Неточные совпадения
Зато каждый
раз получала от согрешивших «деяние благо», потому что очень уж была горазда отмаливать грехи учреждавших в угоду дьяволу и на прельщение
человекам демонские празднества.
— Чего тут раздумывать? — нетерпеливо вскликнул Марко Данилыч. — Сама же ты, матушка, не
раз говорила, что у вас девичья учьбá идет по-хорошему… А у меня только и заботы, чтобы Дуня, как вырастет, была б не хуже
людей… Нет, уж ты, матушка, речами у меня не отлынивай, а лучше посоветуй со мной.
Стали считать, насчитали как
раз шестьдесят
человек.
— Да, ихнее дело, говорят, плоховато, — сказал Смолокуров. — Намедни у меня была речь про скиты с самыми вернейшими
людьми. Сказывают, не устоять им ни в каком
разе, беспременно, слышь, все порешат и всех черниц и белиц по разным местам разошлют. Супротив такого решенья никакими, слышь, тысячами не откупишься. Жаль старух!.. Хоть бы дожить-то дали им на старых местах…
— Что ж из того, что доверенность при мне, — сказал Зиновий Алексеич. — Дать-то он мне ее дал, и по той доверенности мог бы я с тобой хоть сейчас по рукам, да боюсь, после бы от Меркулова не было нареканья… Сам понимаешь, что дело мое в этом
разе самое опасное. Ну ежели продешевлю, каково мне тогда будет на Меркулова-то глаза поднять?.. Пойми это, Марко Данилыч. Будь он мне свой
человек, тогда бы еще туда-сюда; свои, мол,
люди, сочтемся, а ведь он чужой
человек.
Мелких
людей — ловцов, бурлаков и других временных — каждый
раз обсчитать норовил хоть на малость, но с приказчиками и с годовыми рабочими дела вел начистоту.
И не один
раз он враньем своим хороших
людей в беду вводил.
— Вот это уж нехорошо, — заметила Татьяна Андревна. — Грех!.. Божьих угодников всуе поминать не следует. И перед Богом грех, и
люди за то не похвалят… Да… Преподобный Никита Сокровенный великий был угодник. Всю жизнь в пустыне спасался, не видя
людей,
раз только один Созонт диакон его видел. Читал ли ты, сударь, житие-то его?
— Матушка, да разве нет пользы древлему благочестию от того, что почтенные наши
люди с сильными мира знаются?.. — возразил Петр Степаныч. — Сами же вы не
раз мне говаривали, что христианство ими от многих бед охраняется…
По улице взад и вперед тянутся нескончаемые обозы, по сторонам их мчатся кареты, коляски, дрожки, толпится и теснится народ; все шумят, гамят, суетятся, мечутся во все стороны, всюду сумятица и толкотня; у непривычного
человека как
раз голова кругом пойдет на такой сутолоке.
Не то на деле вышло: черствое сердце сурового отреченника от
людей и от мира дрогнуло при виде братней нищеты и болезненно заныло жалостью. В напыщенной духовною гордыней душе промелькнуло: «Не напрасно ли я пятнадцать годов провел в странстве? Не лучше ли бы провести эти годы на пользу ближних, не бегая мира, не проклиная сует его?..» И жалким сумасбродством вдруг показалась ему созерцательная жизнь отшельника… С детства ни
разу не плакивал Герасим, теперь слезы просочились из глаз.
Вдруг падет слух, что в таком-то месте, у такого-то
человека можно купить такие-то старинные вещи, надо тотчас же ехать, чтоб другой старинщик не перебил, а иной
раз ехать надо очень и очень далеко.
Рассказывал про литвина колдуна, про шведа, нерублену головушку, про Финляндию, чертову сторонушку, что вся каменьем поросла, про крымского грека, малосольного
человека, что правду только
раз в году говорит да сейчас же каяться к попу бежит в великом своем согрешении.
Опять-таки прежнее тебе скажу, не знаю уж в который
раз, помни слова Писания: «Безумное Божие премудрей человеческой мудрости…» Да, во всем, во всем у
людей Божьих для языческого греховного мира тайна великая.
Раз приходит к нему с приказом по полку известный набожностью вестовой. Разговорился с ним Дмитрий Осипыч, и вестовой, похваляя его пост, молитву и смирение, сказал, однако, что, по евангельскому слову, явно молиться не следует, а должно совершать Божие дело втайне, затворив двери своей клети, чтобы
люди не знали и не ведали про молитву. Призадумался Строинский, сказал вестовому...
