Неточные совпадения
В даль они не забирались, чтоб середи враждебных племен
быть наготове на всякий случай, друг
ко дружке поближе.
Невзлюбила она Анисью Терентьевну и,
была б ее воля, не пустила б ее на глаза к себе; но Марко Данилыч Красноглазиху жаловал, да и нельзя
было идти наперекор обычаям, а по ним в маленьких городках Анисьи Терентьевны необходимы в дому, как сметана
ко щам, как масло к каше, — радушно принимаются такие всюду и, ежели хозяева люди достаточные да тороватые, гостят у них подолгу.
Груня имела большое влияние на подраставшую девочку, ее да Дарью Сергевну надо
было Дуне благодарить за то, что, проживши семь лет в Манефиной обители, она всецело сохранила чистоту душевных помыслов и внедрила в сердце своем стремление к добру и правде, неодолимое отвращенье
ко всему лживому, злому, порочному.
— Постой, погоди, — остановил его Смолокуров. — Завтра явись
ко мне за расценочной ведомостью, поутру, часу в девятом, а теперь сейчас на баржи… Смотри, на ярманке не загуляй; отсель прямо на караван… Да чтобы все у меня
было тихо. Понял?
— Полно-ко вам друг дружку-то корить, — запищал Седов-богатырь, заметив, что тузы очень уж обозлились. — В чужи карманы неча глядеть — в своем хорошенько смотри. А не лучше ль, господа, насчет закусочки теперь нам потолковать?.. Онисим Самойлыч, Марко Данилыч, Степан Федорыч, какие ваши мысли на этот счет
будут?.. Теперь госпожинки, значит, нашим же товаром
будут нас и потчевать…
Ему, воспитанному в страхе Божием,
было с раннего младенчества внушено беззаветное уваженье к дедовским обычаям, любовь к родине безграничная, честность ничем не колебимая, милосердие
ко всякому бедному и несчастному.
— Этого никак невозможно, — сказал, ломаясь, Василий Фадеев. — Самого хозяина вам в караване видеть ни в каком разе нельзя. А ежели у вас какая
есть к нему просимость, так просим милости
ко мне в казенку; мы всякое дело можем в наилучшем виде обделать, потому что мы самый главный приказчик и весь караван на нашем отчете.
Будут там
петь и играть, и позорить тебя, сын мой любезный, грозный хан для неверных, милосердный царь
ко всем, чтущим Аллаха и его святого пророка».
— Этот Корней с письмом
ко мне от Смолокурова приехал, — шепотом продолжал Володеров. — Вот оно, прочитайте, ежели угодно, — прибавил он, кладя письмо на стол. — У Марка Данилыча где-то там на Низу баржа с тюленем осталась и должна идти к Макарью. А как у Макарья цены стали самые низкие, как
есть в убыток, по рублю да по рублю с гривной, так он и просит меня остановить его баржу, ежели пойдет мимо Царицына, а Корнею велел плыть ниже, до самой Бирючьей Косы, остановил бы ту баржу, где встретится.
— А то могу доложить вашей милости, что по нонешнему году этот товар самый что ни на
есть анафемский. Провалиться б ему, проклятому,
ко всем чертям с самим сатаной, — отвечал Корней.
«Значит, мы в узком месте. Речной стрежень чудищу отдали, а сами к бочку. Оттого-то, видно, и мерили по пяти да по шести… А если б нельзя
было уйти, если бы чудище столкнулось с нами?.. Что скорлупу, раздавило бы наш пароход… Принимай тогда смерть неминучую, о спасенье тут и думать нечего!.. Намедни в Царицыне чумак собачонку фурой переехал — не взвизгнула даже, сердечная… Так бы и с нами
было — пошел бы я
ко дну и
был бы таков».
— Третье лето так прошло у нас, каждое лето пуще и пуще он
ко мне приставал, бежала бы я с ним и уходом повенчалася, а я каждый раз злее да злее насмехалась над ним. Только в нынешнем году, вот как в Петровки он
был здесь у нас, стало мне его жалко… Стала я тогда думать: видно, вправду он сильно меня полюбил… Больно, больно стала жалеть его — и тут-то познала я, что сама-то люблю его паче всего на свете.
«Пускай
поют, пускай постригают!.. Нет нам до них дела!.. А как она, моя голубка, покорна
была и нежна!.. Как вдруг задрожала, как прижалась потом
ко мне!..»
Многие годы прошли в таком от людей отчужденье, потом, умолен
будучи слезными мольбами народа, да укажет ему прямой путь к правой жизни и к вечному спасенью, паче же памятуя словеса Христовы: «Грядущего
ко мне не иждену», стал отец Фотин нá дух принимать приходивших.
