Неточные совпадения
И богатые, и бедные в
один голос жалобятся на те переделы, да поделать ничего не могут…
— Подождешь, успеешь! — сказал с досадой Марко Данилыч и отвернулся от рабочих; но те все трое в
один голос смелее стали просить расчета.
— Упустили! — в
один голос крикнули бурлаки, оставшиеся на восьмой барже… И полились брань и ругань на удалявшегося Марка Данилыча. Быстро неслась косная вниз по течению.
На миг, на
один только миг, сверкнули искры в очах Татьяны Андревны и дрогнули губы. Пригорюнилась она и тихим, чуть слышным
голосом покорно промолвила...
— Все в
один голос его жалеют… Ведь он не женат еще? — вдруг спросил Марко Данилыч.
Одни за другим пристают
голоса, звучит песня громче и громче, заглушая крикливую брань матерей.
— Все тебя поминала, — тихим, чуть слышным
голосом говорила Дуня. — Сначала боязно было, стыдно, ни минуты покоя не знала. Что ни делаю, что ни вздумаю, а все
одно да
одно на уме. Тяжело мне было, Грунюшка, так тяжело, что, кажется, смерть бы легче принять. По реке мы катались, с косной. С нами был… Добрый такой… правдивый… И так он глядел на меня и таким
голосом говорил со мной, что меня то в жар, то в озноб.
Совсем, бывало, стемнеет, зелеными переливчатыми огоньками загорятся в сочной траве Ивановы червяки, и станут в тиши ночной раздаваться лесные
голоса; то сова запищит, как ребенок, то дергач вдали затрещит, то в древесных ветвях птица впросонках завозится, а юный пустынник, не чуя ночного холода, в полном забытьи, стоит, долго стоит на
одном месте, подняв голову и вперив очи в высокое небо, чуть-чуть видное в просветах темной листвы деревьев…
Но все в
один голос решили, что Герасим Чубалов темный богач, и стали судить и рядить, гадать и догадываться, где б это он был-побывал, в каких сторонах, в каких городах и каким способом столь много добра накопил.
Не до того было Панкратью, чтоб вступиться за брата: двое на него наскочило,
один губы разбил — посыпались изо рта белые зубы, потекла ручьем алая кровь, другой ему в бедро угодил, где лядвея в бедро входит, упал Панкратий на колено, сильно рукой оземь оперся, закричал громким
голосом: «Братцы, не выдайте!» Встать хотелось, но померк свет белый в ясных очах, темным мороком покрыло их.
— Не поминай, не поминай погибельного имени!.. — оторопелым от страха
голосом она закричала. —
Одно ему имя — враг. Нет другого имени. Станешь его именами уста свои сквернить, душу осквернишь — не видать тогда тебе праведных, не слыхать ни «новой песни», ни «живого слова».
Медленным шагом, с важностью во взоре, в походке и
голосе, Николай Александрыч подошел к столу, часто повторяя: «Христос воскресе! Христос воскресе!» Прочие стали перед ним полукругом — мужчины направо, женщины налево. И начали они друг другу кланяться в землю по три раза и креститься
один на другого обеими руками.
— Тайна, от веков сокровенная, избрáнным только открыта, — строгим, не допускающим противоречия
голосом, садясь на диван, проговорила Варенька. — Тайну от веков и родов сокровенную, ныне же
одним святым только открытую, которым восхотел Бог показать, сколь велико богатство славы его, сокрытое от язычников в тайне сей. Поняла?
— Тайности, что ли, какие тут у вас?.. Сказывайте — ведь все
одно, не сегодня так завтра узнается, — задыхающимся от злобы
голосом вскричал Орошин.
Ворота в помещичью усадьбу были заперты изнутри, и, сколько ни стучался в них Василий Фадеев, отклика не было,
одни собаки, заливаясь в пять либо в шесть
голосов, лаяли, рычали и визжали на дворе, просовывая злобные оскаленные морды в низкую подворотню.
Пошел вдоль по поселку Фадеев: у
одного дома постучится, у другого в истошный
голос покричит — везде ровно мертвые.
И рвет и мечет, на кого ни взглянет, всяк виноват. Пришел в работную, и потолок и стены новой избы, ровно сажа. Развоевался на работников, будто они виноваты, что печи дымят. Кричит, лютует, то на того, то на другого кидается с бранью, с руганью, а сам рукава засучает. Но теперь не весна, работники окрысились, зашумели, загалдели, и, только что крикнул хозяин: «Сейчас велю всех со двора долой!», они повскакали и закричали задорно в
один голос: «Расчет давай,
одного часа не хотим работать у облая».
