Неточные совпадения
— Мы с вами виноваты, а
не Людмила, — повторил Марфин и,
встав, мотнул в знак прощания головой адмиральше.
Gnadige Frau
встала и подошла: она также любила детей и думала, что малютке
не заполз ли в ухо какой-нибудь маленький таракашик.
— Сначала я ее, — продолжала она, — и
не рассмотрела хорошенько, когда отдавала им квартиру; но вчера поутру, так, будто гуляя по тротуару, я стала ходить мимо их окон, и вижу: в одной комнате сидит адмиральша, а в другой дочь, которая, вероятно, только что
встала с постели и стоит недалеко от окна в одной еще рубашечке, совершенно распущенной, — и что это за красота у ней личико и турнюр весь — чудо что такое!
Ченцов остался с поникшей головой, потом опустился на стоявшее недалеко кресло и, как малый ребенок, зарыдал. Адмиральша начинала уж смотреть на него с некоторым трепетом: видимо, что ей становилось жаль его. Но Ченцов
не подметил этого,
встал, глубоко вздохнул и ушел, проговорив...
— Ну, Егор Егорыч, — отозвался Петр Григорьич, уже
вставая, с гордостью, что всегда он делал, когда у него что-нибудь
не выгорало, — вы, я вижу, желаете только оскорблять меня, а потому я больше
не утруждаю вас ни этой моей просьбой и никакой другой во всю жизнь мою
не буду утруждать.
В покойной карете ехали адмиральша, Сусанна и доктор, а также и Антип Ильич, который пожелал непременно ехать и которому, конечно, ни Егор Егорыч, ни Сусанна, ни доктор
не позволили
встать на запятки, а посадили его с собой.
Услышав такой ответ, Катрин
не стала больше говорить и, порывисто
встав с своего места, ушла в спальню.
— Нет-с,
не все, вы ошибаетесь! — возразил Аггей Никитич и
встал, воспользовавшись тем, что обед весь был съеден.
— Жаль! — проговорила недовольным голосом Катрин и
встала. — Я к тебе еще раз заеду взглянуть на твою сноху, которой советую тебе
не давать очень воли, а если она
не будет слушаться, мне пожалуйся!
— Хорошо! — произнес покорно Егор Егорыч и,
встав, пошел в свою спальню. Сусанна Николаевна последовала за ним. Там он прилег на постель. Сусанна Николаевна села около и, взяв его руки, начала их согревать. Егор Егорыч лежал совершенно тихо, но она очень хорошо чувствовала, что он
не спит.
Он меня действительно нагоняет, оглядел меня и тут же говорит: «Углаков,
встань ко мне на запятки, я свезу тебя на гауптвахту!» Я, конечно,
встал; но
не дурак же я набитый, — я калоши мои преспокойно сбросил.
Сусанна Николаевна, как бы
не отдавая себе отчета,
встала и положила свою руку на плечо Углакова, как обыкновенно дамы делают это во время танцев, а Муза Николаевна села уже за фортепьяно и заиграла один из резвейших вальсов.
— Без тебя-то пуще
не знают! — огрызнулась Аграфена Васильевна, и,
встав из-за стола, пошла вниз.
Егор Егорыч поспешил ущипнуть себя, ради убеждения, что
не спит; но видение еще продолжалось, так что он
встал со стула.
— Ну, это дураки какие-нибудь! — произнес,
вставая, Тулузов. — Я
не замедлю вам представить объяснение.
— Да я теперь еще и
не знаю, что такое буду тебе говорить! — ответила Сусанна Николаевна и вдруг, чего она никогда прежде
не делала,
встала и ушла к себе наверх.
Александр Сергеич между тем пересел к фортепьяно и начал играть переведенную впоследствии, а тогда еще певшуюся на французском языке песню Беранже: «В ногу, ребята, идите; полно,
не вешать ружья!» В его отрывистой музыке чувствовался бой барабана, сопровождающий обыкновенно все казни. Без преувеличения можно сказать, что холодные мурашки пробегали при этом по телу всех слушателей, опять-таки за исключением того же камер-юнкера, который,
встав, каким-то вялым и гнусливым голосом сказал гегельянцу...
Углаков уже
не был болен опасно,
не лежал в постели, начинал даже выезжать, и что из этого произойдет, Сусанна Николаевна боялась и подумать; такого рода смутное представление возможности чего-то
встало в воображении молодой женщины угрожающим чудовищем, и она проговорила...
Добрый властитель Москвы по поводу таких толков имел наконец серьезное объяснение с обер-полицеймейстером; причем оказалось, что обер-полицеймейстер совершенно
не знал ничего этого и, возвратясь от генерал-губернатора, вызвал к себе полицеймейстера, в районе которого случилось это событие, но тот также ничего
не ведал, и в конце концов обнаружилось, что все это устроил без всякого предписания со стороны начальства толстенький частный пристав, которому обер-полицеймейстер за сию проделку предложил подать в отставку; но важеватый друг актеров, однако, вывернулся: он как-то долез до генерал-губернатора,
встал перед ним на колени, расплакался и повторял только: «Ваше сиятельство!
Просмотрев составленную камер-юнкером бумагу, он
встал с своего кресла, и здесь следовало бы описать его наружность, но, ей-богу, во всей фигуре управляющего
не было ничего особенного, и он отчасти походил на сенаторского правителя Звездкина, так как подобно тому происходил из духовного звания, с таким лишь различием, что тот был петербуржец, а сей правитель дел — москвич и, в силу московских обычаев, хотя и был выбрит, но
не совсем чисто; бакенбарды имел далеко
не так тщательно расчесанные, какими они были у Звездкина; об ленте сей правитель дел, кажется, еще и
не помышлял и имел только Владимира на шее, который он носил
не на белье, а на атласном жилете, доверху застегнутом.
— А это вот дороже для меня всего! — проговорил с чувством отец Василий, и так как Егор Егорыч поднимался с своего места, то и он
не преминул
встать.
— Да, вы заняты другим!.. — повторила протяжно его слова пани Вибель; но что такое это было другое, она
не спросила откупщика, а, взглянув только
не без значения на него,
встала с своего места и подошла к Аггею Никитичу.
Услыхав, что сей последний приехал к ней, и приехал
не один, а с инвалидным поручиком, она, обрадовавшись и немного встревожившись, поспешно
встала и начала одеваться; но когда горничная подала было ей обыкновенное домашнее платье, то Екатерина Петровна с досадой отшвырнула это платье и велела подать себе щеголеватый капот, очень изящный утренний чепчик и бархатные туфли, — словом, костюм, в который она наряжалась в Москве, принимая театрального жен-премьера, заезжавшего к ней обыкновенно перед репетицией.
— Отравы он выпил!.. Если ты это шутишь, так глупо так шутить; изволь сейчас же
вставать, оденься и
не говори больше нелепостей!
Будь пани Вибель несколько поумней и похитрей, ей стоило только прекратить этот разговор и признаться Аггею Никитичу, что она действительно дурно поступила, то, может быть, все бы кончилось благополучно; но, во-первых, она нисколько
не считала себя дурно поступившею, а, напротив, в намеках и колкостях Аггея Никитича видела совершенно несправедливое оскорбление ее; сверх того, по темпераменту своему она была очень вспыльчива, так что, когда Аггей Никитич произнес фразу, что пани Вибель упивалась болтовней камер-юнкера, она
встала с кресла и с тем гордым видом польки, каковой обнаружила при первом знакомстве своем с откупщицей, произнесла...