— Отпустите-ка
ко мне на это время Дунюшку-то, — сказала Марья Ивановна. — Ей бы
было повеселее: у меня
есть племянница ее лет, разве маленько
будет постарше. Они бы подружились. Племянница моя девушка хорошая, добрая, и ей тоже приятно
было бы видеть у себя такую милую гостью, и Дуне
было бы весело. Сад у братьев огромный, десятинах на четырех,
есть где погулять. И купанье в саду, и теплицы. Отпустите, Марко Данилыч, привезу ее к вашему возврату в сохранности.
— Она не к Луповицким поедет, а
ко мне, — возразила Марья Ивановна. — Ведь у меня и в Луповицах
есть часть имения после матушки. Там и флигелек у меня свой, и хозяйство кой-какое. Нет, отпустите ее в самом деле. Полноте упрямиться, недобрый этакой!
— Со мной часто
будет видаться, я
буду ее поддерживать. Отец обещал отпускать ее
ко мне в Фатьянку. При мне не пойдет она в адские ворота, не возвратится в язычество, — твердо и решительно сказала Марья Ивановна. — На «приводе» я, пожалуй,
буду ее поручницей и все время, пока обитаю в этом греховном теле, стану поддерживать ее на «правом пути».
— Оттого, ваше благородие, внешняя церковь и не дает полного спасенья, — сказал вестовой. — Господь-от ведь прямо сказал: «Не воструби пред собою, яко же лицемеры творят в сонмищах и на стогнах, яко да прославятся от человек». Путь
ко спасенью идет не через церковь… Это путь не истинный, не совершенный…
Есть другой, верный, надежный…
Слеп и глух должен
быть праведник
ко всему тленному…
Забудь о мире и суетах его, забудь и о теле своем,
будь равнодушна
ко всему, что в мире.
— Приидите друг
ко другу, люди Божии, — церковным
напевом запел Николай Александрыч. — Воздадим целование ангельское, лобызание херувимское. Тако дух святый повеле.
— Охота
есть одному!.. Скучно. Айда
ко мне на баржу — пообедаем вместе чем Бог послал. У меня щи знатные из свежей капусты, щец похлебаем, стерлядку в разваре съедим, барашка пожуем, винца малу толику
выпьем.
— Что еще тут? — крикнул тот. — Деньги!.. Не задерживай!.. Много вас, надо
ко всем
поспеть.
— Некому
ко мне
быть, да еще с колокольцами, — молвил Патап Максимыч. — Гости мои все налицо. Должно
быть, кто-нибудь незваный-непрошеный. Испортит нашу беседу, окаянный.
— Нельзя мне, Патап Максимыч, никак невозможно, — отвечал Иван Григорьич. — Неотложные дела приспели. На той неделе поярок привезут
ко мне, надо
будет самому его принять, без своей-то бытности как раз обуют в лапти. А ведь это на целый нá год. Сам рассуди.
А он-то, родимый, будто и не замечал того, всегда
был ласков и приветлив
ко мне, больше всего на свете любил меня!..
Совсем, по-видимому, бесчувственная и
ко всему равнодушная, Дуня страдала великим страданьем, хоть не замечали того. Все скрыла, все затаила в себе, воссиявшие
было ей надежды и нежданное разочарованье, как в могилу она закопала. С каждым днем раздражалась Дуня больше и больше, а сердце не знало покоя от тяжелых неотвязных дум.
За Волгу в скиты послать за канонницей некогда — она не
поспеет ко времени; наставник спасова согласия, что проживал в городе, сам на смертном одре лежал.
— Вы, Авдотья Марковна, столько благодеяний мне оказали, что
буду я теперь неустанно Бога молить, да устроит он ваш жизненный путь. Пошли вам Господи доброго и хорошего сожителя, дай Бог удесятерить достатки ваши, дай вам Бог во всю вашу жизнь не видать ни горя, ни печалей. А я, после таких
ко мне милостей, вековечный и верный служитель ваш. Теперь ли, после ли когда, для вас на всякую послугу готов.
Через день после того, как ты скрылась,
была получена эстафета с письмом
ко мне.
— У Груни кладовая-то деревянная, в подклете по́д домом, а строенье старое да тесное. Долго ль тут до беды? Ну как, грехом, случится пожар? А у меня палатка каменная под сводами и строена на усаде вдалеке от жилого строенья. Не перевезти ли до времени твои пожитки
ко мне?.. Страху
будет меньше. Как думаешь?
— Да на что ж это похоже, да что ж это такое? — на весь дом голосила она. — Нешто на то он женился, чтобы надолго покидать молодую жену? И то недели две он
ко мне не прихаживал!.. Хоть бы простился с женой в ее горнице, как
быть следует всякому мужу с женой. И того не смыслит, шут этакой.
Так же
ко всему равнодушною казалась мать Филагрия: она также приписана
была к городу, жила вместе с Манефой.