Неточные совпадения
— А вы уж не больно строго, — сказал
на то Марко Данилыч. — Что станешь делать при таком оскудении священства? Не то что
попа, читалок-то нашего согласу по здешней стороне ни единой нет. Поневоле за Терентьиху примешься…
На Кéрженец разве не спосылать ли?.. В скиты?..
На другой гусянке раздался дружный, громкий хохот — какой-то бурлак, взяв за обору истоптанный лапоть и размахивая им, представляет
попа с кадилом, шуткой отпевая мертвецки пьяного товарища, ровно покойника, а бурлаки заливаются веселым смехом…
— А ты кого ни
на есть из ихних приказчиков в трактир сведи да чайком
попой, закуской угости, — приказывал Марко Данилыч. И, вынув из бумажника рублевую, примолвил: — Получай
на угощенье!..
Наутро беглый
поп, что жил в Вольске при богатой часовне, строенья знаменитого откупщика Злобина, отпел Доронину канон за единоумершую и за то хорошие деньги получил
на негасимую свечу и годовое чтение псалтыря по покойнице.
На другой день седовласый жених, все еще не видавшись с невестой, поехал к беглому
попу, что проживал при злобинской часовне.
— Ох, чадо, чадо! Что мне с тобой делать-то? — вздохнул беглый
поп, покачивая головой и умильно глядя
на Федора Меркулыча. — Началить тебя — не послушаешь, усовестить — ухом не поведешь, от Писания святых отец сказать тебе — слушать не захочешь, плюнешь да прочь пойдешь… Что мне с тобой делать-то, старче Божий?
— Ах, Федор Меркулыч, Федор Меркулыч!.. — покачивая головой, сказал
на это
поп. — Да ведь ей только что семнадцатый годок пошел, а тебе ведь седьмой десяток в доходе. Какая ж она тебе пара?.. Ведь она перед тобой цыпленок.
— Ох, грехи, грехи! — глубоко вздыхая, молвил
поп и, зная, что упрямого Федора Меркулыча в семи ступах не утолчешь, да притом рассчитывая и
на благостыню, какой, может быть, еще сроду не видывал, назначил день свадьбы.
— Помнишь, матушка Манефа тогда в Шарпан уехала, а Василья-то Борисыча ко мне перевела
на время отлучки. Он в тот самый день и пропади у нас, а тут неведомо какие люди Прасковью Патаповну умчали… Слышим после, а это он ее выкрал да у
попа Сушилы и побрачился.
— А к тому мои речи, что все вы ноне стали ветрогоны, — молвила мать Таисея. — Иной женится, да как надоест жена, он ее и бросит, да и женится
на другой. Много бывало таких. Ежели наш
поп венчал, как доказать ей, что она венчана жена? В какие книги брак-от записан? А как в великороссийской повенчались, так уж тут, брат, шалишь, тут не бросишь жены, что истопку с ноги. Понял?
— У них, слышь, ежели какой человек приступает к ихней вере, так они с него берут присягу, заклинают его самыми страшными клятвами, чтобы никаких ихних тайностей никому не смел открывать: ни отцу с матерью, ни роду, ни племени, ни
попу на духу, ни судье
на суде.
— А то как же! — отозвался Морковников. — Сергей-от лесник, про коего вечор
на пароходе у меня с Марьей Ивановной разговор был, — за
попа у них, святым его почитают…
— Узнавать-то нечего, не стоит того, — ответил Морковников. — Хоша ни
попов, ни церкви Божьей они не чуждаются и, как служба в церкви начнется, приходят первыми, а отойдет — уйдут последними; хоша раза по три или по четыре в году к
попу на дух ходят и причастье принимают, а все же ихняя вера не от Бога. От врага наваждение, потому что, ежели б ихняя вера была прямая, богоугодная, зачем бы таить ее? Опять же тут и волхвования, и пляска, и верченье, и скаканье. Божеско ли это дело, сам посуди…
— Говорил ведь я, что монтане по три да по четыре раза
на дух ходят;
попу, значит, доход.
— По́стриг, — молвил Ермило Матвеич. — Постриг сегодня у них… Не знавали ль вы, сударь, мать Софию, что прежде в ключах у Манефы ходила? Тогда, Великим постом как болела матушка, в чем-то она провинилась. Великий образ теперь принимает… Девки мои
на днях у Виринеи в келарне
на посидках сидели. Они сказывали, что мать София к постриженью в большой образ готовится. Вечор из Городца черного
попа привезли.
«Проезжие торговцы коней хотят
попоить», — думает Абрам, но видит, что один из них, человек еще не старый, по виду и одежде зажиточный, сняв шапку, тихою поступью подходит к Абрамову дому и перед медным крестом, что прибит
на середке воротной притолоки, справляет уставной семипоклонный начáл.
— Вина миру пропоено
на двести
на десять целковых… здешнему старосте две синеньких — десять рублев… писарю сотня… голове пятьдесят… в правлении тридцать… окружному пятьсот… помощнику окружного да приказным пятьдесят… управляющему тысяча… палатским приказным триста… да по мелочам,
на угощенья да
на извозчиков приказным, секретаря в баню возил, соборному
попу на ряску купил — отец секретарю-то, — секретарше шаль, всего двести пятьдесят; итого, значит, две с половиной тысячи.
Раз большие убытки он понес
на Сборной ярманке в Симбирске —
попы да полиция горячо нагрели там карман Герасиму Силычу…
Сказали
попу, тот благословил, и как зачал солдат густым басом забирать громче да громче, так все диву дались, а церковный староста даже
на корточки присел от сердечного умиленья.
