Неточные совпадения
Между
тем кадриль кончилась. Сенатор
пошел по зале. Общество перед ним, как море перед большим кораблем, стало раздаваться направо и налево. Трудно описать все мелкие оттенки страха, уважения, внимания, которые начали отражаться на лицах чиновников, купцов и даже дворян. На средине залы к сенатору подошел хозяин с Марфиным и проговорил...
Людмила, кажется, и не расслушала Марфина, потому что в это время как бы с некоторым недоумением глядела на Ченцова и на Катрин, и чем оживленнее промеж них
шла беседа,
тем недоумение это увеличивалось в ней. Марфин, между
тем, будучи весь охвачен и ослеплен сияющей, как всегда ему это казалось, красотой Людмилы, продолжал свое...
Но он, разумеется, не замедлил отогнать от себя это ощущение и у гостиницы Архипова, самой лучшей и самой дорогой в городе, проворно соскочив с облучка и небрежно проговорив косой даме «merci»,
пошел, молодцевато поматывая головой, к парадным дверям своего логовища, и думая в
то же время про себя: «Вот дур-то на святой Руси!..
«До каких высоких градусов достигает во мне самомнение, являет пример сему
то, что я решаюсь
послать к Вам прилагаемые в сем пакете белые женские перчатки.
— Пожалуйста, поезжай, а не пешком
иди! — почти умоляющим голосом воскликнул
тот.
— Но вы в этом случае — поймите вы — совершенно сходитесь в мнениях с сенатором, который тоже говорит, что я слишком спешу, и все убеждал меня, что Петербург достаточно уже облагодетельствовал нашу губернию
тем, что прислал его к нам на ревизию; а я буду там доказывать, что господин граф не годится для этого, потому что он плотоугодник и развратник, и что его, прежде чем к нам, следовало
послать в Соловки к какому-нибудь монаху для напутствования и назидания.
— Но позвольте, по крайней мере, мне
послать сказать Катрин, что вы здесь, а
то она мне будет выговаривать, что я не оповестил ее об вас.
Лакей ушел. Крапчик, поприбрав несколько на конторке свои бумаги,
пошел неохотно в кабинет, куда вместе с ним торопливо входила и Катрин с лицом еще более грубоватым, чем при вечернем освещении, но вместе с
тем сияющим от удовольствия.
Пробурчав что-то такое на это, молитву или благодарность, старик засунул пирог в свою и без
того уж битком набитую суму и вместе с вожаком
пошел далее христарадничать по улице, а затем они совсем вышли из города и скрылись за ближайшим леском.
На другой день Крапчик, как только заблаговестили к вечерне, ехал уже в карете шестериком с форейтором и с саженным почти гайдуком на запятках в загородный Крестовоздвиженский монастырь, где имел свое пребывание местный архиерей Евгений, аки бы слушать ефимоны; но, увидав, что самого архиерея не было в церкви, он, не достояв службы,
послал своего гайдука в покой ко владыке спросить у
того, может ли он его принять, и получил ответ, что владыко очень рад его видеть.
— Как и подобает кажинному человеку, — подхватил Иван Дорофеев, подсобляя в
то же время доктору извлечь из кибитки gnadige Frau, с ног до головы закутанную в капор, шерстяной платок и меховой салоп. — На лесенку эту извольте
идти!.. — продолжал он, указывая приезжим на свое крыльцо.
— Здоров,
слава те, господи! — отозвалась уже мать. — Такой гулена, — все на улицу теперь просится.
За лесом
пошло как бы нескончаемое поле, и по окраинам его,
то тут,
то там, смутно виднелись деревни с кое-где мелькающими огоньками в избах.
— Каст тут не существует никаких!.. — отвергнул Марфин. — Всякий может быть сим избранным, и великий архитектор мира устроил только так, что ина
слава солнцу, ина луне, ина звездам, да и звезда от звезды различествует. Я, конечно, по гордости моей, сказал, что буду аскетом, но вряд ли достигну
того: лествица для меня на этом пути еще нескончаемая…
— Отбросьте это душевное настроение!.. Это, повторяю вам еще раз, аскетический эгоизм… равнодушие Пилата, умывшего себе руки! — почти кричал Сверстов, не слыхавший даже, что в губернии происходит сенаторская ревизия, и знавший только, что Крапчик — масон: из длинного же письма
того он понял одно, что речь
шла о чиновничьих плутнях, и этого было довольно.
