Неточные совпадения
Понимая, вероятно, что в лицее меня ничему порядочному не научат, он в
то же время знал, что мне оттуда дадут
хороший чин и
хорошее место, а в России чиновничество до такой степени все заело, в такой мере покойнее, прочнее всего, что родители обыкновенно
лучше предпочитают убить, недоразвить в детях своих человека, но только чтобы сделать из них чиновника.
Во-первых, в Петербурге действительно меха
лучше и дешевле; во-вторых, мне кажется, мы настолько добрые и
хорошие знакомые, что церемониться нам в подобных вещах не следует, и смею вас заверить, что даже самые огромные денежные одолжения, по существу своему, есть в
то же время самые дешевые и ничтожные и, конечно, никогда не могут окупить
тех высоконравственных наслаждений, которые иногда люди дают друг другу и которые я в такой полноте встретил для себя в вашем семействе.
Ограниченность применения женского труда в
ту эпоху в России вынуждала девушек стремиться к получению преимущественно педагогического и медицинского образования.] мать очень мало понимала и гораздо больше бы желала, чтобы она вышла замуж за человека с обеспеченным состоянием, или, если этого не случится, она, пожалуй, не прочь бы была согласиться и на другое, зная по многим примерам, что в этом положении живут иногда гораздо
лучше, чем замужем…
В отношении детей —
то же:
хороший человек и незаконных детей воспитает, а от дрянного и законным никакой пользы не будет.
— Ну, я до рабов не охотник, и, по-моему, чем кто, как раб,
лучше,
тем, как человек, хуже. Adieu! — произнес князь и встал.
Лучше всего казалось Елпидифору Мартынычу рассказать о
том Анне Юрьевне, которая по этому поводу станет, разумеется, смеяться князю и пожурит, может быть, Елену.
— Непременно скажи, прошу тебя о
том! — восклицала Елизавета Петровна почти умоляющим голосом. — Или вот что мы
лучше сделаем! — прибавила она потом, как бы сообразив нечто. — Чтобы мне никак вам не мешать, ты возьми мою спальную: у тебя будет зала, гостиная и спальная, а я возьму комнаты за коридором, так мы и будем жить на двух разных половинах.
Вечером он тоже, пойдя в большой сад, заглядывал со вниманием во все хоть сколько-нибудь сносные молодые лица, следил за ними, когда они выходили из сада, и наблюдал в этом случае главным образом над
тем, что на извозчиков ли они садились, или в свои экипажи, и какого сорта экипажи,
хорошие или посредственные.
— Что же из
того!
Лучше состареться, чем жить в неизвестности!.. Нет, шутки в сторону!.. Скажите, что я должен сделать, чтоб вы были со мной вполне откровенны?
— Болеть об нищей братии, а в
то же время на каждом шагу делать подлости, мерзости:
лучше первоначально от этого отказаться, а потом уже переходить к высшим подвигам гуманности!» Потом про другой, очень почтенный журнал, он выражался так: «О-хо-хо-хо, батюшки… какие там слоны сидят!
— Но, однако, извините вы меня: он
лучше вашего мужа, хоть и
тот тоже красив!
Миклаков сам говорил, что всяк, кто у него побывает, не воспылает потом желанием бывать у него часто; но вместе с
тем он, кажется, любил, когда кто заходил к нему, и вряд ли даже помещение свое держал в таком грязном виде не с умыслом, что вот-де скверно у меня, а все-таки
хорошие люди делают мне посещения.
Комплект платья у него был так же неполон, как и во дни оны: халат его был, например, такого свойства, что Миклаков старался
лучше не надевать его, когда это было возможно, а так как летом эта возможность, по случаю теплой погоды, была почти постоянная,
то Миклаков обыкновенно все лето и ходил в одном белье.
— Нет, он
лучше теперь вас в глазах княгини уже
тем, что любит ее, а вы нет!.. Наконец, что это за право считать себя
лучше кого бы
то ни было? Докажите это первоначально.
Получив на все свои развязные слова и приветствия почти полное молчание, Архангелов счел за
лучше удалиться; но не ушел совсем из комнаты, а стал тут же ходить с своим приятелем взад и вперед по
той именно стороне стола, на которой сидели Елена и князь.
