Неточные совпадения
Пуще прежнего
стала она лебезить перед Смолокуровым, больше прежнего ласкать Дунюшку, и
при каждом свиданье удавалось ей вылестить у «Марка богатого» то мучки, то крупки, то рыбки, то дровушек на бедность.
«
При старейших молчание, премудрейшим послушание…» А я намедни
стала было ее уговаривать маленько с пристрастием, про турлы́-мурлы́ молвила ей, а она мне язык высунула…
— А вы уж не больно строго, — сказал на то Марко Данилыч. — Что
станешь делать
при таком оскудении священства? Не то что попа, читалок-то нашего согласу по здешней стороне ни единой нет. Поневоле за Терентьиху примешься… На Кéрженец разве не спосылать ли?.. В скиты?..
Стал собирать сначала только печатанные
при первых пяти патриархах да скорописьменные, а потом и новые, гражданские.
И он, только улыбавшийся на попреки саратовских стариков, тотчас послушался доброй тетушки: и посты
стал держать, и
при людях табак перестал курить, и одежу
стал носить постепеннее.
А Наташа про Веденеева ни с кем речей не заводит и с каждым днем
становится молчаливей и задумчивей. Зайдет когда
при ней разговор о Дмитрии Петровиче, вспыхнет слегка, а сама ни словечка. Пыталась с ней Лиза заговаривать, и на сестрины речи молчала Наташа, к Дуне ее звали — не пошла. И больше не слышно было веселого, ясного, громкого смеха ее, что с утра до вечера, бывало, раздавался по горницам Зиновья Алексеича.
При первых же словах Володерова Никита Федорыч вскочил со стула и крупными шагами
стал ходить по горнице. В сильном волнении вскликнул...
— Дня через два
станет на Гребновской, я ее на буксир пароходу сдал. Мартын Семенов
при ней остался, а рабочих я расчел, — ответил Флор Гаврилов.
— Что это с тобой, Лизанька? — в тревожном удивленье она спросила ее. — В кои-то веки жениха дождалась, чем бы радоваться да веселиться, шагу от него не отходить, а она, поди-ка вот, забилась в угол да плачет… Поди, поди, бесстыдница! Ступай к жениху… Я ему рядную сейчас
стану показывать… Тебе надо быть
при этом беспременно.
— Будни, — со сладкой потяготой зевая и набожно крестя разинутый рот, лениво промолвил Феклист Митрич. — Кому теперь у нас по улицам шляться?.. Всяк
при своем деле — кто работает, кто отдыхает… Хоша и до меня доведись — нешто
стал бы я теперь по улицам шманяться, ежели б не нужное дело… Не праздник седни, чтобы слоны-то продавать.
Воротясь в Сосновку, тщетный искатель истины по-прежнему
стал называться Герасимом Силиным Чубаловым, а до того, меняя имена
при каждом новом перекрещиванье, бывал он и Никифором, и Прокопием, и Савельем, и Никитою, Иринархом и Мефодием. Оттого прежние друзья единоверные, теперь возненавидевшие его за отступничество, называли его «десятиверным» да «семиименным». До Сосновки об этом слухов не дошло.
Станешь ли
при грамоте прясть хорошенько?
Станешь ли
при грамоте отцу пособлять?
Больше недели прошло с той поры, как Марко Данилыч получил письмо от Корнея. А все не может еще успокоиться, все не может еще забыть ставших ему ненавистными Веденеева с Меркуловым, не может забыть и давнего недруга Орошина. С утра до ночи думает он и раздумывает, как бы избыть беды от зятьев доронинских, как бы утопить Онисима Самойлыча, чтоб о нем и помину не осталось. Только и не серчал, что
при Дуне да
при Марье Ивановне, на Дарью Сергевну
стал и ворчать, и покрикивать.
— Я сам об ней
стану хлопотать, — вставая со скамьи и выпрямляясь во весь рост, сказал Смолокуров. — Скорее, чем ты, выхлопочу. А тебя пошлю на Унжу, лесные дачи там я купил,
при рубке будешь находиться.
— Со мной часто будет видаться, я буду ее поддерживать. Отец обещал отпускать ее ко мне в Фатьянку.
При мне не пойдет она в адские ворота, не возвратится в язычество, — твердо и решительно сказала Марья Ивановна. — На «приводе» я, пожалуй, буду ее поручницей и все время, пока обитаю в этом греховном теле,
стану поддерживать ее на «правом пути».
«Ото всяких ересей блюди себя опасно…» —
при первом чтении письма эти слова прошли незамеченными, но потом то и дело
стали звучать в ушах Дуни.
