Неточные совпадения
Анна Гавриловна еще несколько раз входила к ним, едва упросила Пашу сойти вниз покушать чего-нибудь. Еспер Иваныч никогда не ужинал, и вообще он прихотливо, но очень мало, ел. Паша, возвратясь наверх, опять принялся
за прежнее дело, и таким образом они читали часов до двух ночи. Наконец Еспер Иваныч погасил у
себя свечку и
велел сделать то же и Павлу, хотя тому еще и хотелось почитать.
— Что ж вам
за дело до людей!.. — воскликнул он сколь возможно более убедительным тоном. — Ну и пусть
себе судят, как хотят! — А что, Мари, скажите, знает эту грустную вашу
повесть? — прибавил он: ему давно уже хотелось поговорить о своем сокровище Мари.
Тарантас поехал. Павел вышел
за ворота проводить его. День был ясный и совершенно сухой; тарантас вскоре исчез, повернув в переулок. Домой Вихров был не в состоянии возвратиться и поэтому
велел Ивану подать
себе фуражку и вышел на Петровский бульвар. Тихая грусть, как змея, сосала ему душу.
Вихров
велел его просить к
себе. Вошел чиновник в вицмундире с зеленым воротником, в самом деле с омерзительной физиономией: косой, рябой, с родимым пятном в ладонь величины на щеке и с угрями на носу. Груша стояла
за ним и делала гримасы. Вихров вопросительно посмотрел на входящего.
— Теперь пойдемте в моленную ихнюю, я дорогу знаю, — прибавил он опять шепотом Вихрову и, взяв его
за руку,
повел с
собой.
Миротворский
велел сейчас же ее отпустить и
за что-то вместо
себя выругал солдата.
Инженер сейчас же вслед
за тем вышел из комнаты и
велел к
себе вызвать сестру.
Юлия в этом случае никак не могла уже, разумеется, заступиться
за Вихрова; она только молчала и с досадою про
себя думала: «Вот человек! Сам бог знает какие вещи говорит при мне, совершенно уж не стесняясь, — это ничего, а я прослушала
повесть — это неприлично».
Вихров
велел им обоим замолчать и позвал к
себе того высокого мужика, отец которого покупал Парфена
за свое семейство в рекруты.
— Экий ленивец какой, экий лентяй! — укорял его Живин и — делать нечего —
велел нести
за собою лакею.
Гроб между тем подняли. Священники запели, запели и певчие, и все это пошло в соседнюю приходскую церковь. Шлепая по страшной грязи, Катишь шла по средине улицы и
вела только что не
за руку с
собой и Вихрова; а потом, когда гроб поставлен был в церковь, она отпустила его и
велела приезжать ему на другой день часам к девяти на четверке, чтобы после службы проводить гроб до деревни.
За ужином Плавин
повел себя еще страннее: два пожилые генерала начали с Евгением Петровичем разговаривать о Севастополе. Плавин некоторое время прислушивался к ним.
— А вот я и здесь, — сказал, входя, хозяин и
ведя за собой двух юношей, в летних сюртуках. Тонкие, точно ивовые хлысты, выгнало их вверх почти на целый аршин выше Петра Петровича.
Ленин и говорит рабочим через свиные башки либералов, меньшевиков и прочих: вооружайтесь, организуйтесь для боя за вашу власть против царя, губернаторов, фабрикантов,
ведите за собой крестьянскую бедноту, иначе вас уничтожат.
Еще на год отодвинулось счастье! Обломов застонал болезненно и повалился было на постель, но вдруг опомнился и встал. А что говорила Ольга? Как взывала к нему, как к мужчине, доверилась его силам? Она ждет, как он пойдет вперед и дойдет до той высоты, где протянет ей руку и
поведет за собой, покажет ее путь! Да, да! Но с чего начать?
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ну что ты? к чему? зачем? Что
за ветреность такая! Вдруг вбежала, как угорелая кошка. Ну что ты нашла такого удивительного? Ну что тебе вздумалось? Право, как дитя какое-нибудь трехлетнее. Не похоже, не похоже, совершенно не похоже на то, чтобы ей было восемнадцать лет. Я не знаю, когда ты будешь благоразумнее, когда ты будешь
вести себя, как прилично благовоспитанной девице; когда ты будешь знать, что такое хорошие правила и солидность в поступках.
Но как ни строго хранили будочники вверенную им тайну, неслыханная
весть об упразднении градоначальниковой головы в несколько минут облетела весь город. Из обывателей многие плакали, потому что почувствовали
себя сиротами и, сверх того, боялись подпасть под ответственность
за то, что повиновались такому градоначальнику, у которого на плечах вместо головы была пустая посудина. Напротив, другие хотя тоже плакали, но утверждали, что
за повиновение их ожидает не кара, а похвала.
Он прикинул воображением места, куда он мог бы ехать. «Клуб? партия безика, шампанское с Игнатовым? Нет, не поеду. Château des fleurs, там найду Облонского, куплеты, cancan. Нет, надоело. Вот именно
за то я люблю Щербацких, что сам лучше делаюсь. Поеду домой». Он прошел прямо в свой номер у Дюссо,
велел подать
себе ужинать и потом, раздевшись, только успел положить голову на подушку, заснул крепким и спокойным, как всегда, сном.
Из-за двери еще на свой звонок он услыхал хохот мужчин и лепет женского голоса и крик Петрицкого: «если кто из злодеев, то не пускать!» Вронский не
велел денщику говорить о
себе и потихоньку вошел в первую комнату.
Степан Аркадьич вышел посмотреть. Это был помолодевший Петр Облонский. Он был так пьян, что не мог войти на лестницу; но он
велел себя поставить на ноги, увидав Степана Аркадьича, и, уцепившись
за него, пошел с ним в его комнату и там стал рассказывать ему про то, как он провел вечер, и тут же заснул.