— Э, нет!.. Этим ни одну женщину не заставишь разлюбить, а только заставишь больше ревновать,
то есть больше еще измучишь ее. Чтобы женщина разлюбила мужчину,
лучше всего ей доказать, что он дурак!
Миклаков все-таки решился
лучше надеть сюртук, предварительно вычистив его самым старательным образом; когда, наконец, за ним приехал экипаж князя,
то он, сев в него, несколько развалился и положил даже ногу на ногу: красивая открытая коляска, как известно, самого отъявленного философа может за: ставить позировать!..
«Вот дуралей-то!» — прибавлял он, повертываясь опять на прежний бок, и таким образом он промучился до самого утра, или,
лучше сказать, до двенадцати часов, когда мог ехать к Жиглинской, где ожидал встретить князя, который, может быть, снова предложит ему деньги; но князи он не нашел там:
тот был дома и отсыпался за проведенную без сна ночь.
— Вот в том-то и дело; я никак не желаю, чтобы он жил под русскими законами… Ты знаешь, я никогда и ни на что не просила у тебя денег; но тут уж буду требовать, что как только подрастет немного наш мальчик,
то его отправить за границу, и пусть он будет
лучше каким-нибудь кузнецом американским или английским фермером, но только не русским.
— Вы как-то просили меня прочесть вам мои сочинения, — все это вздор, они не стоят
того, а вот я
лучше желаю, чтобы вы прочли
то, что я собственно для вас написал. Можно вам передать это?
Она в этом случае имела совершенно иные виды: слывя между всеми своими знакомыми, конечно, немножко за кокетку, но в
то же время за женщину весьма
хорошей нравственности,
тем не менее однако, г-жа Петицкая, при муже и во вдовстве, постоянно имела обожателей, но только она умела это делать как-то необыкновенно скрытно: видалась с ними по большей части не дома, а если и дома,
то всегда подбирала прислугу очень глупую и ничего не понимающую.
— Ах, нет, уж извините!.. За советом этим вам
лучше обратиться к какому-нибудь вашему адвокату! — воскликнула Елена. —
Тот научит вас, куда и в какой суд подать вам на вашу жену жалобу: законы, вероятно, есть против этого строгие; ее посадят, конечно, за
то в тюрьму, разведут вас.
— Но вы ошибаетесь, — продолжал князь. — Никакой ваш ответ не может оскорбить меня, или,
лучше сказать, я не имею даже права оскорбляться на вас: к кому бы вы какое чувство ни питали, вы совершенно полновластны в
том!.. Тут только одно: о вашей любви я получил анонимное письмо, значит, она сделалась предметом всеобщей молвы; вот этого, признаюсь, я никак не желал бы!..
—
Лучше всего за границу!.. Пусть с вами едет и господин Миклаков! — отвечал князь, как бы поняв ее страх. — Я, конечно, обеспечу вас совершенно состоянием: мое в этом случае, как и прежде, единственное желание будет, чтобы вы и я после
того могли открыто и всенародно говорить, что мы разошлись.
— Для вас она скверная, а для меня очень
хорошая! — воскликнула ему
та упрямым и недовольным голосом.
— Ну, прощай, однако, князь! — сказала она, приподнимаясь с своего места. — За
то, что я приехала к тебе обедать, приезжай ко мне завтра вечером посидеть; обедать не зову: старик мой повар болен, а подростки ничего не умеют; но мороженого
хорошего дам, нарочно зайду сама к Трамбле и погрожу ему пальчиком, чтобы прислал самого лучшего. Приезжайте и вы, пожалуйста! — прибавила Анна Юрьевна Жуквичу.
— Если вы находите, что это абсурд с моей стороны,
то я завтра же буду иметь честь пожелать вам всего
хорошего и уеду в Петербург.
— Чем скорее,
тем лучше, — хоть на этой же неделе.
Николя
лучше, чем отец его, понимал почтенного правителя дел и, догадываясь, что
тот был дурак великий, нисколько с ним не церемонился и даже, когда Феодосий Иваныч приходил к ним обедать и, по обыкновению своему, в ожидании, пока сядут за стол, ходил, понурив голову, взад и вперед по зале, Николя вдруг налетал на него, схватывал его за плечи и перепрыгивал ему через голову: как гимнаст, Николя был превосходный!