Выслушав эти новости, Егор Егорыч склонил голову; но когда Антип Ильич ушел, он снова встрепенулся, снова кликнул старую ключницу и, объявив, что сейчас же ночью выезжает в губернский город, велел ей
идти к кучеру и приказать
тому немедленно закладывать лошадей.
Пошел!..» Кучер, наконец, не стал сдерживать лошадей, и
те, очень, кажется, довольные, что могут поразмяться, несмя несли, и больше всех заявляла себя передовая лошадь: она, как будто бы даже играя,
то понуривала своей породистой головой,
то вытягивала ее вверх и в
то же время ни разу не сбилась с пути.
— То-то, к несчастию, Ченцов не обожатель мой, но если бы он был им и предложил мне выйти за него замуж, — что, конечно, невозможно, потому что он женат, —
то я сочла бы это за величайшее счастие для себя; но за вашего противного Марфина я никогда не
пойду, хоть бы у него было не тысяча, а сто тысяч душ!
— Мы к ней и не
пойдем! — подхватила Сусанна, очень довольная пока и
тем, что видит мать.
— Теперь
пойди, поразговори мамашу, а
то я ее, бедную, измучила.
Ну, там
то и се
идет между ними… только офицера этого отзывают в Петербург…
Тот и говорит ему: «Сходи ты к одному магнетизеру, что ли, или там к колдуну и гадальщику какому-то, который тогда славился в Петербурге…» Офицер
идет к этому магнетизеру…
Фаэтон между
тем быстро подкатил к бульвару Чистые Пруды, и Егор Егорыч крикнул кучеру: «Поезжай по левой стороне!», а велев свернуть близ почтамта в переулок и остановиться у небольшой церкви Феодора Стратилата, он предложил Сусанне выйти из экипажа, причем самым почтительнейшим образом высадил ее и попросил следовать за собой внутрь двора, где и находился храм Архангела Гавриила, который действительно своими колоннами, выступами, вазами, стоявшими у подножия верхнего яруса, напоминал скорее башню, чем православную церковь, — на куполе его, впрочем, высился крест; наружные стены храма были покрыты лепными изображениями с таковыми же лепными надписями на славянском языке: с западной стороны, например, под щитом, изображающим благовещение, значилось: «Дом мой — дом молитвы»; над дверями храма вокруг спасителева венца виднелось: «Аз есмь путь и истина и живот»; около дверей, ведущих в храм,
шли надписи: «Господи, возлюблю благолепие дому твоего и место селения
славы твоея».
Впрочем, прежде чем я
пойду далее в моем рассказе, мне кажется, необходимо предуведомить читателя, что отныне я буду именовать Зверева майором, и вместе с
тем открыть тайну, которой читатель, может быть, и не подозревает: Миропа Дмитриевна давно уже была, тщательно скрывая от всех, влюблена в майора, и хоть говорила с ним, как и с прочими офицерами, о других женщинах и невестах, но в сущности она приберегала его для себя…
Девушка после
того сделала прощальный книксен князю и
пошла, колеблясь своим тонким станом. Видимо, что какое-то разразившееся над нею горе подсекло ее в корень.
Сусанна принялась аккуратно исполнять просьбу Егора Егорыча и через неделю же после его приезда в Петербург она написала ему, что у них в Москве все
идет по-прежнему: Людмила продолжает болеть, мамаша страдает и плачет, «а я, — прибавляла она и о себе, — в
том только нахожу успокоение и утешение, что молюсь, и одно меня смущает: прежде я всегда ходила за обедни, за всенощные; но теперь мне гораздо отраднее молиться, когда в церкви никого нет.
— А я этой девице
послал книги, которые вы рекомендовали, — ответил
тот ему свое.
