Неточные совпадения
А
приехал он на родину уж единственным наследником после умерших вскоре один
за другим отца, старшего бездетного брата и матери.
Сюда персиане
приезжали и
за свои товары получали гривны с пятаками.
«Каждый год, — думает она, — к именинному пирогу из-за тысячи верст
приезжал, а теперь в одном городу, да ровно сгиб-пропал…
—
Приедет, уедет,
за ним другой
приедет да уедет, а там и третий и четвертый. Бывали ведь и прежде не раз такие дела.
— Ну, целый-то день в гостях сидеть ей не приходится: с детками ведь
приехала, — молвила Таифа. — Сам-от Иван Григорьич с приказчиком да с молодцами на ярманке живет, а она с детками у приказчика на квартире. Хоть приказчикова хозяйка
за детками и приглядывает тоже, да сама ведь знаешь, сколь заботлива Грунюшка: надолго ребятишек без себя не оставит.
Вдруг ровно его осветило. «Митя не в ярманке ли? — подумал он. — Не сбирался он к Макарью, дел у него в Петербурге по горло, да притом же
за границу собирался ехать и там вплоть до глубокой осени пробыть… Однако ж кто его знает… Может быть,
приехал!.. Эх, как бы он у Макарья был».
— Вчера вечером два раза к вам
приезжал, записку даже оставил. Долго зá полночь ждал, не пришлете ли
за мною, — говорил Меркулов.
— Дела, матушка, дела подошли такие, что никак было невозможно по скорости опять к вам
приехать, — сказал Петр Степаныч. — Ездил в Москву, ездил в Питер, у Макарья без малого две недели жил… А не остановился я у вас для того, чтобы на вас же лишней беды не накликать. Ну как наедет тот генерал из Питера да найдет меня у вас?.. Пойдут спросы да расспросы, кто, да откуда, да зачем в женской обители проживаешь… И вам бы из-за меня неприятность вышла… Потому и пристал в сиротском дому.
Юродивые Бог знает отколь к ним приходили, нередко из самой Москвы какой-то чудной человек
приезжал — немой ли он был, наложил ли подвиг молчания на себя, только от него никто слова не слыхивал — из чужих с кем ни встретится, только в землю кланяется да мычит себе, а в келейных рядах чтут его
за великого человека…
Приехала Аграфена Петровна, и Дуня сначала ей обрадовалась, разговорилась было, даже повеселела, но на другой же день опять
за книги села, и «сердечный ее друг» не мог слова от нее добиться.
Нарочно
приезжали хивинцы к адаевцам
за продажными кулами.
— Надо потрудиться, Пахомушка, — говорил он ему, — объезжай святую братию, повести, что в ночь на воскресенье будет раденье. В Коршунову прежде всего поезжай, позови матроса Семенушку, оттоль в Порошино заверни к дьякону, потом к Дмитрию Осипычу, а от него в город к Кисловым поезжай. Постарайся
приехать к ним засветло, а утром пораньше поезжай в Княж-Хабаров монастырь
за Софронушкой.
Усердствующие с любовью и благоговеньем посещали блаженного Софронушку, а купчихи с дочерьми верст даже из-за двухсот и больше
приезжали к нему
за полезными словами и пророчествами.
Иная купчиха, желая знать, кого она родит — сынка или дочку, пудовую свечу, бывало, с собой привезет; а невеста, что
за судьбой
приехала, и пять таких свечей притащит Софронушке.
Рано в субботу в легоньком тарантасике, один, без кучера,
приехал Дмитрий Осипыч Строинский, а вслед
за ним, распевая во все горло «Всемирную славу», пришел и дьякон Мемнон, с сапогами
за плечьми, в нанковом подряснике и с зимней шапкой на голове. Он тоже у Пахома пристал и, только что вошел в контору, полез в подполье и завалился там соснуть на прохладе вплоть до вечера. Кислов с дочерью
приехал поздно, перед самым собраньем.
