Неточные совпадения
Кому теперь, окромя его, наустить господина на женщину замужнюю, а теперь, ну-ко, экими своими услугами да послугами такую над ним силу взял, что на удивленье: пьяный да безобразный, говорят вон дворовые, с праздника откедова приедет, не то, чтобы скрыться от барских глаз, а
только то
и орет во все горло: «Мне-ста барин все одно, что младший брат: что я, говорит, задумаю, то он
и сделает…» Словно, мать, колдовство какое над ним сотворил, — право-тка!
Ананий Яковлев(не обращая на него внимания). Начальство теперь насчет
только того в сумнении находится, что дров оченно много требуется… леса переводятся… ну так тоже землю этакую нашли… болотину, значит, с разными этакими кореньями, пнями в ней… Все это самое прессуют, сушат,
и она гореть может! Каменный уголь тоже из иностранных земель идет
и тем большое подспорье для леса
делает.
Чеглов. Ничего ты с ней не
сделаешь.
Только перешагнув через мой труп, ты разве можешь что-нибудь
сделать. Я вот, Калистрат, тебе поручаю
и прошу тебя:
сделай ты для меня это одолжение — день
и ночь следи, чтоб волоса с головы ее не пало. Лучше что хотите надо мной
делайте, чем над нею… Она дороже мне жизни моей, так вы
и знайте, так
и знайте!.. (Уходит.)
Мало, видно, он башки-то своей бережет; ему бы
только на других указывать, того не зная, что, царство небесное, старый господин мой теперь, умираючи, изволил мне приказывать: «Калистрат, говорит, теперь сын мой остается в цветущих летах, не прикинь ты его!» Так я помню эти слова ихние,
и всегда, в чем ни на есть господская воля, исполню ее: барин теперь приказал мне, чтобы волоса с головы бабы его не пало от него,
и я вот при вас, Сергей Васильич, говорю, что ежели я, мало-мальски что услышу, — завтра же
сделаю об ней распоряжение — на барский двор пшеницу мыть на всю зиму, на те: властвуй, командуй!
Спиридоньевна. То, баунька, слышь, барин теперь насчет того оченно опасается, чтоб Лизавете он чего не
сделал,
только теперь о том
и разговор с Сергеем Васильичем имеет.
Ананий Яковлев. Э, полноте, пожалуйста, хороши уж
и вы! Говорить-то
только неохота, а, может, не менее ее имели в голове своей фанаберию, что вот-де экая честь выпала — барин дочку к себе приблизил, — то забываючи, что, коли на экой пакости
и мерзости идет, так барин ли, холоп ли, все один
и тот же черт — страм выходит!.. Али
и в самотка век станут ублажать
и барыней
сделают; может, какой-нибудь еще год дуру пообманывают, а там
и прогонят, как овцу паршивую! Ходи по миру на людском поруганье
и посмеянье.
Ананий Яковлев. Не о боязни речь! А говоришь тоже, все еще думаючи, что сама в толк не возьмет ли, да по доброй воле своей на хороший путь не вступит ли… А что
сделать, я, конечно, что
сделаю, как
только желаю
и думаю. Муж глава своей жены!.. Это не любовница какая-нибудь: коли хороша, так
и ладно, а нет, так
и по шее прогнал… Это дело в церкви петое: коли что нехорошее видишь, так грозой али лаской, как там знаешь, а исправить надо.
Бурмистр. Нечего тут, не
делай. (Молодому парню.) Дай ей своего полушубка
и сапог, — до усадьбы
только довести ее.
Чиновник(со злобою глядя на них). Ах, вы, шельма народ! Я всех вас переберу
и земскую полицию тут же вместе…
только пакости
и мерзости заведены по всему уезду: убийство
сделали да
и убийцу убрали, чтобы совсем концы спрятать.
Никон. Было, ваше высокородие, совершенно так, что происходило это: барин у нас, помилуйте, молодой, ловкий… А баба наша, что она
и вся-то, значит — тьфу! — того же куричьего звания: взял ее сейчас теперь под папоротки, вся ее
и сила в том… Барин мне, теперича, приказывает: «Никашка, говорит, на какую ты мне, братец, бабу поукажешь…» — «Помилуйте, говорю, сударь, на какую
только мановением руки нашей
сделаем, та
и будет наша…» Верно так!
Никон. Что мне, ваше благородие, уличать его?.. Нечего! Не очень они нас, стариков, слушают… ты его наставляешь на хорошее: «Делай-мо, паря, так
и так…» — так он тебя
только облает… Я сам, ваше благородие, питерец коренной: не супротив их, может, человек был; мне тоже горько переносить от них это, — помилуйте! (Плачет.)
Ананий Яковлев. Все это, судырь, я сам оченно знаю, но
и себя тоже чувствуешь: ежели паче чаяния, что
и сделали они супротив меня, не мне их судьей
и докащиком быть: мой грех больше всех ихних,
и наказанье себе облегчить нисколько того не желаю; помоги
только бог с терпеньем перенесть, а что хоша бы муки смертные принять готов, авось хоша за то мало-мальски будет прощенье моему великому прегрешенью.
Золотилов. Какую еще правду ему говорить? Вы бьете
и сажаете в кандалы людей, заставляя их пристрастные показанья
делать, обещаете преступнику облегчить наказанье с тем
только, чтоб он оговаривал… (Обращаясь к стряпчему
и исправнику.) Не угодно ли, господа, обо всем этом составить особое постановление?
Другая причина — приезд нашего родственника Бориса Павловича Райского. Он живет теперь с нами и, на беду мою, почти не выходит из дома, так что я недели две
только и делала, что пряталась от него. Какую бездну ума, разных знаний, блеска талантов и вместе шума, или «жизни», как говорит он, привез он с собой и всем этим взбудоражил весь дом, начиная с нас, то есть бабушки, Марфеньки, меня — и до Марфенькиных птиц! Может быть, это заняло бы и меня прежде, а теперь ты знаешь, как это для меня неловко, несносно…
Неточные совпадения
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я не хочу после… Мне
только одно слово: что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе
и сейчас! Вот тебе ничего
и не узнали! А все проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер здесь,
и давай пред зеркалом жеманиться:
и с той стороны,
и с этой стороны подойдет. Воображает, что он за ней волочится, а он просто тебе
делает гримасу, когда ты отвернешься.
Судья тоже, который
только что был пред моим приходом, ездит
только за зайцами, в присутственных местах держит собак
и поведения, если признаться пред вами, — конечно, для пользы отечества я должен это
сделать, хотя он мне родня
и приятель, — поведения самого предосудительного.
Я не люблю церемонии. Напротив, я даже стараюсь всегда проскользнуть незаметно. Но никак нельзя скрыться, никак нельзя!
Только выйду куда-нибудь, уж
и говорят: «Вон, говорят, Иван Александрович идет!» А один раз меня приняли даже за главнокомандующего: солдаты выскочили из гауптвахты
и сделали ружьем. После уже офицер, который мне очень знаком, говорит мне: «Ну, братец, мы тебя совершенно приняли за главнокомандующего».
Г-жа Простакова. На него, мой батюшка, находит такой, по-здешнему сказать, столбняк. Ино — гда, выпуча глаза, стоит битый час как вкопанный. Уж чего — то я с ним не
делала; чего
только он у меня не вытерпел! Ничем не проймешь. Ежели столбняк
и попройдет, то занесет, мой батюшка, такую дичь, что у Бога просишь опять столбняка.
Когда человек
и без законов имеет возможность
делать все, что угодно, то странно подозревать его в честолюбии за такое действие, которое не
только не распространяет, но именно ограничивает эту возможность.