Егор Егорыч, не спавший после
того всю ночь, только к утру почувствовал, как он много оскорбил Крапчика, и потому
пошел было к нему в нумер, чтобы попросить у него извинения; но ему сказали, что господин Крапчик еще в ночь уехал совсем из Петербурга. Егор Егорыч, возвратясь к себе, сильно задумался.
— Ах, это вы!.. Вот кто приехал! — произнесла как бы с удивлением Муза, но вряд ли она искренно удивилась. — Подождите тут, я предуведомлю об вас мамашу и Сусанну! — присовокупила она, но и тут ей, кажется, предуведомлять было не для чего, — по крайней мере Сусанну, — потому что
та, услыхав от сестры, кто приехал, не выразила никакого недоумения касательно приезда неожиданного гостя, а сейчас же и прежде всего
пошла к Егору Егорычу.
Сусанна потом
пошла и сказала матери, что Лябьев приехал. Старуха неимоверно обрадовалась и потребовала, чтобы к ней тоже привели гостя. Сусанна сообща с Музой привели ей
того.
Избранники сии
пошли отыскивать труп и, по тайному предчувствию, вошли на одну гору, где и хотели отдохнуть, но когда прилегли на землю,
то почувствовали, что она была очень рыхла; заподозрив, что это была именно могила Адонирама, они воткнули в это место для памяти ветку акации и возвратились к прочим мастерам, с которыми на общем совещании было положено: заменить слово Иегова
тем словом, какое кто-либо скажет из них, когда тело Адонирама будет найдено; оно действительно было отыскано там, где предполагалось, и когда один из мастеров взял труп за руку,
то мясо сползло с костей, и он в страхе воскликнул: макбенак, что по-еврейски значит: «плоть отделяется от костей».
— Значит, все и кончено! — воскликнул доктор, хлопнув при этом еще рюмку водки, к чему он всегда прибегал, когда его что-либо приятное или неприятное поражало, и gnadige Frau на этот раз не выразила в своих глазах неудовольствия, понимая так, что дело, о котором
шла речь, стоило
того, чтобы за успех его лишнее выпить!..
Как в ясной лазури затихшего моря
Вся
слава небес отражается,
Так в свете от страсти свободного духа
Нам вечное благо является.
Но глубь недвижимая в мощном просторе
Все
та же, что в бурном волнении.
Дух ясен и светел в свободном покое,
Но
тот же и в страстном хотении.
Свобода, неволя, покой и волненье
Проходят и снова являются,
А он все один, и в стихийном стремленьи
Лишь сила его открывается.
С
теми же неосушенными слезами на глазах gnadige Frau
пошла в свое отделение, где нашла мужа приготовляющимся завалиться спать.
Тем временем Егор Егорыч
послал Антипа Ильича к Андреюшке узнать, можно ли к нему
идти, ибо юродивый не во всякое время и не всех к себе пускал. Антип Ильич исполнил это поручение с великим удовольствием и, возвратясь от Андреюшки, доложил с сияющим лицом...
— А! — полувоскликнул
тот и во всеуслышание объявил, что пора удалиться; все
пошли, будучи очень довольны, что посетили и видели юродивого.
Но все эти недостатки и странности Мартына Степаныча сторицею выкупались развитым почти до сократовских размеров лбом и при этом необыкновенно мечтательными серыми глазами, которым соответствовал мягкий, убеждающий голос, так что, кто бы ни слушал Мартына Степаныча, никогда никто не мог усомниться в
том, что говоримое им
идет из глубины его сердечного убеждения.
В избранный для венчания день Егор Егорыч
послал Антипа Ильича к священнику, состоящему у него на руге (Кузьмищево, как мы знаем, было село), сказать, что он будет венчаться с Сусанной Николаевной в пять часов вечера, а затем все,
то есть жених и невеста, а также gnadige Frau и доктор, отправились в церковь пешком; священник, впрочем, осветил храм полным освещением и сам с дьяконом облекся в дорогие дорадоровые ризы, в которых служил только в заутреню светлого христова воскресения.
