Неточные совпадения
— Я всегда
был против всякого рода казенных фабрик, заводов, домов; а в настоящее время, когда мы начинаем немножко освобождаться от этого, я вотировать за такое предположение просто
считаю для себя делом законопреступным».
Швейцар хоть и видел, что подъехала барская карета, но, по случаю холода, не
счел за нужное выйти к ней: все люди князя
были страшно избалованы и распущены!
Покуда княгиня приводила себя в порядок, Анна Юрьевна ходила взад и вперед по комнате, и мысли ее приняли несколько иное течение: прежде видя князя вместе с княгиней и принимая в основание, что последняя
была tres apathique, Анна Юрьевна
считала нужным и неизбежным, чтобы он имел какую-нибудь альянс на стороне; но теперь, узнав, что он уже имеет таковую, она стала желать, чтобы и княгиня полюбила кого-нибудь постороннего, потому что женщину, которая верна своему мужу, потому что он ей верен, Анна Юрьевна еще несколько понимала; но чтобы женщина оставалась безупречна, когда муж ей изменил, — этого даже она вообразить себе не могла и такое явление
считала почти унижением женского достоинства; потому, когда княгиня, наконец, вышла к ней, она очень дружественно встретила ее.
Анна Юрьевна вовсе не
считала любовь чем-нибудь нехорошим или преступным, но все-таки этот заезд к ней кузена со своей любовницей, которая
была подчиненною Анны Юрьевны, показался ей несколько странным и не совсем приличным с его стороны, и потому, как она ни старалась скрыть это чувство, но оно выразилось в ее голосе и во всех манерах ее.
Князю Григорову непременно бы следовало ехать на похороны к дяде; но он не поехал, отговорившись перед женой тем, что он
считает нечестным скакать хоронить того человека, которого он всегда ненавидел: в сущности же князь не ехал потому, что на несколько дней даже не в состоянии
был расстаться с Еленой, овладевшей решительно всем существом его и тоже переехавшей вместе с матерью на дачу.
Впрочем, он княгиню
считал совершенно правою и полагал, что если она полюбит кого-нибудь, так он не только что не должен
будет протестовать против того, но даже обязан способствовать тому и прикрывать все своим именем!
— Нет, он лучше теперь вас в глазах княгини уже тем, что любит ее, а вы нет!.. Наконец, что это за право
считать себя лучше кого бы то ни
было? Докажите это первоначально.
«Вы понимаете, конечно, черноту ваших поступков. Я просила вас всегда об одном:
быть со мной совершенно откровенным и не
считать меня дурой; любить женщину нельзя себя заставить, но не обманывать женщину — это долг всякого, хоть сколько-нибудь честного человека; между нами все теперь кончено; я наложницей вашей состоять при вашем семействе не желаю. Пожалуйста, не трудитесь ни отвечать мне письмом, ни сами приходить — все это
будет совершенно бесполезно».
— Вероятно, забежала куда-нибудь к приятельницам! — отвечала Елизавета Петровна; о том, что она велела Марфуше лично передать князю письмо и подождать его, если его дома не
будет, Елизавета Петровна
сочла более удобным не говорить дочери.
Надежды ее, значит, в этом отношении рушились совершенно, и ей вообразилось, что он, может
быть,
считает ее уже недостойною, чтобы помириться с нею, по случаю ее кокетства с бароном.
Кокетничая с ним, я думала этим возвратить вашу любовь ко мне, которая
была,
есть и
будет всегда для меня дороже всего, и если вы дадите мне ее снова, я
сочту себя счастливейшим существом в мире.
— Voila pour vous!.. [Вот вам! (франц.).] — вскрикнула Анна Юрьевна и, сломив ветку, хотела ударить ею барона, но тот побежал от нее, Анна Юрьевна тоже побежала за ним и, едва догнав, ударила его по спине, а затем сама опустилась от усталости на дерновую скамейку: от беганья она раскраснелась и
была далеко не привлекательна собой. Барон, взглянув на нее, заметил это, но
счел более благоразумным не давать развиваться в себе этому чувству.
Барон сделал гримасу: ему очень не хотелось ехать к Григоровым, так как он предполагал, что они, вероятно, уже знали или, по крайней мере, подозревали об его отношениях к Анне Юрьевне, а потому он должен
был казаться им весьма некрасивым в нравственном отношении, особенно княгине, которую барон так еще недавно уверял в своей неизменной любви; а с другой стороны, не угодить и Анне Юрьевне он
считал как-то неудобным.
Елизавета Петровна, в самом деле, перед тем только била и таскала Марфушу за волосы по всем почти комнатам, так что сама даже утомилась и бросилась после того на постель; а добродушная Марфуша полагала, что это так и
быть должно, потому что очень
считала себя виноватою, расстроив барыню с барышней своей болтовней.
