Неточные совпадения
В противуположность племяннику, занимавшему в гостинице целое отделение, хоть и глупо, но роскошно убранное, — за которое, впрочем, Ченцов, в ожидании будущих благ, не платил еще ни копейки, — у Егора Егорыча был довольно темный и небольшой нумер, состоящий
из двух комнат,
из которых в
одной помещался его камердинер, а в другой жил сам Егор Егорыч.
В то утро, которое я буду теперь описывать, в хаотическом доме было несколько потише, потому что старуха, как и заранее предполагала, уехала с
двумя младшими дочерьми на панихиду по муже, а Людмила, сказавшись больной, сидела в своей комнате с Ченцовым: он прямо от дяди проехал к Рыжовым. Дверь в комнату была несколько притворена. Но прибыл Антип Ильич и вошел в совершенно пустую переднюю. Он кашлянул раз,
два; наконец к нему выглянула
одна из горничных.
— Действительно, лучше бы выпили, — согласился с ним Сверстов, — впрочем, мы все-таки выпьем!.. У нас есть другой шнапс! — заключил он; затем, не глядя на жену, чтобы не встретить ее недовольного взгляда, и проворно вытащив
из погребца небольшой графинчик с ерофеичем, доктор налил
две рюмочки,
из которых
одну пододвинул к Ивану Дорофееву, и воскликнул...
— Ах, пожалуйста, оставьте нас, женщин, в покое!.. Мы совершенно иначе судим друг о друге!.. — вывертывалась Миропа Дмитриевна
из прежде ею говоренного. — Но вы — мужчина, и потому признайтесь мне откровенно, неужели же бы вы, увлекшись
одним только хорошеньким личиком Людмилы и не сказав, я думаю, с ней
двух слов, пожелали даже жениться на ней?
— Есть, но только смешанные, состоящие
из мужчин и женщин и работающие в
двух лишь степенях: учениц и товарок, — хоть покойный муж мне говорил, что он знал
одну даму, которая была даже гроссмейстером.
— Нет, не может, — сознался тот с печальным выражением в лице, — и по многим причинам,
из коих
две главные:
одна — его совесть, а другая — его супруга, которая не пожелает этого сближения!
— Неизвестно-с, и староста наш уведомляет меня, что Валерьян Николаич сначала уходил куда-то пешком, а потом приехал в Синьково на
двух обывательских тройках; на
одну из них уложил свои чемоданы, а на другую сел сам и уехал!
Конечно, у него был очень ценный туалет;
одних шуб имелось три,
из которых
одна в
две тысячи рублей, другая в тысячу, третья хоть и подешевле, но у нее бобровый воротник стоил пятьсот рублей. Кроме того, Катрин подарила ему много брильянтовых вещей и очень дорогой хронометр покойного Петра Григорьича. Всего этого она теперь уж и пожалела: знай Катрин, что супруг с ней так поступит, она, конечно бы, никогда не позволила себе быть столь щедрою с ним.
— Потом вот что, — продолжала она, хлопнув перед тем стакана
два шампанского и, видимо, желая воскресить те поэтические ужины, которые она когда-то имела с мужем, — вот что-с!.. Меня очень мучит мысль… что я живу в совершенно пустом доме
одна… Меня, понимаете, как женщину, могут напугать даже привидения… наконец, воры, пожалуй, заберутся… Не желаете ли вы перейти
из вашего флигеля в этот дом, именно в кабинет мужа, а
из комнаты, которая рядом с кабинетом, вы сделаете себе спальню.
— Рыба вещь хорошая! — отозвался Лябьев, и, когда подана была бутылка портеру, он налил
из нее
два стакана и, указав на
один из них Максиньке, сказал...
— Но что же такое и фантазия, если она хоть сколько-нибудь сознана, как не мысль?.. Вы вот изволили упомянуть о религиях, — Гегель вовсе не отделяет и не исключает религии
из философии и полагает, что это
два различных способа познавать
одну и ту же истину. Философия есть ничто иное, как уразумеваемая религия, вера, переведенная на разум…
Старики Углаковы одновременно смеялись и удивлялись. Углаков, сделав с своей дамой тур —
два, наконец почти упал на
одно из кресел. Сусанна Николаевна подумала, что он и тут что-нибудь шутит, но оказалось, что молодой человек был в самом деле болен, так что старики Углаковы, с помощью даже Сусанны Николаевны, почти перетащили его на постель и уложили.
Здесь я должен заметить, что бессознательное беспокойство Егора Егорыча о грядущей судьбе Сусанны Николаевны оказалось в настоящие минуты почти справедливым. Дело в том, что, когда Егор Егорыч уехал к Пилецкому, Сусанна Николаевна, оставшись
одна дома, была совершенно покойна, потому что Углаков был у них поутру и она очень хорошо знала, что по
два раза он не ездит к ним; но тот вдруг как бы из-под земли вырос перед ней. Сусанна Николаевна удивилась, смутилась и явно выразила в лице своем неудовольствие.
Танцующих набралось довольно, пар до десяти, и
две тому были причины:
одна из них была та, что французская кадриль, как известно, нашим тяжеловатым северным натурам пришлась более подходящею, чем другие резвые танцы, — в ней все могли выхаживать — старые и молодые, дрессированные в танцевальном искусстве и недрессированные; второй причиной оказалось то обстоятельство, что мужчины средних лет успели уже сходить в буфет и, несколько воодушевившись там штритеровской водкой, подняли своих тяжеловесных дам с их седалищ.
Здесь Вибель, заставив Аггея Никитича сделать
из пальцев треугольник, приблизил к ним свои пальцы, тоже сложенные в треугольник, и тогда образовалась фигура, похожая на
два треугольника, прикасающиеся
один к другому вершинами.
Все, разумеется, изъявили на это согласие, и через неделю же Вибель прислал откупщику мало что разрешение от Кавинина, но благодарность, что для своего милого удовольствия они избрали его садик, в который Рамзаев не замедлил отправить всякого рода яства и пития с приказанием устроить на самом красивом месте сада
две платформы:
одну для танцующих, а другую для музыкантов и хора певцов, а также развесить по главным аллеям бумажные фонарики и шкалики
из разноцветного стекла для иллюминации.
Аггея Никитича при этом сильно покоробило: ему мнилось, что откупщица в положенных пани Вибель на прилавок ассигнациях узнала свои ассигнации, причем она, вероятно, с презрением думала о нем; когда же обе дамы, обменявшись искренно-дружескими поцелуями, расстались, а пани, заехав еще в
две лавки, —
из которых в
одной были ленты хорошие, а в другой тюль, — велела кучеру ехать к дому ее, то Аггей Никитич, сидя в санях неподвижно, как монумент, молчал.
Рассуждение о сем важном процессе пусть сделают те, кои более или менее испытали оный на самих себе; я же могу сказать лишь то, что сей взятый от нас брат наш, яко злато в горниле, проходил путь очищения, необходимый для всякого истинно посвятившего себя служению богу, как говорит Сирах [Сирах — вернее, Иисус Сирахов, автор
одной из библейских книг, написанной около
двух столетий до нашей эры.]: процесс сей есть буйство и болезнь для человеков, живущих в разуме и не покоряющихся вере, но для нас, признавших путь внутреннего тления, он должен быть предметом глубокого и безмолвного уважения.