Прибыв в губернский город, он первое, что
послал за приходскими священниками с просьбою служить должные панихиды по покойнике, потом строго разбранил старших из прислуги, почему они прежде этого не сделали, велев им вместе с
тем безвыходно торчать в зале и молиться за упокой души барина.
Ченцов затворил окно, но еще видел, как родитель Маланьи медленно
пошел с нею от избы Арины, а потом, отойдя весьма недалеко, видимо, затеял брань с дочерью, которая кончилась
тем, что кузнец схватил Маланью за косу и куда-то ее увел.
Все это Катрин говорила строгим и отчасти величественным голосом, а затем она ушла из флигеля управляющего, который, оставшись один, сделал насмешливую и плутовскую гримасу и вместе с
тем прошептал: — «
Пойдут теперь истории, надобно только не зевать!»
— Барон, — сказала на это Катрин, потупляя свои печальные глаза, — вы так были добры после смерти отца, что, я надеюсь, не откажетесь помочь мне и в настоящие минуты: мужа моего, как вот говорил мне Василий Иваныч… — и Катрин указала на почтительно стоявшего в комнате Тулузова, — говорил, что ежели
пойдет дело,
то Ченцова сошлют.
Тулузов не расспрашивал далее и
пошел к Екатерине Петровне в боскетную, где она по большей части пребывала. Здесь я не могу не заметить, что Тулузов в настоящие минуты совершенно не походил на
того, например, Тулузова, который являлся, приехав из губернского города после похорон Петра Григорьича,
то был почти лакей, а ныне
шел барин; походка его была смела, важна; вид надменен; голову свою он держал высоко, как бы предвкушая Владимира не в петлице, а на шее.
«Ах, говорит, братец, на тебе записку, ступай ты к частному приставу Адмиралтейской части, — я теперь, говорит, ему дом строю на Васильевском острову, — и попроси ты его от моего имени разыскать твою жену!..» Господин частный пристав расспросил меня, как и что, и приказал мне явиться к ним дня через два, а
тем временем, говорит, пока разыщут; туточе же, словно нарочно, наш один мужик встретился со мной в трактире и говорит мне: «Я, говорит, Савелий, твою жену встретил,
идет нарядная-пренарядная!..
Тулузов, взяв с собой письмо Ченцова, ушел в свое отделение, где снова прочитал это письмо и снова главным образом обратил свое внимание на последние строки. «Может быть, и в самом деле застрелится!» — произнес он
тем же полушепотом, как прежде сказал: — «
Пойдут теперь истории, надобно только не зевать!»
— Такая же, как между всякой философией и религией: первая учит познавать сущность вещей посредством разума, а религия преподает
то, что сказано в божественном откровении; но путь в достижении
того и другого познания в мистицизме иной, чем в других философских системах и в других вероучениях, или, лучше сказать, оба эти пути сближены у мистиков: они в своей философии ум с его постепенным ходом, с его логическими выводами ставят на вторую ступень и дают предпочтение чувству и фантазии, говоря, что этими духовными орудиями скорее и вернее человек может достигнуть познания сущности мирового бытия и что путем ума человек
идет черепашьим шагом, а чувством и созерцанием он возлетает, как орел.
— О, пожалуйста! — воскликнул Егор Егорыч, но вместе с
тем прибавил к
тому: — Я
пойду с вами, мне нужно два слова вам сказать.
Однажды он после продолжительного мистического бодрствования, чтобы рассеять себя, вышел из дому и направился в поле, где почувствовал, что чем далее он
идет,
тем проницательнее становится его умственный взор,
тем понятнее ему делаются все видимые вещи, так что по одним очертаниям и краскам оных он начал узнавать их внутреннее бытие.
Доктор, делать нечего, повиновался ей и проворно
пошел к священнику, чтобы
тот, по крайней мере,
шел скорее к Сусанне Николаевне.
Когда, наконец, она вышла из храма, в сопровождении отца Василия,
то еще
слава богу, что предусмотрительный Сверстов перед
тем сбегал в усадьбу и приехал оттуда на лошади в санях, в которые Сусанна Николаевна, совсем утомленная и взволнованная, села.