Разговор этот их
был прерван полученным письмом от Миклакова, прочитав которое, княгиня сейчас же написала на него ответ и обо всем этом тоже не
сочла за нужное скрывать от г-жи Петицкой.
После помощи, оказанной Иллионским Елене, князь решительно стал
считать его недурным доктором и не говорил ему о своих предположениях потому только, что все это время, вместе с Еленой, он
был занят гораздо более важным предметом.
С этим намерением княгиня пробыла весь день и с этим же намерением приняла Миклакова; но его расстроенный вид, его печаль и отчаяние, когда она сказала ему свое решение, сильно поколебали ее решимость: она уже готова
была сказать ему, что она, пожалуй, и не поедет, однако, произнести эти слова ей
было невыносимо стыдно, и она
сочла за лучшее промолчать.
Горничную эту г-жа Петицкая тоже
считала весьма недалекою, но в сущности вряд ли это
было так: горничная действительно имела рожу наподобие пряничной формы и при этом какой-то огромный, глупый нос, которым она вдобавок еще постоянно храпела и сопела; но в то же время она очень искусно успела уверить барыню, что во вчерашнем происшествии будто бы сама очень испугалась и поэтому ничего не слыхала, что происходило в спальне.
Письмо это, как и надобно
было ожидать, очень встревожило княгиню, тем более, что она
считала себя уже несколько виновною против мужа, так как сознавала в душе, что любит Миклакова, хоть отношения их никак не дошли дальше того, что успела подсмотреть в щелочку г-жа Петицкая.
Миклаков, в свою очередь, тоже, хоть и усмехался, но заметно растерялся от такого прямого и откровенного предложения. Услыхав поутру от Елены, что княгине и ему хорошо
было бы уехать за границу, он
считал это ее фантазией, а теперь вдруг сам князь говорит ему о том.
— Да к тому, чтобы вы себя-то уж не очень великодушным человеком
считали, — отвечал Миклаков, — так как многие смертные делают то же самое, что и вы, только гораздо проще и искреннее и не
быв даже сами ни в чем виноваты, а вы тут получаете должное возмездие!
— Прежде еще
было кое-что, — начала она, — но и то потом оказалось очень нетвердым и непрочным: я тут столько понесла горьких разочарований; несколько из моих собственных подруг, которых я
считала за женщин с совершенно честными понятиями, вдруг, выходя замуж, делались такими негодяйками, что даже взяточничество супругов своих начинали оправдывать. Господа кавалеры — тоже, улыбнись им хоть немного начальство или просто богатый человек, сейчас же продавали себя с руками и ногами.
Елена видела, что полученная телеграмма очень успокоила князя, а потому, полагая, что он должен
был почувствовать некоторую благодарность к Жуквичу хоть и за маленькую, но все-таки услугу со стороны того,
сочла настоящую минуту весьма удобною начать разговор с князем об интересующем ее предмете.
Для большего успеха в своем предприятии Елена, несмотря на прирожденные ей откровенность и искренность, решилась употребить некоторые обольщающие средства: цель, к которой она стремилась, казалась ей так велика, что она
считала позволительным употребить для достижения ее не совсем, может
быть, прямые пути, а именно...
— Они могут нас ненавидеть и
считать чем им угодно, но при мне они не должны
были говорить того!.. — проговорил князь.
— Я вас
считаю: слышите?.. И если не
будете со мной драться, я приду к вам и просто убью вас! — продолжал князь по-прежнему по-английски.
— Дело в том-с, — начал он, — что в конторе я, разумеется, подписывался только как полковник Клюков и многого, конечно, не договорил, так как положительно
считаю все эти наши конторы скорее логовищем разных плутней, чем какими-нибудь полезными учреждениями, но с вами я
буду говорить откровенно, как отец, истинно желающий дать дочерям своим серьезное воспитание.
Главным образом ее убивало воспоминание о насильственной смерти князя, в которой княгиня
считала себя отчасти виновною тем, что уехала из дому, когда видела, что князь
был такой странный и расстроенный.
Все исполнились полнейшего внимания; его вообще
считали в обществе более умным человеком, чем он
был на самом деле!
— Ну, так я знаю! — подхватила Петицкая, твердо
будучи уверена, что если бы даже барон и не очень нравился княгине, то все-таки она пойдет за него, потому что это очень выгодная для нее партия, а потому дальнейшее с ней объяснение она
считала совершенно излишним и при первой встрече с бароном прямо сказала тому, чтоб он не робел и ехал просить руки княгини.