— Но все ж, мне казалось бы, вам
лучше было подождать, — начал Жуквич каким-то почти упрашивающим голосом, — время ж горами движет, а не
то что меняет мысли ж человеческие. Князь, может быть, передумал бы, подчинился бы мало-помалу вашим убеждениям.
— Прежде всего, — продолжала Елена, как бы придумав кое-что, — я одного из моих новых покровителей, юного Оглоблина, заставлю раздать билеты на лотерею, для которой соберу кой-какие из своих вещей, оберу у подруг моих разные безделушки; за все это, конечно, выручится очень маленькая сумма, но пока и
то лучше пустого места…
M-r Николя в это время перед
тем только что позавтракал и был вследствие этого в весьма
хорошем расположении духа. Занят он был довольно странным делом, которым, впрочем, Николя постоянно почти занимался, когда оставался один. Он держал необыкновенно далеко выпяченными свои огромные губы и на них, как на варгане, играл пальцем и издавал при этом какие-то дикие звуки ртом. Когда князь появился в его комнате, Николя мгновенно прекратил это занятие и одновременно испугкся и удивился.
— Пожалуйста… Чем скорее,
тем лучше! — подхватила Елена.
— Так как эмигранты теперь уже получили помощь,
то эти деньги я не желаю отправлять в Париж; иначе, они там получатся, сейчас же раздадутся по рукам и проживутся.
Лучше мы будем помогать из них постепенно, когда кто-нибудь из эмигрантов снова впадет в бедность…
— Я ж бы думал, — заговорил он неторопливо, —
лучше положить их в парижский банк, а потом, когда вы прикажете кому сколько выдать,
тому я и пошлю чек.
— Это
тот злодей, что стрелялся с князем? — спросила Елизавета Петровна по-французски Елпидифора Мартыныча и спросила очень
хорошим французским языком.
«Вы сами, князь, — писала Петицкая, — знаете по собственному опыту, как можно ошибаться в людях; известная особа, по здешним слухам, тоже оставила вас, и теперь единственное, пламенное желание княгини — возвратиться к вам и ухаживать за вами. А что она ни в чем против вас не виновна — в этом бог свидетель. Я так же, как и вы, в этом отношении заблуждалась; но, живя с княгиней около полутора лет, убедилась, что это святая женщина: время
лучше докажет вам
то, что я пишу в этих строках…»
— По двум причинам… Во-первых, я за границей климатом избаловался, — мне климата
хорошего желается, а здесь холодно; кроме
того, на днях княгиня возвращается в Москву к своему супругу.
— Этого я не знаю!.. Вам самим
лучше это знать! — подхватила Елена. — Во всяком случае, — продолжала она настойчиво, — я желаю вот чего: напишите вы господам эмигрантам, что ежели они действительно нуждаются, так пусть напечатают в какой-нибудь честной, серьезной газете парижской о своих нуждах и назначат адрес, кому бы мы могли выдать новую помощь; а вместе с
тем они пояснили бы нам, что уже получили помощь и в каком именно размере, не упоминая, разумеется, при этом наших имен.
— Пожалуйте! — подхватил сейчас же сметливый лакей и повел Елену через залу, где ей невольно бросились в глаза очень большие и очень
хорошей работы гравюры, но только все какого-то строгого и поучающего характера: блудный сын, являющийся к отцу; Авраам, приносящий сына в жертву богу; Муций Сцевола [Муций Сцевола — римский патриот конца VI века до нашей эры, сжегший свою руку в огне жертвенника и
тем устрашивший воевавшего с Римом этрусского царя Порсенну.], сжигающий свою руку.
О, как они все казались ей ничтожны и противны, так что она не знала даже, кому из них отдать хоть маленькое предпочтение; и если Миклаков все-таки являлся ей
лучше других,
то потому только, что был умнее всех прочих.
Она послала было к содержательнице пансиона письмо, в котором просила
ту прислать ей жалованье за прослуженные полмесяца, обещаясь сейчас, как только выздоровеет, явиться снова к своим занятиям; на это письмо содержательница пансиона уведомила ее, что на место Елены уже есть другая учительница, гораздо
лучше ее знающая музыку, и что жалованье она тоже не может послать ей, потому что Елена недослужила месяца.