Неточные совпадения
Только четыре годика прожил Марко Данилыч с женой. И
те четыре года ровно четыре дня перед ним пролетели. Жили Смолокуровы
душа в
душу, жесткого слова друг от дружки не слыхивали, косого взгляда не видывали. На третий год замужества родила Олена Петровна дочку Дунюшку, через полтора года сыночка принесла, на пятый день помер сыночек; неделю спустя за ним пошла и Олена Петровна.
Жаль было расставаться ей с воспитанницей, в которую положила всю
душу свою, но нестерпимо было и оставаться в доме Смолокурова, после
того как узнала она, что про нее «в трубы трубят».
Ото всей
души Марья Гавриловна полюбила девочку, чуть не каждый день проводила с нею по нескольку часов; от Марьи Гавриловны научилась Дуня
тому обращенью, какое по хорошим купеческим домам водится.
Чтоб угодить ему, Петр Степаныч завел любимый его разговор про рыбную часть, но
тем напомнил ему про бунт в караване… Подавляя злобу в
душе, угрюмо нахмурив чело, о
том помышлял теперь Марко Данилыч, что вот часа через два надо будет ехать к водяному, суда да расправы искать. И оттого не совсем охотно отвечал он Самоквасову, спросившему: есть ли на рыбу покупатели?
Устроив
душу жены, в
тот же день Доронин уехал к Макарью, там выгодно продал товары, разменял басурманские деньги на русские и воротился в Вольск с крупным наличным капиталом.
Зиновий Алексеич рос под неусыпными, денно-нощными заботами матери. Отцу некогда было заниматься детьми:
то и дело в отлучках бывал. Только у него об них и было заботы, чтоб, возвращаясь из какой-нибудь поездки, привезти гостинцев: из одежи чего-нибудь да игрушек и лакомств. Мать Зиновья Алексеича женщина была добрая, кроткая, богомольная; всю
душу положила она в деток. И вылился в них весь нрав разумной матери.
Принятый с лаской, с участьем и бескорыстной родственной любовью у Дорониных, он почувствовал, что нашел
то, чего не знал, но чего давно искала
душа его.
Опять приходят на память Груни слова: «И ежели после молитвы станет у тебя на
душе легко и спокойно, прими это, Дуня, за волю Господню, иди тогда безо всякого сомненья за
того человека».
И потихоньку, не услыхала бы Дарья Сергевна, стала она на молитву. Умною молитвою молилась, не уставной. В одной сорочке, озаренная дрожавшим светом догоравшей лампады, держа в руках заветное колечко, долго лежала она ниц перед святыней. С горячими, из глубины непорочной
души идущими слезами долго молилась она, сотворил бы Господь над нею волю свою, указал бы ей, след ли ей полюбить всем сердцем и всею
душою раба Божия Петра и найдет ли она счастье в
том человеке.
А куда девались мо́лодцы, что устроили катанье на славу? Показалось им еще рано, к Никите Егорычу завернули и там за бутылкой холодненького по
душе меж собой разговаривали. Друг другу по мысли пришлись. А когда добрались до постелей, долго не спалось ни
тому, ни другому. Один про Дунюшку думал, другой про Наташу.
Что было у него на
душе, каких мыслей насчет веры Илья Авксентьич держался, дело закрытое, но все знали, и сам он
того не скрывал, что в правилах и соблюденье обрядов был он слабенек.
Но всехвальная рогожская учительница мать Пульхерия на
то, бывало, говаривала: «Был бы в вере тверд, да был бы всегдашним нашим заступником пред сильными внешнего мира, и все согрешения его вольные и невольные, яже словом и яже делом, на свою
душу беру».
Ровно половина
души с
теми часами пропала у него…
— Нельзя, голубчик, нельзя, — стоял на своем Морковников. — Ты продавец, я покупатель, — без
того нельзя, чтобы не угоститься… я тебя угощаю… И перечить ты мне не моги, не моги… Нечего тут — расходы пополам… Это, батюшка, штуки немецкие, нашему брату, русскому человеку, они не под стать… я угощаю — перечить мне не моги… Ну, поцелуй меня,
душа ты моя Никита Федорыч, да пойдем скорей. Больно уж я возлюбил тебя.
До
тех пор злоба еще никогда не мутила
души ее, никогда еще не бывало в ней
того внутреннего разлада, что теперь так мучил ее.
Всегда, сколько ни помнила себя Лиза, жила она по добру и по правде, никогда ее сердце не бывало причастно ни вражде, ни злой ненависти, и вдруг в
ту самую минуту, что обещала ей столько счастья и радостей, лукавый дух сомненья тлетворным дыханьем возмутил ее мысли, распалил
душу злобой, поработил ее и чувства, и волю, и разум.
О своих потужи, своим помощь яви, и будет
то угодно перед Господом, пойдет твоей
душе во спáсенье.