Удивились
люди Божьи, когда Катенька, отступя от Марьи Ивановны, подошла к не приведенной еще Дуне, в первый только
раз бывшей в собрании познавших тайну сокровенную. Подошла она к Дуне, хоть никогда ее прежде не видывала.
Раз махнул — исчезли чудовища, вдругорядь махнул — скрылись страшные
люди…
Катеньку поместили в комнате возле Вареньки и Дуни. Все вечера девушки втроем проводили в беседах, иной
раз зайдет, бывало, к ним и Марья Ивановна либо Варвара Петровна. А день весь почти девушки гуляли по́ саду либо просиживали в теплице; тогда из богадельни приходили к ним Василиса с Лукерьюшкой. Эти беседы совсем почти утвердили колебавшуюся Дуню в вере
людей Божиих, и снова стала она с нетерпеньем ждать той ночи, когда примут ее во «святый блаженный круг верных праведных». Тоска, однако, ее не покидала.
Не к тому говорю, чтобы в самом деле такое доверие вы мне сделали, —
человек я махонький, и мне этого ни в каком
разе нельзя ожидать.
— Нет, — молвила Марья Ивановна. — Видела я в прошлом году у него большого его приятеля Доронина, так он где-то далеко живет, на волжских, кажется, низовьях, а сам ведет дела по хлебной торговле. Нет близких
людей у Смолокурова, нет никого. И Дуня ни про кого мне не говорила, хоть и было у нас с ней довольно об этом разговоров. Сказывала как-то, что на Ветлуге есть у них дальний сродник — купец Лещов, так с ним они в пять либо в шесть лет
раз видаются.
Один
раз на раденьях — сам я тут был, — указав на ближнего к себе пророка, Максим сказал: «Смерть ему!», и Божьи
люди всем кораблем ринулись на пророка и непременно бы растерзали его на клочки, если б верховный пророк не остановил их.
Егор Сергеич дольше всех радел. От изнеможенья несколько
раз падал он без чувств. И тут заметили Божьи
люди, что в минуты бесчувствия не только обычная пена, но даже кровь показывалась на его губах. Это было признано знаком присущей величайшей благодати.
После Настиной смерти он совсем остепенился и стал другим
человеком, добрым, хорошим, сметливым и добросовестным, капли вина в рот не брал, и Патап Максимыч не
раз убедился, что какое дело Никифору ни поручи, исполнит его как можно лучше.
Нет, во всяком
разе, по-моему, надо бы к палатке караул приставить, да не ночной только, а и денной, палатка-то ведь почти на всполье стоит, всяких
людей вокруг бывает немало.
Величаво, спокойно и без малейшего смущения простилась мать Филагрия с заезжим саратовцем, не
раз бывшим свидетелем затейных проказ ее. Стояла она пред ним, ровно совсем другой
человек, чем полгода тому назад, когда они собирали к венцу Василья Борисыча.
Неточные совпадения
Стародум. Тут не самолюбие, а, так называть, себялюбие. Тут себя любят отменно; о себе одном пекутся; об одном настоящем часе суетятся. Ты не поверишь. Я видел тут множество
людей, которым во все случаи их жизни ни
разу на мысль не приходили ни предки, ни потомки.
Но Архипушко не слыхал и продолжал кружиться и кричать. Очевидно было, что у него уже начинало занимать дыхание. Наконец столбы, поддерживавшие соломенную крышу, подгорели. Целое облако пламени и дыма
разом рухнуло на землю, прикрыло
человека и закрутилось. Рдеющая точка на время опять превратилась в темную; все инстинктивно перекрестились…
Ни
разу не пришло ему на мысль: а что, кабы сим благополучным
людям да кровь пустить? напротив того, наблюдая из окон дома Распоповой, как обыватели бродят, переваливаясь, по улицам, он даже задавал себе вопрос: не потому ли
люди сии и благополучны, что никакого сорта законы не тревожат их?
Она сказала с ним несколько слов, даже спокойно улыбнулась на его шутку о выборах, которые он назвал «наш парламент». (Надо было улыбнуться, чтобы показать, что она поняла шутку.) Но тотчас же она отвернулась к княгине Марье Борисовне и ни
разу не взглянула на него, пока он не встал прощаясь; тут она посмотрела на него, но, очевидно, только потому, что неучтиво не смотреть на
человека, когда он кланяется.
Не
раз говорила она себе эти последние дни и сейчас только, что Вронский для нее один из сотен вечно одних и тех же, повсюду встречаемых молодых
людей, что она никогда не позволит себе и думать о нем; но теперь, в первое мгновенье встречи с ним, ее охватило чувство радостной гордости.