Неточные совпадения
— Негде мне!.. Я на одиночке!.. Сани у меня узкие! — пробормотал Марфин и поспешил
уйти: он очень сердит
был на племянника за бесцеремонный и тривиальный тон, который позволял себе тот в обращении с Людмилой.
— Можешь
уйти!.. Я позову, когда нужно
будет.
Она
была до крайности поражена такой поспешностью ее друга, но останавливать его не посмела, и Егор Егорыч, проворно
уйдя от нее и порывисто накинув себе на плечи свою медвежью шубу, уехал прямо домой и снова заперся почти на замок от всех.
Затем, поцеловав друга в голову, Сверстов
ушел: gnadige Frau справедливо говорила об нем, что, как он
был при первом знакомстве с нею студентом-буршем, таким пребывал и до старости.
Миропа Дмитриевна, прямо принявшая эти слова на свой счет, очень недолго посидела и
ушла, дав себе слово больше не заходить к своим постояльцам и за их грубый прием требовать с них квартирные деньги вперед; но демон любопытства, терзавший Миропу Дмитриевну более, чем кого-либо, не дал ей покою, и она строго приказала двум своим крепостным рабам, горничной Агаше и кухарке Семеновне, разузнать, кто же
будет готовить кушанье и прислуживать Рыжовым.
— Если бы таких полковников у нас в военной службе
было побольше, так нам, обер-офицерам, легче
было бы служить! — внушил он Миропе Дмитриевне и
ушел от нее, продолжая всю дорогу думать о семействе Рыжовых, в котором все его очаровывало: не говоря уже о Людмиле, а также и о Сусанне, но даже сама старушка-адмиральша очень ему понравилась, а еще более ее — полковник Марфин, с которым капитану чрезвычайно захотелось поближе познакомиться и высказаться перед ним.
Муза, впрочем, недолго поиграла и, почему-то вдруг остановившись на половине одной арии, отозвалась усталостью и
ушла к себе наверх. Вообще она
была какая-то непоседливая, и как будто бы ее что-то такое тревожило.
— Поезжайте! — не стал его отговаривать Егор Егорыч, и едва только доктор
ушел от него, он раскрыл лежавшую перед ним бумагу и стал писать на ней уже не объяснение масонское, не поучение какое-нибудь, а стихи, которые хотя и выходили у него отчасти придуманными, но все-таки не
были лишены своего рода поэтического содержания. Он бряцал на своей лире...
— Нет врешь, ты не
уйдешь от меня! Лошадей!! — закричал
было Петр Григорьич, но на том и смолк, потому что грохнулся со стула длинным телом своим на пол. Прибежавшие на этот стук лакеи нашли барина мертвым.
Я тоже в усадьбу-то прибрела к вечеру, прямо прошла в людскую и думала, что и в дом меня сведут, однако-че говорят, что никаких странниц и богомолок от господ
есть приказание не принимать, и так тут какая-то старушонка плеснула мне в чашку пустых щей; похлебала я их, и она спать меня на полати
услала…
Тулузов, взяв с собой письмо Ченцова,
ушел в свое отделение, где снова прочитал это письмо и снова главным образом обратил свое внимание на последние строки. «Может
быть, и в самом деле застрелится!» — произнес он тем же полушепотом, как прежде сказал: — «Пойдут теперь истории, надобно только не зевать!»
Сусанна Николаевна, впрочем, все-таки не достояла до конца и
ушла после Верую, а вскоре за ней
ушли и Сверстовы, тоже, как видно, удивленные и обеспокоенные тем, что Егора Егорыча не
было в церкви.
В это время Сусанна Николаевна опять тоже своим чутким ухом услыхала, что отец Василий вышел от Егора Егорыча и, должно
быть, совсем
ушел.
Почтмейстер и почтосодержатель переглянулись между собой после того и, кажется, одновременно подумали, что господин губернский почтмейстер, должно
быть,
был сильно
выпивши, что отчасти подтверждалось и тем, что Аггей Никитич
был красен в лице, как вареный рак; но, как бы ни
было, они раскланялись с ним и
ушли.
Смотритель
ушел от него тоже, кажется, с уверенностью, что господин губернский почтмейстер
был маленько в загуле и что это теперь у него голова болит.
Сусанна Николаевна с умыслом пожелала не иметь повязки на глазах, потому что остаться с открытыми глазами в полутемном храме
было, как ей думалось, страшнее; а она этого именно и желала, чтобы испытать свою волю. Сверстов не
ушел, впрочем, совсем из церкви, а удалился только ко входным дверям ее. Сусанна Николаевна услышала это и повторила ему еще раз, и недовольным голосом...
