Неточные совпадения
Хозяин дома, бывший, должно
быть, несмотря на свою грубоватую наружность,
человеком весьма хитрым и наблюдательным и, по-видимому, старавшийся не терять графа из виду, поспешил, будто бы совершенно случайно,
в сопровождений даже ничего этого не подозревавшего Марфина, перейти из залы
в маленькую гостиную, из которой очень хорошо можно
было усмотреть, что граф не остановился
в большой гостиной, исключительно наполненной самыми почтенными и пожилыми дамами, а направился
в боскетную, где и уселся
в совершенно уединенном уголку возле m-me Клавской, точно из-под земли тут выросшей.
— Это уж их дело, а не мое! — резко перебил его Марфин. — Но я написал, что я христианин и масон, принадлежу к такой-то ложе… Более двадцати лет исполняю
в ней обязанности гроссмейстера… Между господами энциклопедистами и нами вражды мелкой и меркантильной не существует, но
есть вражда и несогласие понятий: у нас, масонов, — бог, у них — разум; у нас — вера, у них — сомнение и отрицание; цель наша — устройство и очищение внутреннего
человека, их цель — дать ему благосостояние земное…
— Дослушайте, пожалуйста, и дайте договорить, а там уж и делайте ваши замечания, — произнес он досадливым голосом и продолжал прежнюю свою речь: — иначе и не разумел, но… (и Марфин при этом поднял свой указательный палец) все-таки желательно, чтоб
в России не
было ни масонов, ни энциклопедистов, а
были бы только истинно-русские
люди, истинно-православные, любили бы свое отечество и оставались бы верноподданными.
— Нет, это еще не все, мы еще и другое! — перебил его снова с несколько ядовитой усмешкой Марфин. — Мы — вы, видно, забываете, что я вам говорю: мы —
люди, для которых душа человеческая и ее спасение дороже всего
в мире, и для нас не
суть важны ни правительства, ни границы стран, ни даже религии.
Истинный масон, крещен он или нет, всегда духом христианин, потому что догмы наши
в самом чистом виде находятся
в евангелии, предполагая, что оно не истолковывается с вероисповедными особенностями; а то хороша
будет наша всех обретающая и всех призывающая любовь, когда мы только
будем брать из католиков, лютеран, православных, а
люди других исповеданий — плевать на них, гяуры они, козлища!
Губернский предводитель немного сконфузился при этом: он никак не желал подобного очищения, опасаясь, что
в нем, пожалуй, крупинки золота не обретется, так как он
был ищущим масонства и, наконец, удостоился оного вовсе не ради нравственного усовершенствования себя и других, а чтобы только окраситься цветом образованного
человека, каковыми тогда считались все масоны, и чтобы увеличить свои связи, посредством которых ему уже и удалось достигнуть почетного звания губернского предводителя.
—
В человеке, кроме души, — объяснил он, — существует еще агент, называемый «Архей» — сила жизни, и вот вы этой жизненной силой и продолжаете жить, пока к вам не возвратится душа… На это
есть очень прямое указание
в нашей русской поговорке: «души она — положим, мать, сестра, жена, невеста — не слышит по нем»… Значит, вся ее душа с ним, а между тем эта мать или жена живет физическою жизнию, — то
есть этим Археем.
Старуха с удовольствием мотнула головой. Лябьев
был молодой
человек, часто игравший с Музою на фортепьянах
в четыре руки.
— А когда бы ты хоть раз искренно произвел
в себе это обновление, которое тебе теперь, как я вижу, кажется таким смешным, так, может
быть, и не пожелал бы учиться добывать золото, ибо понял бы, что для
человека существуют другие сокровища.
— Я-с
человек частный… ничтожество!.. — заговорил он прерывчатым голосом. — Не мое, может
быть, дело судить действия правительственных лиц; но я раз стал обвинителем и докончу это… Если справедливы неприятные слухи, которые дошли до меня при приезде моем сюда, я опять поеду
в Петербург и опять
буду кричать.
— Ваше высокопревосходительство! — начал Дрыгин тоном благородного негодования. — Если бы я
был не
человек, а свинья, и уничтожил бы
в продолжение нескольких часов целый ушат капусты, то умер бы, а я еще жив!
