Неточные совпадения
В то утро, которое я буду теперь описывать, в хаотическом доме было несколько потише, потому что старуха, как и заранее предполагала,
уехала с двумя младшими дочерьми на панихиду по муже, а Людмила, сказавшись больной, сидела в своей комнате с Ченцовым: он прямо
от дяди проехал к Рыжовым. Дверь в комнату была несколько притворена. Но прибыл Антип Ильич и вошел в совершенно пустую переднюю. Он кашлянул раз, два; наконец к нему выглянула одна из горничных.
Она была до крайности поражена такой поспешностью ее друга, но останавливать его не посмела, и Егор Егорыч, проворно уйдя
от нее и порывисто накинув себе на плечи свою медвежью шубу,
уехал прямо домой и снова заперся почти на замок
от всех.
Родившись и воспитавшись в чистоплотной немецкой семье и сама затем в высшей степени чистоплотно жившая в обоих замужествах, gnadige Frau чувствовала невыносимое отвращение и страх к тараканам, которых, к ужасу своему, увидала в избе Ивана Дорофеева многое множество, а потому нетерпеливо желала поскорее
уехать; но доктор, в силу изречения, что блажен человек, иже и скоты милует, не торопился, жалея лошадей, и стал беседовать с Иваном Дорофеевым,
от которого непременно потребовал, чтобы тот сел.
Вошедшая к ней одна из красивых горничных и хотевшая было подать gnadige Frau умываться,
от чего та отказалась, так как имела привычку всегда сама умываться, доложила затем, что Егор Егорыч
уехал из Кузьмищева и оставил господину доктору записку, которую горничная и вручила gnadige Frau.
Крапчик очень хорошо понимал, что все это совершилось под давлением сенатора и делалось тем прямо в пику ему; потом у Крапчика с дочерью с каждым днем все более и более возрастали неприятности: Катрин с тех пор, как
уехал из губернского города Ченцов, и
уехал даже неизвестно куда, сделалась совершеннейшей тигрицей; главным образом она, конечно, подозревала, что Ченцов последовал за Рыжовыми, но иногда ей подумывалось и то, что не
от долга ли карточного Крапчику он
уехал, а потому можно судить, какие чувства к родителю рождались при этой мысли в весьма некроткой душе Катрин.
— Если прикажете, завтра же поеду, — сказал покорным тоном молодой человек и, получив на билет приказа общественного призрения
от Крапчика расписку, ушел, а на другой день и совсем
уехал в имение.
Граф остался в размышлении: тысячи соображений у него прошли в голове, и яснее всего ему определилось, что взятая им на себя ревизия губернии отзовется не легко для него в Петербурге и что главный исполнитель всех его предначертаний, Звездкин, — плут великий, которого надобно опасаться. Чтобы рассеять себя хоть сколько-нибудь
от таких неприятных мыслей, граф
уехал к m-me Клавской на весь остальной день и даже на значительную часть ночи.
Когда
от Рыжовых оба гостя их
уехали, Людмила ушла в свою комнату и до самого вечера оттуда не выходила: она сердилась на адмиральшу и даже на Сусанну за то, что они, зная ее положение, хотели, чтобы она вышла к Марфину; это казалось ей безжалостным с их стороны, тогда как она для долга и для них всем, кажется, не выключая даже Ченцова, пожертвовала.
Прошла осень, прошла зима, и наступила снова весна, а вместе с нею в описываемой мною губернии совершились важные события: губернатор был удален
от должности, — впрочем, по прошению; сенаторская ревизия закончилась, и сенатор — если не в одном экипаже, то совершенно одновременно —
уехал с m-me Клавской в Петербург, после чего прошел слух, что новым губернатором будет назначен Крапчик, которому будто бы обещал это сенатор, действительно бывший последнее время весьма благосклонен к Петру Григорьичу; но вышло совершенно противное (Егор Егорыч недаром, видно, говорил, что граф Эдлерс — старая остзейская лиса): губернатором, немедля же по возвращении сенатора в Петербург, был определен не Петр Григорьич, а дальний родственник графа Эдлерса, барон Висбах, действительный статский советник и тоже камергер.
«Мартын Степаныч; теперь уже возвратившийся ко мне в город, — объяснял в своем письме Артасьев, — питает некоторую надежду
уехать в Петербург, и дай бог, чтобы это случилось, а то положение сего кроткого старца посреди нас печально: в целом городе один только я приютил его; другие же лица бежали
от него, как
от зачумленного, и почти вслух восклицали: «он сосланный, сосланный!..», — и никто не спросил себя, за что же именно претерпевает наказание свое Мартын Степаныч?
Тулузов на другой день, после трогательно-печального прощания с Катрин, происшедшего, разумеется, втайне
от прислуги,
уехал в губернский город.
Тот, в восторге
от такого позволения, уселся в маленькой зале Марфиных навытяжку, как бы в самом деле был ординарцем Марфина, и просидел тут, ничего не делая, два дня,
уезжая только куда-то на короткое время.
