Неточные совпадения
Не оставь, Сергевнушка, яви милость, а Аниську Красноглазиху и на глаза не пущай к себе, не то,
пожалуй, и еще Бог знает
чего наплетет.
И Анисья Терентьевна, еще ничего не видя, утешала уж себя мыслию,
что Марко Данилыч хорошенький домик ей выстроит, наполнит его всем нужным, да, опричь того, и деньжонок на разживу
пожалует.
—
Что ты,
что ты, сударыня!.. Окстись! Опомнись! — вскликнула громко Анисья Терентьевна. — Как возможно только помыслить преставлять старину?.. После того скажешь,
пожалуй: «Не все ль де едино,
что в два,
что в три перста креститься!..»
Спохватилась мастерица,
что этак,
пожалуй, и гостинца не будет, тотчас понизила голос, заговорила мягко, льстиво, угодливо. Затаенной язвительности больше не было слышно в ее речах, зазвучали они будто сердечным участьем.
— Ахти, засиделась я у вас, сударыня, — вдруг встрепенулась Анисья Терентьевна. — Ребятенки-то, поди, собралися на учьбу́, еще,
пожалуй, набедокурят
чего без меня, проклятики — поди, теперь на головах чать по горнице-то ходят. Прощайте, сударыня Дарья Сергевна. Дай вам Бог в добром здоровье и в радости честну́ю Масленицу проводить. Прощайте, сударыня.
— Нет уж увольте, Марко Данилыч, — с улыбкой ответил Петр Степаныч. — По моим обстоятельствам, это дело совсем не подходящее. Ни привычки нет, ни сноровки. Как всего,
что по Волге плывет, не переймешь, так и торгов всех в одни руки не заберешь.
Чего доброго, зачавши нового искать, старое,
пожалуй, потеряешь.
Что тогда будет хорошего?
— Полно-ка пустое-то городить, — молвил он, маленько помолчав. — Ну
что у тебя за сапоги? Стоит ли из-за них грех на душу брать?.. Нет уж, брательник, неча делать, готовь спину под линьки да посиди потом недельки с две в кутузке.
Что станешь делать?.. Такой уж грех приключился… А он тебя беспременно заводчиком выставит…
Пожалуй еще, вспороть-то тебя вспорют да на придачу по этапу на родину пошлют. Со всякими тогда, братец, острогами дорогой-то сознакомишься.
— Да как же я по ярманке-то без шапки пойду? Там казаки по улицам так и шныряют, —
пожалуй, как раз заподозрят в
чем да стащут меня…
А то пошла бы переборка рабочих да дознались бы,
что на баржах больше шестидесяти человек беспаспортных, может, из Сибири беглых да из полков, — тогда бы дешево-то,
пожалуй, и не разделались.
Стоят на месте бурлаки, понурив думные головы. Дело, куда ни верни, со всех сторон никуда не годится. Ни линьков, ни великих убытков никак не избыть. Кто-то сказал,
что приказчик только ломается, а ежели поклониться ему полтиной с души,
пожалуй, упросит хозяина.
Не любили товарищи Онисима Самойлыча, не
жаловали его за чванство, за гордость, а пуще всего за то,
что не в меру завистлив был.
Здесь ярманка так просто чудо.
Одна лишь только в ней беда —
Что к нам не
жалуют покуда
С карманом толстым господа!..
— Говорят: «Сказка — складка, а песня — быль», — усмехнулся, вслушавшись в Наташины слова, Марко Данилыч. —
Пожалуй, скоро и в самом деле сбудется, про
что в песне поется. Так али нет, Татьяна Андревна?..
— Оно,
пожалуй бы,
что и так, Марко Данилыч, — отозвался Доронин. — Только уж это не больно ли жестоко будет? Легко сказать, в кабалу! Да еще жен и детей!
Щедро награжденные молодыми людьми ловцы и деревенские ребятишки громкими криками провожали уезжавших, прося их
жаловать почаще, и, только
что двинулась по реке косная, стали высоко метать горящие головни, оглашая вечернюю тишь громким радостным криком.
—
Пожалуй,
что и так, — подумав маленько, согласился Старожилов и смолк.
Хорошо еще тем скитам,
что поблизости нашего городка стоят, там еще можно,
пожалуй, сбыть, хоть тоже с большими убытками.