Покончив с заседателем, сенатор хотел
было опять приступить к слушанию дела, но
в это время вошел
в кабинет молодой
человек, очень благообразный из себя, франтоватый и привезенный сенатором из Петербурга
в числе своих канцелярских чиновников. Молодой
человек этот
был в тот день дежурным.
Клавская действительно прежде ужасно кокетничала с молодыми
людьми, но последнее время вдруг перестала совершенно обращать на них внимание; кроме того, и во внешней ее обстановке произошла большая перемена: прежде она обыкновенно выезжала
в общество с кем-нибудь из своих родных или знакомых,
в туалете, хоть и кокетливом, но очень небогатом, а теперь, напротив, что ни бал, то на ней
было новое и дорогое платье; каждое утро она каталась
в своем собственном экипаже на паре серых с яблоками жеребцов, с кучером, кафтан которого кругом
был опушен котиком.
— Купец русский, — заметила с презрением gnadige Frau: она давно и очень сильно не любила торговых русских
людей за то, что они действительно многократно обманывали ее и особенно при продаже дамских материй, которые через неделю же у ней, при всей бережливости
в носке, делались тряпки тряпками; тогда как — gnadige Frau без чувства не могла говорить об этом, — тогда как платье, которое она сшила себе
в Ревеле из голубого камлота еще перед свадьбой,
было до сих пор новешенько.
Он не прямо из лавры поступил
в монашество, но лет десять профессорствовал и, только уж овдовев, постригся, а потому жизнь светскую ведал хорошо; кроме того, по характеру,
был человек общительный, умный, довольно свободомыслящий для монаха и при этом еще весьма ученый, особенно по части церковной истории.
В избе
было народу
человек сорок — женщин и мужчин — и
в числе их наш лодочник…
— Напротив, очень человеческое! — возразил Евгений с усмешкою. — Испокон веков у
людей было стремление поиграть
в попы…
в наставники… устроить себе церковь по собственному вкусу.
— Хороший
будет человек, хороший! — повторял доктор, припоминая, как он сам
в детстве
был густоволос и курчав.
— Но форму их жизни я знаю, и она меня возмущает! — отстаивал себя доктор. — Вы вообразите, что бы
было, если б все
люди обратились
в аскетов?.. Род человеческий должен
был бы прекратиться!.. Никто б ничего не делал, потому что все бы занимались богомыслием.
Крапчик еще
в первый раз выслушал от дочери эти страшные для него слова, но, как
человек практический, он заранее предчувствовал, что они когда-нибудь
будут ему сказаны, а потому, не слишком смутившись, проговорил твердо и отчетливо...
Крапчик нахмурился: ему неприятно
было, что прислуга вмешивается
в его дела; но что касается до наружности и ответов молодого
человека, то всем этим он оставался доволен.
— Вот видите-с, — начал он, — доселе у меня
были управляющие из моих крепостных
людей, но у всех у них оказывалось очень много родных
в имении и разных кумов и сватов, которым они миротворили; а потому я решился взять с воли управляющего, но не иначе как с залогом, который,
в случае какой-нибудь крупной плутни, я удержу
в свою пользу.
Звездкин
был петербургский чиновничий парвеню, семинарист по происхождению, злой и обидчивый по наклонности своей к чахотке, а Крапчик — полувосточный
человек и тоже своего рода выскочка, здоровый, как железная кочерга, несмотря на свои шестьдесят восемь лет, и уязвленный теперь
в самую
суть свою.
Егор Егорыч ничего не мог разобрать: Людмила, Москва, любовь Людмилы к Ченцову, Орел, Кавказ — все это перемешалось
в его уме, и прежде всего ему представился вопрос, правда или нет то, что говорил ему Крапчик, и он хоть кричал на того и сердился, но
в то же время
в глубине души его шевелилось, что это не совсем невозможно, ибо Егору Егорычу самому пришло
в голову нечто подобное, когда он услыхал от Антипа Ильича об отъезде Рыжовых и племянника из губернского города; но все-таки, как истый оптимист,
будучи более склонен воображать
людей в лучшем свете, чем они
были на самом деле, Егор Егорыч поспешил отклонить от себя эту злую мысль и почти вслух пробормотал: «Конечно, неправда, и доказательство тому, что, если бы существовало что-нибудь между Ченцовым и Людмилой, он не ускакал бы на Кавказ, а оставался бы около нее».
