Неточные совпадения
Жаль было расставаться ей с воспитанницей, в которую положила всю душу свою, но нестерпимо было и
оставаться в доме Смолокурова,
после того как узнала она, что про нее «в трубы трубят».
Много ль сыновей-то
после Федора Меркулыча
осталось?
— По нынешним обстоятельствам нашему брату чем ни торгуй, без Питера невозможно, — ответил Никита Федорыч. — Ежели дома на Волге век свой сидеть, не то чтобы нажить что-нибудь, а и то, что
после батюшки покойника
осталось, не увидишь, как все уплывет.
— Еще будучи в Питере, — говорила Таифа, — отписала я матушке, что хотя, конечно, и жаль будет с Комаровом расстаться, однако ж вконец сокрушаться не след. Доподлинно узнала я, что выгонка будет такая же, какова была на Иргизе. Часовни, моленные, кельи порушат, но хозяйства не тронут. Все
останется при нас. Как-нибудь проживем. В нашем городке матушка места купила.
После Ильина дня хотела туда и кельи перевозить, да вот эти неприятности, да матушкины болезни задержали…
После завтрака Татьяна Андревна, догадавшись по говору материнского сердца, что меж женихом и невестой проскочило что-то неладное, приказала Наташе что-то по хозяйству и сама вышла, сказав мужу, что надо с ним о чем-то неотложном посоветоваться,
остался Меркулов с Лизой один на один. Уйти нельзя, молчать тоже нельзя. «Дай расспрошу», — подумал он и повел речь издалека.
У нас в скиту так полагали, да и сама матушка Манефа так думала, что, когда скончалась бы Марья Гавриловна, все бы, что
после нее ни
осталось — пошло в обитель.
Родитель помер,
осталась я круглой сиротой, матушку-то взял Господь, как еще я махонькой была; брат женатый поскорости
после батюшки тоже покончился, другой братец в солдаты ушел.
— Отца я мало помню, — сказала Марья Ивановна. —
После его кончины я ведь по восьмому году
осталась.
—
После батюшки я круглой сиротой
осталась, матери вовсе не помню, — отвечала Марья Ивановна. — У дяди Луповицкого, у Сергея Петровича, выросла я…
Одна-одинешенька Пелагея Филиппьевна
осталась после родителей.
Оставалось восьмилетней Палаше
после родителя-тысячника завидное для крестьянского быта именье: большой новый дом, и в нем полная чаша; кроме того, товару целковых тысячи на полторы, тысяча без малого в долгах да тысячи две в наличности.
Возвращаясь на родину, правда, он привез очень большие для крестьянского обихода деньги, но
после устройства дома, приписки в купцы и покупки земли залежных у него
осталось всего только две тысячи.
Правеж чернобылью порос, от бани следов не
осталось,
после Нифонтова пожара Миршень давно обстроилась и потом еще не один раз
после пожаров перестраивалась, но до сих пор кто из церкви ни пойдет, кто с базару ни посмотрит, кто ни глянет из ворот, у всякого что бельмы на глазах за речкой Орехово поле, под селом Рязановы пожни, а по краю небосклона Тимохин бор.
— Найдутся наследники, — молвил волостной голова, — не сума с котомой, не перья
после бабушки Лукерьи, не от матушки отопочки, не от батюшки ошметочки, целая вотчина
осталась. Молитесь Богу, достались бы такому же доброму.
— Живут же, не выходя замуж, — возразила Марья Ивановна. — Возьмите хоть меня, а
осталась я
после батюшки не на возрасте, как Дуня теперь, а ребенком почти несмысленным.
— Ваше дело, барышня, дворянское. У вас девицам можно замуж не выходить, а у нас по купечеству — зазор, не годится, — сказал Марко Данилыч. — Опять же хоша вы
после батюшки и в малолетстве
остались, однако же у вас были дяденька с тетенькой и другие сродники. А Дунюшка моя одна, как перстик. Опричь Дарьи Сергевны, нет никого у ней.
И сыновья и племянница хоть и проводили все почти время с гувернерами и учительницами, но
после, начитавшись сначала «Четьи-миней» и «Патериков» об умерщвлении плоти угодниками, а потом мистических книг, незаметно для самих себя вошли в «тайну сокровенную». Старший
остался холостым, а меньшой женился на одной бедной барышне, участнице «духовного союза» Татариновой. Звали ее Варварой Петровной, у них была дочь, но ходили слухи, что она была им не родная, а приемыш либо подкидыш.
Тяжко ему было
оставаться в полку
после удаления собратьев по вере…
А
после смерти его некому тем богатством владеть — не
оставалось ни рода, ни подродка, ни близких сродников, ни дальних.
