Неточные совпадения
Одного закала
были, хоть
по разным
дорогам шли.
— Милости просим. Рады гостям
дорогим, — радушно ответил Марко Данилыч. — Дарья Сергевна, велите-ка свеженький самоварчик собрать да хорошенького чайку заварите… Лянсин фу-чу-фу! Понимаете? Распервейший чтобы
был сорт,
по восьми рублев фунт! А вы садитесь-ка, Петр Степаныч, погостите у нас.
Кто говорил, что Доронин
по Волге в разбое ходил, сначала-де
был в есаулах, потом в атаманы попал; кто уверял, что разжился он мягкою денежкой, кто божился, клялся, что где-то на большой
дороге богатого купца уходил он…
Не плетутся теперь на ярманку
по пыльным
дорогам певучие артели слепцов и калик перехожих, не плывут
по Волге Христовы корабельщики, не сидят на мостах с деревянными чашками в руках слепые и увечные, не
поют они про Асафа царевича, — зато голосистых немок что, цыганок, шарманщиков!
По три года каждым летом в Комарове он гащивал. Каждый Божий день увещал, уговаривал ее повенчаться, каждый раз обещалась она, но до другого года откладывала. А как после дедовой кончины сам себе хозяином стал, наотрез ему отказала. «Побáловались и шабаш, — она молвила, — и мне, и тебе свой путь-дорога, ищи невесту хорошую». Пугала, что
будет злою женой, неугодливой.
— Ничего. Полегоньку стали расторговываться, — отвечает Марко Данилыч, разрезывая окорочо́к белоснежного московского поросенка. — Сушь почти всю продали, цены подходящие, двинулась и коренная. На нее цены так себе. Икра
будет дорога. Орошин почти всю скупил, а он охулки нá руку не положит, такую цену заворотит, что на Масленице
по всей России
ешь блины без икры. Бедовый!..
Торговля не Бог знает какие барыши ей давала, но то
было тетке Арине
дороже всего, что она каждый день от возвращавшихся с работ из города сосновских мужиков, а больше того от проезжих, узнавала вестей
по три короба и тотчас делилась ими с бабами, прибавляя к слухам немало и своих небылиц и каждую
быль красным словцом разукрашивая.
— И распрекрасное дело, — молвил Марко Данилыч. — И у меня послезавтра кончится погрузка. Вот и поедем вместе на моей барже. И товар-от твой
по воде
будет везти гораздо способнее. Книги не перетрутся. А мы бы дорогой-то кое-что из них и переглядели. Приходи же завтра непременно этак в ранни обедни. Беспременно зайди. Слышишь?
— Останетесь в накладе, Никита Федорыч, — с притворным участьем, покачивая головой, сказал Марко Данилыч. — За анбары тоже платить надо, гужевая перевозка
дорога теперь, поневоле цены-то надо
будет повысить. А кто станет покупать
дороже базарной цены? Да еще за наличные… Не расчет, право, не расчет. Дело видимое: хоть
по всей России развезите — фунта никто не купит у вас.
А если Марья Ивановна да не скоро сберется в
дорогу, если
по моему письму тятенька не тотчас приедет за мной — что тогда
буду я делать?
— Так уж, пожалуйста. Я вполне надеюсь, — сказал отец Прохор. — А у Сивковых как
будет вам угодно — к батюшке ли напишите, чтобы кто-нибудь приезжал за вами, или одни поезжайте. Сивковы дадут старушку проводить — сродница ихняя живет у них в доме, добрая, угодливая, Акулиной Егоровной зовут. Дорожное дело знакомо ей — всю, почитай, Россию не раз изъездила из конца в конец
по богомольям. У Сивковых и к
дороге сготовитесь, надо ведь вам белья, платья купить. Деньги-то у вас
есть на покупку и на
дорогу?
Прощай, милая моя и
дорогая Дунюшка, ты всегда
была избранной любимицей моего сердца; забудь же недоразумение,
по которому ты исчезла из братнина дома.
— Из города Саратова, голубушка ты моя Марьюшка, Ермолай Васильевич прислал с подаянием. Ну здравствуй, моя
дорогая. Что отворачиваешься? Поздороваемся по-прежнему, обними покрепче, поцелуй горячей, — начал
было Семен Петрович, но Марьюшка руками на него замахала.
Неточные совпадения
Артемий Филиппович. О! насчет врачеванья мы с Христианом Ивановичем взяли свои меры: чем ближе к натуре, тем лучше, — лекарств
дорогих мы не употребляем. Человек простой: если умрет, то и так умрет; если выздоровеет, то и так выздоровеет. Да и Христиану Ивановичу затруднительно
было б с ними изъясняться: он по-русски ни слова не знает.
На
дороге обчистил меня кругом пехотный капитан, так что трактирщик хотел уже
было посадить в тюрьму; как вдруг,
по моей петербургской физиономии и
по костюму, весь город принял меня за генерал-губернатора.
Коли вы больше спросите, // И раз и два — исполнится //
По вашему желанию, // А в третий
быть беде!» // И улетела пеночка // С своим родимым птенчиком, // А мужики гуськом // К
дороге потянулися // Искать столба тридцатого.
Так, например, наверное обнаружилось бы, что происхождение этой легенды чисто административное и что Баба-яга
была не кто иное, как градоправительница, или, пожалуй, посадница, которая, для возбуждения в обывателях спасительного страха, именно этим способом путешествовала
по вверенному ей краю, причем забирала встречавшихся
по дороге Иванушек и, возвратившись домой, восклицала:"Покатаюся, поваляюся, Иванушкина мясца
поевши".
Хотя оно
было еще не близко, но воздух в городе заколебался, колокола сами собой загудели, деревья взъерошились, животные обезумели и метались
по полю, не находя
дороги в город.