— Пустит ли он даровую работницу! — сказала старая Матренушка. — Да ты пришита, что ли, к нему? Какой он тебе дядя? Внучатным братом твоей матери доводился. И родства-то между вас никакого нет, хоть
попа спроси, и он то же скажет. Сиротинушка ты одинокая, никого-то нет у тебя сродничков, одна сама, как перстик, — вот что… Как же может он насильно держать тебя
на работе? Своя у тебя теперь воля… Нáбольшего над тобой нет.
— Да как в тот раз, — сказал Пахом. — В радельной рубахе к
попу на село не побежал бы. Долго ль до огласки? И то, слышь, поп-от грозил тогда. «До архиерея, — говорил, — надо довести, что у господ по ночам какие-то сборища бывают… и
на них монахов в рубахи тонкого полотна одевают».
—
На то есть архиереи,
на то есть
попы и монахи, а я человек неученый, — возразил Созонович.
Роду был, разумеется, поповского и сам
попом прежде был, но потом волей-неволей должен был принять
на себя ангельский чин.
Полетели от Патапа Максимыча посланцы по всем сторонам — и в Нижний, и в Городец, и в Красную Рамень созывать друзей-приятелей
на крестины, а сам он поехал за «проезжающим
попом», жившим при городецкой часовне.
На всякий случай Патап Максимыч отложил, сколько надо, денег ради умягчения консисторских сердец,
на случай, ежели б свибловский
поп Сушило подал заявление, что, дескать, повенчанный им в церкви купец Василий Борисов купно со своим тестем, торгующим по свидетельству первого рода крестьянином Патапом Максимовым Чапуриным, главнейшим коноводом зловредного раскола, окрестили новорожденного младенца в доме означенного Чапурина в не дозволенной правительством моленной при действии тайно проживающего при городецкой часовне беглого священника Иоанна Бенажавского.
И
на мысли никогда не вспадало ей, чтобы пришлось когда-нибудь искать приюта у никонианского
попа. Претило ей, но все-таки
поп лучше фармазонов.
— Ничего,
поп хороший, — отвечал ямщик
на вопрос ее. — Обстоятельный, хвалят его. До денег охоч, да уж это поповское дело,
на том уж они все стоят. У них ведь толстый карман святее угодников. Обойди весь вольный свет — бессребреника меж
попами не сыщешь. А здешнего похваляют — добрый, слышь.
Кроме Иларии да Сандулии, еще несколько духовных пришло
на великий собор. Пришел заштатный
поп Меркул, два монаха из окрестных монастырей — люди постные, набожные, незлобивые, строгие в жизни и совершенные бессребреники.
— Конечно, верую, отец Прохор, — отвечала Дуня, ласково подняв глаза
на деревенского
попа, до тех пор редко ею виданного и никогда не обращавшего
на себя ее вниманья.
— Забудьте, опять-таки скажу вам, Авдотья Марковна, забудьте
на некоторое время, что с вами говорит, по-вашему,
поп никонианский, — продолжал отец Прохор.
Еще: в прегрешениях он не обличает
на раденьях, а тайно исповедует, как церковные
попы, и в знак разрешения, подражая иерусалимскому старцу, раздает лоскутки от белых своих риз и потом возлагает грехи и неправды Божьих людей
на быка, и его с проклятиями изгоняют в пустыню.
Хорошо знала она местность. Выбежав
на широкий двор, бросилась было к воротам, но в зачинавшемся уже рассвете увидала, что там
на лавочке сидит караульный… В сад побежала, там ни души. Она дальше и дальше. Бежит, не переводя духа, и назади сада, вблизи Кириллиной пасеки, перелезает через невысокий плетень, а потом по задам возле длинного ряда крестьянских овинов бежит к
попу на край деревни.
На него одного вся надежда ее. Подбежав к дому отца Прохора, она крепко постучалась в окно.
— Какие, ваше высокоблагородие, у нас
попы по нынешним временам!.. Сами изволите знать.
На всю-то Россию, может, двое либо трое осталось, — сказал Чапурин. — Кто-нибудь из домашних прочитает молитву над покойником, и дело с концом.
— Не моя воля, а молодой хозяюшки, — сказал Патап Максимыч. — Ее волю исполняю. Желательно ей было, чтобы похороны были, что называется,
на славу. Ну а при нашем положении, какая тут слава? Ни
попов, ни дьяков — ровно нет ничего. Так мы и решили деньги, назначенные
на погребенье, вам предоставить. Извольте получить.
— Да, в великороссийской, — твердо ответил Герасим Силыч. — Правда, есть и церковные отступления от древних святоотеческих обрядов и преданий, есть церковные неустройства, много
попов и других людей в клире недостойных, прибытками и гордостию обуянных, а в богослужении нерадивых и небрежных. Все это так, но вера у них чиста и непорочна.
На том самом камне она стоит, о коем Христос сказал: «
На нем созижду церковь мою, и врата адовы не одолеют ю».
— И распрекрасное дело, — сказал Чапурин. — Что там ни говори
попы наши да скитские келейницы, как ни расписывай они свою правоту, а правда-то
на той стороне, не
на нашей.
— Как
поп крестил — Лизаветой звал, — вскидывая плутовские глаза
на Василья Борисыча, бойко отвечала белоручка и захохотала
на всю избу. Другие девушки тоже засмеялись.
С стороны-то люди галются,
А
попы служить мешаются,
Пономарь звонить сбивается,
Дьячок читать забывается, —
Поглядев
на меня, дьячок мимо пошел
Да нарочно мне
на ножку наступил,
Больно нáбольно ее мне отдавил,
Посулил он мне просфирок решето,
Из сетечка семечка,
Крупы черепиночку, —
Мне всего того и хочется,
Да гулять с дьячком не хочется.