Возненавидела ночи, нельзя было по ночам
оставаться с ним, жадно желала венца, чтобы
после венчанья ни на миг не разлучаться с ним…
— Да, — примолвила Аграфена Петровна. — Вот хоть и меня, к примеру, взять. По десятому годочку
осталась я
после батюшки с матушкой. Оба в один день от холеры в больнице померли, и
осталась я в незнакомом городу одна-одинешенька. Сижу да плачу у больничных ворот. Подходит тятенька Патап Максимыч. Взял меня, вспоил, вскормил, воспитал наравне с родными дочерьми и, мало того, что сохранил родительское мое именье, а выдавши замуж меня, такое же приданое пожаловал, какое и дочерям было сготовлено…
— Вот как, по моему рассуждению, надо бы тебе поступить, — сказал Патап Максимыч, садясь на диван возле Дуни, — что ни
осталось после Марка Данилыча, в наличные деньги обратить, а заведения и промысла продать хоть и с убытком, а потом и жить на проценты с капитала, какой выручим. Как думаешь?
— Видите ли, любезнейший Герасим Силыч, — сказал Патап Максимыч. — Давеча мы с Авдотьей Марковной положили: лесную пристань и прядильни продать и дом, опричь движимого имущества, тоже с рук сбыть. Авдотье Марковне,
после такого горя, нежелательно жить в вашем городу, хочется ей, что ни
осталось после родителя, в деньги обратить и жить на проценты. Где приведется ей жить, покуда еще сами мы не знаем. А как вам доведется все продавать, так за комиссию десять процентов с продажной цены получите.
— Половина, что
после дедушки
осталось. На двести тысяч, — ответил Самоквасов.
Денег хоть и много
после отца ей
осталось — больше миллиона, да ведь не в деньгах людское счастье, а в близком, добром человеке.
Раздумалась над этим письмом Дуня. «Все ложь, все обман, правды нет нисколько! — подумала она. — Какое-то недоразумение нашла… Какое тут недоразумение, когда сама ввела меня в ловушку. И про мои достатки, что
остались после тятеньки, поминает. Их хотелось Луповицким… Прочь, лукавые! Ни думать не хочу о вас, ни вспоминать про вашу обманную веру».
Василий Борисыч сейчас
после жены от тещи ушел;
осталась больная одна-одинешенька. Хорошо, что Матрена пришла, а то бы недвижимой хозяйке дома ни достать, ни отдать чего-нибудь некому.
— Нет, — сказал Алексей. — Всего моего житья у него и полугода не было. Когда воротился я в Осиповку, хоронили старшую дочку хозяина.
После похорон немного дней прошло, как он меня рассчитал. И так рассчитал, что, проживи я у него и два года и больше того, так по уговору и получать бы не пришлось. На этом я ему всегда на всю мою жизнь, сколько ее ни
осталось, буду благодарен.
Из двадцати с лишком часовен и моленных только три уцелело
после бывшего пожара, прочие как вновь построенные
остались запечатанными и чрез несколько времени земскою полицией были сломаны.
Вскоре от высшего начальства из Петербурга вышло такое решение о скитах: им дозволено было
оставаться по-прежнему только на полгода,
после этого времени они все непременно должны быть совершенно порушены; тем из скитских матерей, что приписаны были к обителям по последней ревизии, дозволено было
оставаться на их местах, но со значительным уменьшением их строений.
Неточные совпадения
Простаков (Скотинину). Правду сказать, мы поступили с Софьюшкой, как с сущею сироткой.
После отца
осталась она младенцем. Тому с полгода, как ее матушке, а моей сватьюшке, сделался удар…
Должно думать, что бригадир
остался доволен этим ответом, потому что когда Аленка с Митькой воротились
после экзекуции домой, то шатались словно пьяные.
При взгляде на тендер и на рельсы, под влиянием разговора с знакомым, с которым он не встречался
после своего несчастия, ему вдруг вспомнилась она, то есть то, что
оставалось еще от нее, когда он, как сумасшедший, вбежал в казарму железнодорожной станции: на столе казармы бесстыдно растянутое посреди чужих окровавленное тело, еще полное недавней жизни; закинутая назад уцелевшая голова с своими тяжелыми косами и вьющимися волосами на висках, и на прелестном лице, с полуоткрытым румяным ртом, застывшее странное, жалкое в губках и ужасное в остановившихся незакрытых глазах, выражение, как бы словами выговаривавшее то страшное слово — о том, что он раскается, — которое она во время ссоры сказала ему.
— Во-первых, я его ничего не просил передавать тебе, во-вторых, я никогда не говорю неправды. А главное, я хотел
остаться и
остался, — сказал он хмурясь. — Анна, зачем, зачем? — сказал он
после минуты молчания, перегибаясь к ней, и открыл руку, надеясь, что она положит в нее свою.
Она смутно решила себе в числе тех планов, которые приходили ей в голову, и то, что
после того, что произойдет там на станции или в именьи графини, она поедет по Нижегородской дороге до первого города и
останется там.