А у
той баловницы, у Фленушки, и острый разум, и в речах быстрота, и нескончаемые веселые разговоры. «Из Дуни что-то еще выйдет, — думает Самоквасов, — а Фленушка и теперь краса неописанная, а душой-то какая добрая, какая сердечная, задушевная!..»
— Небесная, мой друг, святая, чистая, непорочная… От Бога она идет, ангелами к нам на землю приносится, — восторженно говорила Марья Ивановна. — В
той любви высочайшее блаженство,
то самое блаженство, каким чистые
души в раю наслаждаются.
То любовь таинственная, любовь бесстрастная… Ни описать ее, ни рассказать об ней невозможно словами человеческими… Счастлив
тот, кому она в удел достается.
Не
то на деле вышло: черствое сердце сурового отреченника от людей и от мира дрогнуло при виде братней нищеты и болезненно заныло жалостью. В напыщенной духовною гордыней
душе промелькнуло: «Не напрасно ли я пятнадцать годов провел в странстве? Не лучше ли бы провести эти годы на пользу ближних, не бегая мира, не проклиная сует его?..» И жалким сумасбродством вдруг показалась ему созерцательная жизнь отшельника… С детства ни разу не плакивал Герасим, теперь слезы просочились из глаз.
И с
того часа он ровно переродился, стало у него на
душе легко и радостно. Тут впервые понял он, что значат слова любимого ученика Христова: «Бог любы есть». «Вот она где истина-то, — подумал Герасим, — вот она где правая-то вера, а в странстве да в отреченье от людей и от мира навряд ли есть спасенье… Вздор один, ложь. А кто отец лжи?.. Дьявол. Он это все выдумал ради обольщенья людей… А они сдуру-то верят ему, врагу Божию!..»
Рад бы
душой подождать, не
то что до Макарья, а хоть и год и дольше
того, да самому, братец, хоть в петлю лезь…
Даваны они были дому Живоначальные Троицы иными вкладчиками, а не
тем, что на помин
души дал Миршень с коренной землей.
— Ни единого, — отвечал солдат. — Барыня у него года три померла, и не слышно, чтоб у него какие сродники были. Разве что дальние, седьма вода на киселе. Барыниных сродников много. Так
те поляки, полковник-от полячку за себя брал, и веры не нашей была… А ничего — добрая тоже
душа, и жили между собой согласно… Как убивался тогда полковник, как хоронил ее, — беда!
По челобитью властей Троице-Сергиева монастыря Фотинова пустынь была приписана к их обители, а по времени окрестные села, деревни, леса, пожни, рыбные ловли, бобровые гоны были даны из дворцовых волостей
тому же монастырю на помин
души царя Михаила Федоровича.
Опричь
того, разных чинов люди, владевшие землями и селами вокруг Фатьянки, отдавали их в дом Живоначальные Троицы на помин родительских
душ.
Перед
тем, как говорить, они приходят в восторг неописанный, а потом читают в
душе каждого, узнают чужие мысли и поступки, как бы скрытно они ни были сделаны, и тогда начинают обличать и пророчествовать…
То помни, Машенька, что ангелы небесные ликуют и радуются, когда языческая
душа вступает в ограду спасения, но все небесные силы в тоске и печали мечутся по небу, ежели «приведенная»
душа возвратится вспять и снова вступит на погибельный путь фарисейский.
Макарий Египетский вот еще что говорит: «Не остается в
той просветленной
душе ничего темного, она вся делается светом и духом.
— То-то, смотри, — молвила Варенька. — Не только не называй его, даже в мыслях не держи скверных имен его. Не
то станет он в твоей
душе сеять соблазны. Возбудит подозренье и недоверие… Будешь тогда навеки лишена ангельских лобзаний.
— Пора бы, давно бы пора Николаюшке парусами корабль снарядить, оснастить его да в Сионское море пустить, — радостно сказал он Пахому. — Вот уж больше шести недель не томил я грешной плоти святым раденьем, не святил
души на Божьем кругу… Буду, Пахомушка, беспременно буду к вам в Луповицы… Апостольски радуюсь, архангельски восхищаюсь столь радостной вести. Поклон до земли духовному братцу Николаюшке. Молви ему: доброе, мол, дело затеял ты, старик Семенушка очень, дескать,
тому радуется…
Любимым обществом Кислова были духовные, но и
те мало удовлетворяли пытливую его
душу.
— Будем, будем, — отвечал Степан Алексеич. — Как же не быть? И
то давненько не святили
душ.
То пуще всего крушило князя Федора,
то всего больше его печалило, что некому было приказать свою
душу, некому по смерти его быть помянником…
Тень, тень, потетень,
Выше города плетень,
Садись, галка, на плетень!
Галки хохлуши —
Спасенные
души,
Воробьи пророки —
Шли по дороге,
Нашли они книгу.
Что в
той книге?
То мрак, а это свет лучезарный,
то земля, полная горя и плача, а это светлое небо, полное невообразимых радостей,
то блужданье во
тьме кромешной, это — паренье
души в небеса.
