояние? Наконец, ваш муж — такой практический человек, что не допустит, вероятно, сделать его это!.. — говорил Бегушев, вместе с тем всматриваясь в лицо Домны Осиповны, которое имело странное выражение, особенно
глаза: они
были неподвижны и вместе с тем блестели; прежнего бархатного тона в них и следа не оставалось.
К Бегушеву Домна Осиповна, хоть и прошла почти неделя, не ехала; он ее поджидал каждый день и не выходил даже из дому: его очень поразил ее беспокойный и странный вид, который, впрочем, он отнес к ее нервному расстройству; наконец, он получил от нее письмо; надпись адреса на конверте ему невольно кинулась в
глаза: она написана
была кривыми строками и совершенно дрожащей рукой.
— Наталья Сергеевна на что уж
была добрая, — продолжал он с искаженным от злости лицом, — и та мне приказывала, чтобы я не пускал всех этих шляющих, болтающих: «Моли бога об нас!..» Христарадник народ, как и у нас вон!.. — заключил Прокофий и при этом почти прямо указал
глазами на Дормидоныча.