«Разорила, расстроила нас Манефа комаровская», — в
один голос кричат они.
— Только-то? — прежним
голосом ласки промолвила с улыбкой Варенька. — Чем же тут смущаться?.. Не в
один Успенский пост, а всю жизнь надо поститься… Но что такое пост? Не в том он, чтобы молока да яиц не есть — это дело телесное, нечего о нем заботиться. Душой надо поститься, скорбеть, ежели совесть тебя в чем-нибудь зазирает. Сердце смиренное, дух сокрушенный — вот настоящий пост.
Не
один голос поет, а много, много
голосов.
А сама клобучок да апостольник под лавку… Рвет волосы, дерет лицо ногтями, вся искровенилась, раскосматилась, а сама середь горницы на
одной ножке подпрыгивает и плечами подергивает, головой помахивает и визжит неистовым
голосом...
— Кто ж знает? Кто наконец утвердит меня? Совсем утвердит?.. Я, признаться, колеблюсь…
Одно страшно, другое непонятно… — тихо, будто сама с собой, взволнованным
голосом говорила Дуня.
— Что во время землетрясения тамошние люди молились, взирая на гору, об этом также все из закавказских Божьих людей, от мала до велика, в
один голос говорят.
Все также в
один голос говорят, что, как только кончилось трясение земли, явился старец.
— Конечно, конечно, — заговорили все в
один голос.
Слышит Дуня — смолкли песни в сионской горнице. Слышит — по обеим сторонам кладовой раздаются неясные
голоса, с
одной — мужские, с другой — женские. Это Божьи люди в одевальных комнатах снимают «белые ризы» и одеваются в обычную одежду. Еще прошло несколько времени,
голоса стихли, послышался топот, с каждой минутой слышался он тише и тише. К ужину, значит, пошли. Ждет Дуня. Замирает у ней сердце — вот он скоро придет, вот она узнает тайну, что так сильно раздражает ее любопытство.
— Вспоминала я про него, — почти вовсе неслышным
голосом ответила Дуня крепко обнимавшей ее Аграфене Петровне. — В прошлом году во все время, что, помнишь, с нами в
одной гостинице жил, он ни слова не вымолвил, и я тоже… Ты знаешь. И вдруг уехал к Фленушке. Чего не вытерпела, чего не перенесла я в ту пору… Но и тебе даже ни слова о том не промолвила, а с кем же с другим было мне говорить… Растерзалась тогда вся душа моя. — И, рыдая, опустилась в объятья подруги.
— Милости просим, — в
один голос отвечали девушки, раздвигая на лавках донца и опоражнивая место нежданному, негаданному гостю.
Дня три шага не выступал он из Пантелеева подклета и обедать наверх не ходил, дрожмя дрожал от
одного голоса жены, если, бывало, издали услышит его.
И до самого расхода с посиделок все на тот же
голос, все такими же словами жалобилась и причитала завидущая на чужое добро Акулина Мироновна. А девушки пели песню за песней, добры молодцы подпевали им. Не
один раз выносила Мироновна из подполья зелена вина, но питье было неширокое, нешибкое, в карманах у парней было пустовато, а в долг честная вдовица никому не давала.
Простился с зятем Чапурин по-доброму, по-хорошему, ласково простилась с ним и теща, а Прасковья Патаповна злобно завыла в источный
голос, узнав о внезапном отъезде не
один раз битого ею мужа.
Сама я этих дел не понимаю, но наши все в
один голос говорят, что ежели бы ты захотела ее выручить, то было бы легко и для тебя безобидно.
Подходили они к пароходному трапу, и ни
одного человека кругом их не было. Патап Максимыч поднял увесистый кулак сокрушить бы супротивника, а из головы Алексея не выходили и прежде смущавшие его слова внутреннего
голоса: «От сего человека погибель твоя».
— Упали! Упали! — раздались
голоса на палубе, но никто ни с места. Не зная, кто упал, Никифор Захарыч, мигом сбросив с себя верхнюю одежду, бросился в Волгу. Недаром его смолоду окунем звали за то, что ему быть на воде все
одно, что по земле ходить, и за то, что много людей он спас своим уменьем плавать.