— Когда дух святый снидет на тебя,
душа твоя и тело обратятся в ничто, — сказала Катенька. — Ни тело тогда не чувствует, ни
душа. Нет ни мыслей, ни памяти, ни воли, ни добра, ни зла, ни разума, ни безумия… Ты паришь тогда в небесных кругах, и нет слов рассказать про такое блаженство… Не испытавши, невозможно его понять… Одно слово — соединенье с Богом. В самом раю нет радостей и наслажденья больше
тех, какие чувствуешь, когда дух святый озарит твою
душу.
И вдруг перед самым
тем часом, как должна она разорвать навсегда сердечные с ним связи, воскресла в ее
душе прежняя любовь.
По слову Марьи Ивановны, Дуня перекрестилась обеими руками и поклонилась в землю Николаю Александрычу. Он
тем же ответил ей. Потом Марья Ивановна подводила ее к каждому из людей Божьих и на каждого она крестилась, и каждому отдавала земной поклон. И они
тем же ей отвечали, поздравляя с обновлением
души, с крещением святым духом. Поздравляли друг друга с прибылью для корабля, с приводом новой праведной
души.
— Что Марья Гавриловна? Житьишко ее самое последнее, — сказал Колышкин. — За
душой медной полушки не осталось. Все муженек забрал… Ситцевое платьишко сшить понадобится, так месяца полтора у него клянчит о каких-нибудь трех рублишках… Мало
того, в горничные попала к мужниной полюбовнице.
— Доброе дело, спасенное дело, при
том же весьма благочестивое и
душе многоспасительное, — сказал отец Прохор, прибирая уютную горенку, где по стульям и на обветшалом диване были разбросаны домашние вещи.
Когда дошел он до
того, что не стало у него за
душой ни копейки, смирился духом и пустился в набожность.
— Только-то? — прежним голосом ласки промолвила с улыбкой Варенька. — Чем же тут смущаться?.. Не в один Успенский пост, а всю жизнь надо поститься… Но что такое пост? Не в
том он, чтобы молока да яиц не есть — это дело телесное, нечего о нем заботиться.
Душой надо поститься, скорбеть, ежели совесть тебя в чем-нибудь зазирает. Сердце смиренное, дух сокрушенный — вот настоящий пост.
То зримый Дуниной
душе образ Марка Данилыча.
— Не
то тебя смущает, — строго и учительно сказала Марья Ивановна. — Не подозренье в обмане расстроило тебя. Враг Бога и людей воздвигает в твоей
душе бурю сомнений… Его дело!.. Берегись, чтоб совсем он не опутал тебя… Борись, не покоряйся. Будешь поддаваться сомненьям, сама не заметишь, как навеки погибнешь. Скоро приедет сюда Егор Сергеич. Подробней и прямее, чем братец Николаюшка, станет он говорить о Божьих людях Араратской горы. Будешь тогда на соборе?
— Да хоть бы новые язы́ки… Говорил я тебе про них, — сказал Егор Сергеич. — Приходят в восторг неописанный, чувствуют наитие и пророчествуют. И когда говоришь новыми язы́ки, такое бывает в
душе восхищение, что его ни с чем и сравнить нельзя. На небесах тогда себя чувствуешь, в невозмутимом блаженстве, все земное забываешь. На себе испытал и могу поистине о
том свидетельствовать.
— Здравствуйте, моя милая, здравствуйте, моя сердечная, — обратилась Дуня к Дарье Сергевне и в слезах поцеловалась с нею. Дарья Сергевна зарыдала, склонившись лицом на плечо Дуни. Но что-то недовольное таилось в
душе ее с
тех пор, как ее воспитанница поддалась влиянию ненавистной Марьи Ивановны.
— Вспоминала я про него, — почти вовсе неслышным голосом ответила Дуня крепко обнимавшей ее Аграфене Петровне. — В прошлом году во все время, что, помнишь, с нами в одной гостинице жил, он ни слова не вымолвил, и я тоже… Ты знаешь. И вдруг уехал к Фленушке. Чего не вытерпела, чего не перенесла я в
ту пору… Но и тебе даже ни слова о
том не промолвила, а с кем же с другим было мне говорить… Растерзалась тогда вся
душа моя. — И, рыдая, опустилась в объятья подруги.
— Нет, каждый раз, бывало, как увижу его, радостно и весело станет на
душе, — отвечала Дуня. — А потом вдруг нахлынет тоска со всего света вольного и заноет сердце, кровью обливаючись. И каждый раз после
того долго бывала я как сама не в себе. На уме мутится, мысли путаются.
— Тут не шутки, а настоящее дело, — возразил Чапурин. — Выслушайте меня да по
душе и дайте ответ. Вот дело в чем: Авдотья Марковна осталась теперь как есть круглой сиротой. В торговых и других делах ни она, ни Дарья Сергевна ничего не разумеют — дело женское, эти дела им не по разуму. По моему рассужденью, о чем я Авдотье Марковне еще до кончины покойника говорил и она на
то согласилась, — надо ей все распродать либо на сроки сдать в кортому.