— Мне Егор Егорыч говорил, — а ты знаешь, как он любил прежде Ченцова, — что Валерьян — погибший
человек: он
пьет очень… картежник безумный, и что ужасней всего, — ты, как девушка, конечно, не понимаешь этого, — он очень непостоянен к женщинам: у него
в деревне и везде целый сераль. [Сераль — дворец и входящий
в него гарем
в восточных странах.]
— Может, очень может! — согласилась с ней и старушка. — Но как же тут
быть?.. Ты сама говорила, что не принимать Егора Егорыча нам нельзя!.. За что мы оскорбим
человека?.. Он не Ченцов какой-нибудь
в отношении нас!
Юлия Матвеевна, все это наблюдавшая, даже вскрикнула от испуга: считая Егора Егорыча за превосходнейшего
человека в мире, Юлия Матвеевна,
будучи сама великой трусихой лошадей, собак, коров и даже шипящих гусей, понять не могла этой глупой страсти ее кузена к бешеным лошадям.
Утро между тем
было прекрасное; солнце грело, но не жгло еще; воздух
был как бы пропитан бодрящею свежестью и чем-то вселяющим
в сердце
людей радость. Капитан, чуткий к красотам природы, не мог удержаться и воскликнул...
Я сделал ту и другую и всегда
буду благодарить судьбу, что она, хотя ненадолго, но забросила меня
в Польшу, и что бы там про поляков ни говорили, но после кампании они нас, русских офицеров, принимали чрезвычайно радушно, и я скажу откровенно, что только
в обществе их милых и очень образованных дам я несколько пообтесался и стал походить на
человека.
— Ну, вот видите, и теперь вдумайтесь хорошенько, что может из этого произойти! — продолжала Миропа Дмитриевна. — Я сама
была в замужестве при большой разнице
в летах с моим покойным мужем и должна сказать, что не дай бог никому испытать этого; мне
было тяжело, а мужу моему еще тяжельше, потому что он, как и вы же,
был человек умный и благородный и все понимал.
Петр Григорьич исполнился восторга от такой чести: он,
человек все-таки не бог знает какого высокого полета,
будет обедать у сильнейшего
в то время вельможи, и обедать
в небольшом числе его друзей.
«И это, — думал он про себя, — разговаривают сановники, государственные
люди, тогда как по службе его
в Гатчинском полку ему
были еще памятны вельможи екатерининского и павловского времени: те, бывало, что ни слово скажут, то во всем виден ум, солидность и твердость характера; а это что такое?..»
— Из того, что Петербург ныне совсем не тот, какой
был прежде;
в нем все изменилось: и
люди и мнения их! Все стали какие-то прапорщики гвардейские, а не правительственные лица.
Когда это объяснение
было прочитано
в заседании, я, как председатель и как
человек, весьма близко стоявший к Иосифу Алексеичу и к Федору Петровичу, счел себя обязанным заявить, что от Иосифа Алексеича не могло последовать разрешения, так как он, удручаемый тяжкой болезнью, года за четыре перед тем передал все дела по ложе Федору Петровичу, от которого Василий Дмитриевич, вероятно, скрыл свои занятия
в другой ложе, потому что, как вы сами знаете, у нас строго воспрещалось
быть гроссмейстером
в отдаленных ложах.
— Не может
быть!.. — воскликнул Егор Егорыч. — Таких
людей нет
в целом мире ни одного.
— Водочки и вообще вина я могу
выпить ведро и ни
в одном глазе не
буду пьян, но не делаю того, понимая, что
человек бывает гадок
в этом виде! — добавил с своей стороны Аггей Никитич.
— Что это такое, скажите вы мне, — говорила она с настойчивостью и начала затем читать текст старинного перевода книги Сен-Мартена: «Мне могут сделать возражение, что
человек и скоты производят действия внешние, из чего следует, что все сии существа имеют нечто
в себе и не
суть простые машины, и когда спросят у меня: какая же разница между их началами действий и началом, находящимся
в человеке, то ответствую: сию разность легко тот усмотрит, кто обратится к ней внимательно.