Корнея заместо себя пошлю, а сам самолично
приеду в Луповицы и
за всякое зло воздам сторицею.
— Как же можно? — возразила Дуня. — Ведь он будет ждать; а не дождется,
приедет сам либо пошлет кого
за мной…
Ежели не
приехали, тогда завтра же придется самому
за Дунюшкой ехать.
Ежели б
приехала, беспременно бы прислала
за чем-нибудь на село, насчет съестного там, что ли, али чего другого.
Уж после отправки к Дуне письма вспомнила Дарья Сергевна про Аграфену Петровну. Хоть в последнее время Дуня и переменилась к своему «другу любезному», стала к ней холодна и почти совсем избегала разговоров с ней, однако, зная доброе сердце Аграфены Петровны, Дарья Сергевна послала к ней нарочного. Слезно просила ее
приехать к больному вместе с Иваном Григорьичем и со всеми детками, самой съездить
за Дуней, а Ивана Григорьича оставить для распорядков по делам Марка Данилыча…
— Какой он добрый, какой славный человек! — воскликнула Марфа Михайловна. — Вот и нам сколько добра сделал он, когда Сергей Андреич пустился было в казенные подряды; из беды нас вызволил. Тогда еще внове была я здесь, только что
приехала из Сибири, хорошенько и не понимала, какое добро он нам делает… А теперь каждый день Бога молю
за него. Без него идти бы нам с детками по миру. Добрый он человек.
— Благодетель вы наш, — отвечала плачущая и взволнованная Дарья Сергевна. — Нежданный-эт гость лучше жданных двух, а вы к нам не гостить, а с Божьей милостью
приехали. Мы до вас было думали, что Марк-от Данилыч ничего не понимает, а только вы подошли, и
за руку-то вас взял, и радостно таково посмотрел на вас, и слезыньки покатились у него. Понимает, значит, сердечный, разум-от, значит, при нем остался. Челом до земли
за ваше неоставленье!
С того часу как
приехал Чапурин, в безначальном до того доме Марка Данилыча все само собой в порядок пришло. По прядильням и на пристани пошел слух, что заправлять делами
приехал не то сродник, не то приятель хозяина, что денег у него куры не клюют, а своевольничать не даст никому и подумать. И все присмирело, каждый
за своим делом, а дело в руках так и горит. Еще никто в глаза не видал Патапа Максимыча, а властная его рука уже чуялась.
Пришел к Патапу Максимычу Василий Фадеев, шепотом читая псалом Давида на умягчение злых сердец. Сдавалось ему, что
приезжий тысячник либо знает, либо скоро узнает про все плутни и каверзы. Не поплатиться бы спиной тогда, не угодить бы на казенную квартиру
за решетку. Вытянув гусиную шею, робко вошел он в горницу и, понурив голову, стал у притолоки.
Манефина воспитанница и ревностная старообрядка забыла даже про их никонианство и после долгого задушевного разговора
за самоваром решилась сказать отцу Прохору, что она
приехала в Луповицы
за Дуней Смолокуровой.
Приехавши в Луповицы, барышня с большого ума вздумала пасти лошадей на своей земле верст без малого
за сто.
Когда собравшиеся в дорогу сидели
за прощальной трапезой, привезли почту. Николай Александрович новое письмо от Денисова получил. Писал тот, что его опять задержали дела и что
приедет он в Луповицы не раньше как через неделю после Успенья, зато прогостит недели три, а может, и месяц. Все были рады, а кормщик обещал, только что
приедет он, повестить о том всех Божьих людей. И
за то были ему благодарны.
Соседи хоть и считали дом Луповицких загадочным, не поручились бы
за благонадежность кого бы то ни было из семьи его хозяев, но обеды и ужины у них бывали так вкусны и редки в степной стороне, что каждый счел бы
за грех не
приехать на званый пир.