Что касается Углакова, то он прямо
от Марфиных поскакал к другу своему — Аграфене Васильевне, которую, к великому утешению своему, застал дома тоже одну; старичище ее, как водится,
уехал в Английский клуб сидеть в своем шкапу и играть в коммерческую игру.
Егор Егорыч ничего, конечно, не мог объяснить ему, и когда гость
от него
уехал, он, сойдясь с Сусанной Николаевной и Музой Николаевной за чаем, поведал им о нечаянном отъезде молодого Углакова в Петербург и об его намерении снова поступить на службу.
В это время стали садиться за стол, а после обеда Егор Егорыч тотчас
уехал домой, чтобы отдохнуть
от всех пережитых им, хоть и радостных, но все же волнений.
— Да ведь она года три тому назад, — начал уж шепотом рассказывать ополченец, — убегала
от него с офицером одним, так он, знаете, никому ни единым словом не промолвился о том и всем говорил, что она
уехала к родителям своим.
Честный аптекарь действительно, когда супруга
от него
уехала, взял к себе на воспитание маленького котенка ангорской породы, вырастил, выхолил его и привязался к нему всею душою, так что даже по возвращении ветреной супруги своей продолжал питать нежность к своему любимцу, который между тем постарел, глаза имел какие-то гноящиеся, шерсть на нем была, по случаю множества любовных дуэлей, во многих местах выдрана, а пушистый ангорский хвост наполовину откушен соседними собаками.
Платить за эту квартиру Аггей Никитич предположил из своего кармана и вообще большую часть жалованья издерживать на пани Вибель, а не на домашний обиход, что ему в настоящее время удобно было сделать, ибо Миропа Дмитриевна накануне перед тем
уехала в Малороссию, чтобы продать тамошнее именьице свое, а потом намеревалась проехать в Москву, чтобы и тут развязаться с своим домишком, который год
от году все более разваливался и не приносил ей почти никакого дохода.
— А того офицера, с которым ты
уезжала от мужа? — спросил вдруг Аггей Никитич.
— Конечно! — согласилась пани Вибель, и, когда откупщица
от нее
уехала, она осталась было в неописанном восторге
от мысли, что снова будет появляться на балах, танцевать там, всех поражать прекрасным туалетом…
— Отлично! — одобрил Аггей Никитич. — Я сейчас
уеду, и вот вам записка
от меня к господину камер-юнкеру! — заключил он и, отыскав в кармане клочок бумаги, написал на нем карандашом дрожащим
от бешенства почерком...
В настоящем случае мы видели, как он уклонился
от вызова Аггея Никитича, и, не ограничиваясь тем, когда все гости
уехали из Синькова, он поспешил войти в спальню Екатерины Петровны, куда она ушла было.
— Ну, это я еще посмотрю, как он спрячется
от меня! — проговорил мрачным голосом Аггей Никитич и после того отнесся строго к лакею: — Если ты врешь, что камер-юнкер
уехал в Москву, так это бесполезно: я перешарю всю усадьбу!
— Не спорю, но ты согласись, что мне лучше не видеться с Терховым, и
от этого надобно
уехать как можно скорей, завтра же!
Недели через две потом они получили
от Музы Николаевны письмо, которым она уведомляла их, что Сусанна Николаевна вышла замуж за Терхова и что теперь пока молодые
уехали за границу, где, вероятно, пробудут недолго, и возвратятся на житье в Кузьмищево.
Неточные совпадения
Домашний доктор давал ей рыбий жир, потом железо, потом лапис, но так как ни то, ни другое, ни третье не помогало и так как он советовал
от весны
уехать за границу, то приглашен был знаменитый доктор.
Чрез месяц Алексей Александрович остался один с сыном на своей квартире, а Анна с Вронским
уехала за границу, не получив развода и решительно отказавшись
от него.
Маленький, желтый человечек в очках, с узким лбом, на мгновение отвлекся
от разговора, чтобы поздороваться, и продолжал речь, не обращая внимания на Левина. Левин сел в ожидании, когда
уедет профессор, но скоро заинтересовался предметом разговора.
Он слышал, как его лошади жевали сено, потом как хозяин со старшим малым собирался и
уехал в ночное; потом слышал, как солдат укладывался спать с другой стороны сарая с племянником, маленьким сыном хозяина; слышал, как мальчик тоненьким голоском сообщил дяде свое впечатление о собаках, которые казались мальчику страшными и огромными; потом как мальчик расспрашивал, кого будут ловить эти собаки, и как солдат хриплым и сонным голосом говорил ему, что завтра охотники пойдут в болото и будут палить из ружей, и как потом, чтоб отделаться
от вопросов мальчика, он сказал: «Спи, Васька, спи, а то смотри», и скоро сам захрапел, и всё затихло; только слышно было ржание лошадей и каркание бекаса.
Потом надо было еще раз получить
от нее подтверждение, что она не сердится на него за то, что он
уезжает на два дня, и еще просить ее непременно прислать ему записку завтра утром с верховым, написать хоть только два слова, только чтоб он мог знать, что она благополучна.