Человек, по затемненной своей природе, чувствует то же, что и они, но
в нем еще таится светлый луч рая, — он стремится мало что двигаться физически, но и духовно, то
есть освобождать
в себе этот духовный райский луч, и удовлетворяется лишь тогда, когда, побуждаемый этим райским лучом, придет хоть и
в неполное, но приблизительное соприкосновение с величайшей радостью, с величайшей истиною и величайшим могуществом божества.
— Во всю жизнь мою еще никогда не простуживался, — отвечал, усмехаясь, молодой
человек, сбрасывая шинель и калоши, причем оказалось, что он
был в щеголеватом черном сюртуке и, имея какие-то чересчур уж открытые воротнички у сорочки, всей своей наружностью, за исключением голубых глаз и некрасивого, толстоватого носа, мало напоминал русского, а скорее смахивал на итальянца; волосы молодой
человек имел густые, вьющиеся и приподнятые вверх; небольшие и сильно нафабренные усики лежали у него на губах, как бы две приклеенные раковинки, а также на подобную приклеенную раковинку походила и эспаньолка его.
Когда молодой
человек, отпущенный, наконец, старым камердинером, вошел
в залу, его с оника встретила Муза, что
было и не мудрено, потому что она целые дни проводила
в зале под предлогом якобы игры на фортепьяно, на котором, впрочем, играла немного и все больше смотрела
в окно, из которого далеко
было видно, кто едет по дороге к Кузьмищеву.
Сверстов весьма дурно и редко играл
в карты и даже тасовал их
в натруску, как тасуют лакеи, играя
в свою подкаретную, вследствие чего, может
быть, он и обратил невольно внимание на ловкость и умелость, с какой молодой
человек, когда ему пришла очередь сдавать, исполнил это.
Затем
в самой игре не произошло ничего особенного, кроме разве того, что Лябьев всех обыграл, что, впрочем, и сделать ему
было очень нетрудно, потому что Егор Егорыч кидал карты почти механически и все взглядывал беспрестанно на Сусанну; Сверстов, как и всегда это
было, плел лапти; что же касается до gnadige Frau, то она хоть и боролась довольно искусно с молодым
человеком, но все-таки
была им побеждена.
—
В первой, ученической, степени масонам преподавались правила любви и справедливости, которыми каждому
человеку необходимо руководствоваться
в жизни; во второй их учили, как должно бороться со своими страстями и познавать самого себя, и
в третьей, высшей степени мастера, они подготовлялись к концу жизни, который
есть не что иное, как долженствующее для них вскоре настать бессмертие.
— Вот видите, прелесть моя, то, что я вам уже рассказывала и
буду дальше еще говорить, мы можем сообщать только лицам, желающим поступить
в масонство и которые у нас называются ищущими; для прочих же всех
людей это должно
быть тайной глубокой.
— Рамка эта, заключающая
в себе все фигуры, — продолжала gnadige Frau, — означает, что хитрость и злоба
людей заставляют пока масонов
быть замкнутыми и таинственными, тем не менее эти буквы на рамке: N, S, W и О, — выражают четыре страны света и говорят масонам, что, несмотря на воздвигаемые им преграды, они уже вышли чрез нарисованные у каждой буквы врата и распространились по всем странам мира.
— Эти фигуры изображают камни: один, неотесанный и грубый, представляет
человека в его греховном несовершенстве, а этот, правильный и изящный, говорит, каким
человек может
быть после каменщицкой работы над своим сердцем и умом…
— Государь Александр Павлович, — начал он, —
был один из самых острых и тонких умов, и очень возможно, что он бывал у madame Татариновой, желая ведать все возрастания и все уклонения
в духовном движении
людей…
— Убежден глубоко
в том! — отвечал Пилецкий. — Возьмите вы одно: кроме
людей к богу близких, пророчествуют часто поэты, пророчествуют ученые и великие философы, каков
был, укажу прямо, Яков Бем [Бем Яков (1575—1624) — немецкий философ-мистик.]!.. Простой сапожник, он прорек то, что и греческим философам не снилось!
— Может
быть, он удостоился уже получить тело преображенное. Господь
в милости своей велик: он дарит этим излюбленных им
людей.
Ибо
человек,
будучи одинаково причастен духа божия и стихийной натуры мира и находясь свободною душою своею посреди сих двух начал, как некая связь их и проводник действия божия
в мире, тем самым имел роковую возможность разъединить их, уклонившись от божественного начала и перестав проводить его
в натуру.