—
Чего бы, мне кажется, много-то об этом заботиться матушке Манефе? — после недолгого молчанья сказал Марко Данилыч. — Ежели бы еще черница сбежала али канонница, ну так еще,
пожалуй. А то ведь мирская девица, гостья. Никакого, по-моему, тут и сраму-то нет ни матушке, ни обители.
Самому бы идти к другу-приятелю, да то вспало на ум,
что, ежели станет он спешить чересчур, Доронин,
пожалуй, подумает: нет ли тут какого подвоха.
— Знаешь ты с редькой десять! — вскинулся на него Корней. — Врать,
что ли, я тебе стану? Нанимал,
что ли, ты меня врать-то?.. За вранье-то ведь никакой дурак денег не даст… Коли есть лишние, подавай — скажу,
пожалуй,
что пуд по пяти рублев продавали…
— Цен еще не обнаружилось, — преспокойно ответил Марко Данилыч, уписывая за обе щеки поросенка под хреном и сметаной. — Надо полагать, маленько поднимутся. Теперь могу тебе рубль восемь гривен дать…
Пожалуй, еще гривенку накину. Денег половину сейчас на стол, останная к Рождеству. По рукам,
что ли?
То было у Татьяны Андревны на разуме,
что, ежели они сродни, тогда,
пожалуй, нельзя будет обе свадьбы-то венчать.
— Старуха! — молвил жене Зиновий Алексеич. — Никак я обмолвился?.. Никак проболтался?.. Наш-от гость дорогой,
пожалуй, теперь догадался. Не сказать ли уж ему всю правду, всю истинную? Друг ведь он, приятель Никитушке-то. Почитай-ка,
что пишет он про него… Все едино,
что братья… Ась?.. Как, супруга ты моя благоверная, в таком разе мне присоветуешь?
— Ежели хотите,
пожалуй, позавтракаем вместе, теперь же и время, — сказал Меркулов. — Только наперед уговор: ни вы меня, ни я вас не угощаем — все расходы пополам. Еще другой уговор: цена на тюлень та,
что будет завтра на бирже у Макарья, а теперь про нее и речей не заводить.
— Можно бы, я полагаю, и осетринки прихватить, — будто нехотя проговорил Морковников. — Давеча в Василе ботвиньи я с осетриной похлебал — расчудесная, а у них на пароходе еще,
пожалуй, отменнее. Такая, я вам доложу, Никита Федорыч, на этих пароходах бывает осетрина,
что в ином месте ни за какие деньги такой не получишь… — Так говорил Василий Петрович, забыв, каково пришлось ему после васильсурской ботвиньи.
— «Закуски, — по складам почти читает Морковников. — Икра паюсная конторская…» Мимо — закуску мы уж заказали. «Мясное: лангет а ланглез, рулет де филе де феб, ескалоп о трюф». Пес их знает,
что такое тут нагорожено!.. Кобылятина еще,
пожалуй, али собачье мясо… Слышишь? — строго обратился он к улыбавшемуся половому.
— Не отрекусь от слова, по уговору отдам, по той цене,
что сегодня будет, — ответил Меркулов. — Мы вот как сделаем, Василий Петрович. Ужо часа в три будьте дома, я зайду за вами, и вместе поедем на биржу. Там узнаем настоящую цену, там,
пожалуй, и условие напишем.
—
Что ж? — покачав печально головою, сказала Манефа. — Не раз я тебе говорила втайне — воли с тебя не снимаю… Втайне!.. Нет, не то я хотела сказать — из любви к тебе, какой и понять ты не можешь, буду,
пожалуй, и на разлуку согласна… Иди… Но тогда уж нам с тобой в здешнем мире не видеться…
— Пущу я вас на постоялый!.. — сказал Феклист Митрич. — Как бы не так. Те самые горницы,
что тогда занимали, готовы, сударь, для вас…
Пожалуйте… Просим покорно!
С первого же слова узнав,
что покупает он товар на чистые деньги, Тимофей Гордеич Самоквасов посмотрел на Дмитрия Петровича ласково и дружелюбно, отложил расчеты и попросил гостя наверх в палатку
пожаловать.
— Вот это так, вот это настоящее дело, — весело потирая руки и похаживая взад и вперед по комнате, говорил Самоквасов. — Это вы как надо быть рассуждаете… Приятно даже слушать!.. Мой совет, вашего дела вдаль не откладывать. Засадите поскорей шельмеца — и дело с концом… Пожалуйста, поторопитесь, не упустите шатуна, не то он,
пожалуй, туда лыжи навострит,
что в пять лет не разыщешь.