— Не знаю, — грустно ответила Дуня. — Я ведь не на своей воле. Марья Ивановна привезла меня сюда погостить и обещалась тятеньке привезти меня обратно. Да вот идут день
за день, неделя
за неделей… а что-то не видать, чтоб она собиралась в дорогу… А путь не близкий — больше четырехсот верст… Одной как ехать? И дороги не знаю и страшно… мало ли что может случиться? И жду поневоле… А тут какой-то ихний родственник
приедет погостить, Марья Ивановна для него остаться хочет — давно, слышь, не видались.
— Скажи, любезный, — прерывая дворника, спросила Аграфена Петровна. — Не в задних ли комнатах
приезжая девица? Может, она еще не спит, я бы прошла к ней, коли бы ты провел меня. Я бы
за то тебя хорошо поблагодарила. Хочешь пятирублевую?
— Ну, вот и с дочкой увиделись. Теперь надо успокоиться, не то, пожалуй, утомитесь, и тогда вам хуже будет. Заснуть извольте-ка. А вы, Авдотья Марковна, со мной пожалуйте. Сосните хорошенько, Марко Данилыч, успокойтесь. Дочка
приехала в добром здоровье, теперь нет вам ни тревоги, ни заботы из-за нее. Будьте спокойнее духом — это вам полезно. Прощайте, до свиданья. Завтра навещу; смотрите же, будьте у меня молодцом.
Получил, что ему следовало, а получивши,
за Волгу к нам
приезжал, до тятеньки Патапа Максимыча в те поры у него было какое-то дело.
Уговорились так: к двадцатому дню после кончины Марка Данилыча
приедет к Дуне Патап Максимыч и Аграфена Петровна с детками, и все они пробудут до сорочин. После того Дуня с Дарьей Сергевной двинутся
за Волгу со всеми пожитками.
— Покойный Марко Данилыч думал, что ты уж
приехала сюда с Марьей Ивановной, и только что воротился с ярманки, посылал меня
за тобой.
— Когда с Груней мы к нему
приехали, был он без языка и только одной рукой владел немножко. Груня поехала в Рязанскую губернию
за дочерью его. И в тот день, как они воротились, другой удар случился с ним. Так и покончил жизнь.
Пройдут сорочины,
приедет она с Дарьей Сергевной
за Волгу, у меня поживет, у тятеньки Патапа Максимыча погостит, а после того как устроится, один Господь ведает.
— Не знаю, что вам сказать, Петр Степаныч. Много бы я вам еще порассказала, да, слышите, Марфа Михайловна идет, — сказала Аграфена Петровна. — После сорочин, когда будет она в Вихореве,
приезжайте к нам, будто
за каким делом к Ивану Григорьевичу. А к двадцатому дню расположили мы с тятенькой Патапом Максимычем ехать к ней. Остановимся здесь. Заходите.
Приезжаю в Вихорево, а там Иван Григорьич в отлучке, и большая горница полнехонька девок: семь ли, восемь ли
за белошвейною работой сидят, а сами поют свадебные песни; спрашиваю: «Кому поете?» Авдотья Марковна, сказывают, выходит замуж
за приезжего купца.
— Ну теперь, Бог даст, куда-нибудь
приедем, — сказал он, и Василий Борисыч начал читать благодарные молитвы
за спасение от напрасной смерти.
Ровно услышана была молитва Василья Борисыча:
за неделю до Рождества получил он от тестя коротенькую записочку: «
Приезжай сколь возможно скорее. Параша лежит при смерти».
На другой либо на третий день
приехал в город Патап Максимыч и познакомился с известным ему заочно Мокеем Данилычем. Не на долгое время
приехала и Груня порадоваться радости давнишнего своего друга. Кроме Патапа Максимыча,
приехал Чубалов, и пошел у молодых пир, где дорогими гостями были и Колышкины муж с женой. Патап Максимыч звал выходца на русскую землю из бусурманского плена к себе в Осиповку и отправился вместе с ним
за Волгу.