Лябьев снова усмехнулся горькой усмешкой и
ушел вслед за Углаковым. Аграфена же Васильевна, оставшись одна, качала, как бы в раздумье, несколько времени головой. Она от природы
была очень умная и хорошая женщина и насквозь понимала все окружающее ее общество.
Вся эта путаница ощущений до того измучила бедную женщину, что она, не сказав более ни слова мужу,
ушла к себе в комнату и там легла в постель. Егор Егорыч, в свою очередь, тоже
был рад уходу жены, потому что получил возможность запечатать письмо и отправить на почту.
Догадавшись, что это
было радение, Егор Егорыч поспешил
уйти со двора Екатерины Филипповны и поехал домой.
— Да я теперь еще и не знаю, что такое
буду тебе говорить! — ответила Сусанна Николаевна и вдруг, чего она никогда прежде не делала, встала и
ушла к себе наверх.
Но без императора всероссийского нельзя
было того сделать; они и пишут государю императору нашему прошение на гербовой бумаге: «Что так, мол, и так, позвольте нам Наполеондера выкопать!» — «А мне что, говорит, плевать на то, пожалуй, выкапывайте!» Стали они рыться и видят гроб въявь, а как только к нему, он глубже в землю
уходит…
Gnadige Frau, а также и Сверстов, это заметили и, предчувствуя, что тут что-то такое скрывается, по окончании обеда, переглянувшись друг с другом,
ушли к себе наверх под тем предлогом, что Сверстову надобно
было собираться в дорогу, а gnadige Frau, конечно, в этом случае должна
была помогать ему. Егор Егорыч пошел, по обыкновению, в свой кабинет, а Сусанна Николаевна пошла тоже за ним.
— Добрже, — одобрил Аггей Никитич и,
уйдя к себе, приискал все слова, какие только сумел найти в лексиконе. Поутру он преподнес Миропе Дмитриевне письмо и тетрадь со словами, а затем они вкупе стали переводить и все-таки весьма смутно поняли содержание письма, что
было и не удивительно, так как gnadige Frau написала свое послание довольно изысканно и красноречиво.
Пани на это ничего не отвечала и только как бы еще более смутилась; затем последовал разговор о том,
будет ли Аггей Никитич в следующее воскресенье в собрании, на что он отвечал, что если пани Вибель
будет, так и он
будет; а она ему повторила, что если он
будет, то и она
будет. Словом, Аггей Никитич
ушел домой, не находя пределов своему счастью: он почти не сомневался, что пани Вибель влюбилась в него!
Аггей Никитич в ответ на это кивнул головой и, напившись чаю, не замедлил
уйти домой. Пани же Вибель, оставшись с мужем вдвоем, вдруг подошла к нему и, прогнав кота, вскочившего
было на колени к своему патрону, сама заняла его место и начала целовать своего старого Генрику.
— Если так, то я готова и завтра же найду себе особую квартиру, — проговорила она, гордо взмахнув головой, и сейчас же потом
ушла гулять, так как
был двенадцатый час, и она надеялась на длинной улице встретить Аггея Никитича, который действительно давно уже бродил по этой улице и
был заметно расстроен и печален.
В настоящем случае мы видели, как он уклонился от вызова Аггея Никитича, и, не ограничиваясь тем, когда все гости уехали из Синькова, он поспешил войти в спальню Екатерины Петровны, куда она
ушла было.
Как только услышал солдат о письме, так, даже не обратив внимания на то, что оно
было от какого-то его превосходительства, не пустил бы, вероятно, Аггея Никитича; но в это время вышел из своей квартиры Аркадий Михайлыч, собравшийся куда-то
уходить, что увидав, солдат радостным голосом воскликнул...
— Ужасно-с! Раскольников тоже велят душить, так что, того и гляди, попадешься в каком-нибудь этаком случае, и тебя турнут; лучше уж я сам заблаговременно
уйду и возьму частную службу, тем больше, что у меня
есть такая на виду.
— Это, должно
быть, с ними сделалось от глазу чьего-нибудь нехорошего; с камушка их надобно спрыснуть, — шепнула ей старуха и,
уйдя из комнаты, тотчас же возвратилась назад с водою во рту.
—
Будет,
будет;
уйдите, оставьте меня с сестрой! — сказала ей, наконец, Сусанна Николаевна.