— Слушай, Махмет Бактемирыч, — сказал он ему, — хоть ты и некрещеный, а все-таки я полюбил тебя. Каждый год
стану тебе по дюжине бутылок этой вишневки дарить… Вот еще что: любимая моя сука щенна, — самого хорошего кутенка Махметкой прозову, и будет он завсегда
при мне, чтоб мне не забывать, что кажду ярманку надо приятелю вишневку возить.
— А я, искавши тебя, в богадельню заходила, — продолжала Варенька. — У Матренушки целый собор… Хочешь послушать людей «малого ведения»?.. Много их там. Непременно опять
станут толковать про Данила Филиппыча, про Ивана Тимофеича. Ежели хочешь, пойдем. Только не в богадельню — в вишенье
станем.
При нас не
станут много говорить. Пойдем, послушай.
И об отце раздумалась, и было ей жалко его, и опять
стало занывать ее сердце
при воспоминанье, как он теперь один коротает время и возле него нет ни души, чтобы пожалела его, приласкала, приголубила.
Облилась Дуня слезами
при этих словах давнего верного друга. Сознавала она правду в речах Груни и не могла ничего возразить. В глубокую думу погрузилась она и через несколько минут, надрываясь от горя, кинулась на постель Аграфены Петровны и, спрятав лицо в подушки, не своим как будто голосом
стала отрывисто вскрикивать. Если б эти рыданья, эти сердечные вопли случились в сионской горнице, собор Божьих людей возопил бы: «Накатил! Накатил!» Хлыстовские душевные движенья оставались еще в Дуне. Причитала она...
Оторопел Корней. Хотя был он и моложе и гораздо сильней Чапурина, хоть после и нашли
при нем стальной сахарный топорик, однако он остолбенел и
стал у кровати как вкопанный.
— Я вот как придумала, — молвила Аграфена Петровна. — Ведь Дуня
станет ходить по-городскому, поэтому и я тут ни
при чем; надо будет Марфу Михайловну попросить, она в этом знает толк. Съезжу к ней, попрошу, авось не откажет.
— За хозяйкой и за женским уходом дело у тебя не
станет, — молвил Патап Максимыч. —
При твоих теперь достатках невест не оберешься, хоть тебе и немало лет. Только этого я тебе не советую. Известно, что такое молодая жена у старого мужа. Не довольство в жизни будет тебе, а одна только маята.
Неточные совпадения
Разбой —
статья особая, // Разбой тут ни
при чем!» // — Разбойник за разбойника // Вступился! — прасол вымолвил, // А Лавин — скок к нему!
Уже
при первом свидании с градоначальником предводитель почувствовал, что в этом сановнике таится что-то не совсем обыкновенное, а именно, что от него пахнет трюфелями. Долгое время он боролся с своею догадкою, принимая ее за мечту воспаленного съестными припасами воображения, но чем чаще повторялись свидания, тем мучительнее
становились сомнения. Наконец он не выдержал и сообщил о своих подозрениях письмоводителю дворянской опеки Половинкину.
При первом же звуке столь определенно формулированной просьбы градоначальник дрогнул. Положение его сразу обрисовалось с той бесповоротной ясностью,
при которой всякие соглашения
становятся бесполезными. Он робко взглянул на своего обидчика и, встретив его полный решимости взор, вдруг впал в состояние беспредельной тоски.
После помазания больному
стало вдруг гораздо лучше. Он не кашлял ни разу в продолжение часа, улыбался, целовал руку Кити, со слезами благодаря ее, и говорил, что ему хорошо, нигде не больно и что он чувствует аппетит и силу. Он даже сам поднялся, когда ему принесли суп, и попросил еще котлету. Как ни безнадежен он был, как ни очевидно было
при взгляде на него, что он не может выздороветь, Левин и Кити находились этот час в одном и том же счастливом и робком, как бы не ошибиться, возбуждении.
Прежде (это началось почти с детства и всё росло до полной возмужалости), когда он старался сделать что-нибудь такое, что сделало бы добро для всех, для человечества, для России, для всей деревни, он замечал, что мысли об этом были приятны, но сама деятельность всегда бывала нескладная, не было полной уверенности в том, что дело необходимо нужно, и сама деятельность, казавшаяся сначала столь большою, всё уменьшаясь и уменьшаясь, сходила на-нет; теперь же, когда он после женитьбы
стал более и более ограничиваться жизнью для себя, он, хотя не испытывал более никакой радости
при мысли о своей деятельности, чувствовал уверенность, что дело его необходимо, видел, что оно спорится гораздо лучше, чем прежде, и что оно всё
становится больше и больше.