Замялся было Васька, но кушак да шапка, особенно эта заманчивая мерлушчатая шапка, до того замерещилась в глазах молодца,
что, несмотря на преданность свою Петру Степанычу, все,
что ни знал, рассказал,
пожалуй еще кой с какими прибавочками.
До того был рад старик Самоквасов,
что, как только ушел от него Веденеев, не только Васютке кушак и шапку купил, но и другим молодцам на пропив деньжонок малую толику
пожаловал.
Ведь, бывало,
что ни
пожалует к нам погостить, меньше двух сотенных никогда не оставит…
А упустить такого редкого случая неохота: знает Герасим,
что такие собранья и такая сходная покупка, может быть, в двадцать, в тридцать лет один раз выпадут на долю счастливому старинщику и
что, ежли эти книги продать любителям старины да в казенные библиотеки, — втрое, вчетверо выручишь, а
пожалуй, и больше того…
— То-то и есть,
что клевать-то клюет, да на удочку нейдет. Ничего,
пожалуй, не выудишь, — усмехаясь, сказал Герасим.
Дунюшка у меня теперь в такие годы входит,
что,
пожалуй, по скорости и благословенная икона потребуется.
— Прощай, Герасим Силыч, прощай, дружище. Да
что редко
жалуешь? Завертывай, побеседовали бы когда, — сказал Марко Данилыч, провожая гостя. — Воротишься из Мурома — приезжай непременно. Твоя беседа мне слаще меду… Не забывай меня…
Они бы и в фомин понедельник опохмелились и Радуницу к похмелью,
пожалуй, прихватили бы, да случилось,
что вовсе пить перестали.
— А вы
что пожалуете? — в свою очередь, спросил Герасим Силыч.
—
Что это вы, Марко Данилыч? — усмехнулся Чубалов. — По копейке за книгу, да еще и помене того
жалуете! Нет, сударь, ежели теперича на подвертку свечей их продать аль охотникам на ружейны патроны, так и тут больше пользы получишь. Дешевле пареной репы купить желаете!.. Ведь тоже какие ни на есть книги… Тоже бумага, печать, переплет… Помилуйте!..
— Да
что тебе в них? Место ведь только занимают… С ярманки поедешь, за провоз лишни деньги плати, вот и вся тебе польза от них, — говорил Марко Данилыч, отирая со полы сюртука запылившиеся от книг руки. — Опять же дрянь все, сам же говоришь,
что разрознены… А в иных,
пожалуй, и половины листов нет.
У приказчиков, у рабочих каждая вина стала виновата — кто ни подвернись, всякого ни за
что ни про
что сейчас обругает, а расходится рука, так,
пожалуй, и прибьет, а
что еще хуже, со двора сгонит.
— Это
что такое? — вскрикнул Марко Данилыч, завидев Корнея. — От делов уехал без спросу, да и глаз еще не кажет… Сам хозяин изволь к нему бежать… Я, брат, этого не больно
жалую.
— Человек он хороший, добрый, зато уж до денег такой жадный,
что другого такого,
пожалуй, и не сыскать.
— Сам же ты говоришь,
что цена на полонянников ниже тысячи рублей на серебро. Так за
что же я этой бритой плеши, Субханкулову, тысячу, а
пожалуй, и больше отвалю?
Так всегда говорит про Божьих людей слепой и глухой языческий мир, так,
пожалуй, скажешь и ты, потому
что ты язычница.
— К игумну-то письмецо,
что ли,
пожалуете? Без того не пустит.
— Не испытывай, Степанушка, судеб Божиих, — сказал Пахом. — Не искушай Господа праздными и неразумными мыслями и словесами. Он, милостивый, лучше нас с тобой знает,
что делает. Звезды небесные, песок морской,
пожалуй, сосчитаешь, а дел его во веки веков не постигнешь, мой миленький. Потому и надо предать себя и всех своих святой его воле. К худу свят дух не приведет, все он творит к душевной пользе избрáнных людей, некупленных первенцев Богу и агнцу.
— Запри его, отче Анатолий, покамест не срядится Пахом Петрович, — сказал он. — В сторожку,
что ли, на паперти. А то,
пожалуй, еще забьется куда-нибудь, так целый день его не разыщешь.