Неточные совпадения
Все эти события совершенно вышибли меня из рабочей колеи, и я, вместо
того чтобы дописывать свою седьмую главу, глядел в окно и прислушивался ко всему,
что делалось на хозяйской половине, совсем
не желая этого делать, как это иногда случается.
— Пишет? Та-ак… — тянул гость и с упрямством пьяного человека добавил: — А я все-таки пойду и познакомлюсь, черт возьми…
Что же тут особенного? Ведь я
не съем.
— Да… Досыта эта профессия
не накормит, ну, и с голоду окончательно
не подохнете. Ужо я переговорю с Фреем, и он вас устроит. Это «великий ловец перед господом»… А кстати, переезжайте ко мне в комнату. Отлично бы устроились… Дело в
том,
что единолично плачу за свою персону восемь рублей, а вдвоем мы могли бы платить, ну, десять рублей, значит, на каждого пришлось бы по пяти. Подумайте… Я серьезно говорю. Я ведь тоже болтаюсь с газетчиками, хотя и живу
не этим… Так, между прочим…
Моя добрая мать
не подумала только одного,
что у каждого, даже столичного подлеца должна быть тоже одна добрая мать, которая думает
то же самое,
что и одна моя добрая мать.
А сколько по этим кладбищам гниет
не успевших даже проявить себя талантов, сильных людей, может быть, гениев, — смотришь на эти могилы и чувствуешь,
что сам идешь по дороге вот этих неудачников-мертвецов, проделываешь
те же ошибки, повинуясь простому физическому закону центростремительной силы.
— Э, вздор! Можешь надеть мои ботинки и мои штаны. Если тебя смущает твоя пестрая визитка,
то пусть другие думают,
что ты оригинал: все в черном, а ты
не признаешь этого по твоим эстетическим убеждениям. Только и всего…
Единственным основанием для этого могло служить только
то,
что он в течение трех лет своего студенчества успел побывать в технологическом институте, в медицинской академии, а сейчас слушал лекции в университете, разом на нескольких факультетах, потому
что не мог остановиться окончательно ни на одной специальности.
Никто
не будет печатать мою галиматью, а если «Наша газета» напечатает,
то будет еще хуже, потому
что появится возражение.
Одним словом, скверно, а всего сквернее
то,
что я никак
не мог вообразить себя умным человеком.
За этим немедленно следовал целый реестр искупающих поступков, как очистительная жертва. Всякое правонарушение требует жертв… Например, придумать и сказать самый гнусный комплимент Федосье, причем недурно поцеловать у нее руку, или
не умываться в течение целой недели, или — прочитать залпом самый большой женский роман и т. д. Странно,
чем ярче было такое раскаяние и
чем ужаснее придумывались очищающие кары,
тем скорее наступала новая «ошибка». В психологии преступности есть своя логика…
Прилив средств и необходимость деловых сношений с «академией» совершенно нарушали всю программу нашей жизни, хотя мы и давали каждый день в одиночку и сообща самые торжественные клятвы,
что это последняя «ошибка» и ничего подобного
не повторится. Но эти добрые намерения принадлежали, очевидно, к
тем, которыми вымощен ад.
—
Что значит? В нашем репертуаре это будет называться: месть проклятому черкесу… Это
те самые милые особы, которые так часто нарушали наш проспект жизни своим шепотом, смехом и поцелуями. Сегодня они вздумали сделать сюрприз своему черкесу и заявились все вместе. Его
не оказалось дома, и я пригласил их сюда! Теперь понял? Желал бы я видеть его рожу, когда он вернется домой…
Дело в
том,
что у Пепки была настоящая тайна, о которой он
не говорил, но относительно существования которой я мог догадываться по разным аналогиям и логическим наведениям.
— Меня удивляет, Федосья Ниловна, ваша слабость говорить о
том,
чего вы
не знаете…
— А вот хоть бы
то,
что мы сейчас идем. Ты думаешь,
что все так просто: встретились случайно с какими-то барышнями, получили приглашение на журфикс и пошли… Как бы
не так! Мы
не сами идем, а нас толкает неумолимый закон… Да, закон, который гласит коротко и ясно: на четырех петербургских мужчин приходится всего одна петербургская женщина. И вот мы идем, повинуясь закону судеб, влекомые наглядной арифметической несообразностью…
Кажется,
чего проще — разбить поэму на части и главы, а между
тем это представляло непреодолимые трудности, — действующие лица никак
не укладывались в предполагаемые рамки, и самое действие
не поддавалось расчленению.
Мне много помогло еще
то,
что я с детства бродил с ружьем по степи и в лесу и
не один десяток ночей провел под открытым небом на охотничьих привалах.
— Молодой человек, ведь вам к экзамену нужно готовиться? — обратился он ко мне. — Скверно… А вот
что: у вас есть богатство. Да… Вы его
не знаете, как все богатые люди: у вас прекрасный язык. Да… Если бы я мог так писать,
то не сидел бы здесь. Языку
не выучишься — это дар божий… Да. Так вот-с, пишете вы какой-то роман и подохнете с ним вместе. Я
не говорю,
что не пишите, а только надо злобу дня иметь в виду. Так вот
что: попробуйте вы написать небольшой рассказец.
А я двух стихов
не слеплю,
тем более
что тут особенное условие: нужно, чтобы везде ударение приходилось на буквы а, о и е.
Это
не то,
что мои романсы с а, о и е.
Психология Пепки отличалась необыкновенно быстрыми переходами от одного настроения к другому,
что меня
не только поражало, но до известной степени подчиняло. В нем был какой-то дремавший запас энергии, именно
то незаменимое качество, когда человек под известным впечатлением может сделать
что угодно. Конечно, все зависело от направления этой энергии, как было и в данном случае.
Второй подъем даже для молодых ног на такую фатальную высоту труден. Но вот и роковой пятый ярус и
те же расшитые капельдинеры. Дядя Петра сделал нам знак глазами и, как театральное привидение, исчез в стене. Мы ринулись за ним согласно уговору, причем Пепко чуть
не пострадал, — его на лету ухватил один из капельдинеров так,
что чуть
не оторвал рукав.
Спуститься в темноте с высоты пятого яруса было делом нелегким и рискованным, но молодость счастлива
тем,
что не рассуждает в таких случаях.
Это совершенно особенное чувство: ведь ничего дурного нет в
том,
что человек сидит и пишет роман, ничего нет дурного и в
том,
что он может написать неудачную вещь, — от неудач
не гарантированы и опытные писатели, — и все-таки являлось какое-то нехорошее и тяжелое чувство малодушия.
— Совершенно серьезно… Ведь это только кажется,
что у них такие же руки и ноги, такие же глаза и носы, такие же слова и мысли, как и у нас с тобой. Нет, я буду жить только для
того, чтобы такие глаза смотрели на меня, чтобы такие руки обнимали меня, чтобы такие ножки бежали ко мне навстречу. Я
не могу всего высказать и мог бы выразить свое настроение только музыкой.
— Послушай,
что ты привязался ко мне? Это, понимаешь, скучно… Ты идеализируешь женщин, а я — простой человек и на вещи смотрю просто.
Что такое — любить?.. Если действительно человек любит,
то для любимого человека готов пожертвовать всем и прежде всего своей личностью,
то есть в данном случае во имя любви откажется от собственного чувства, если оно
не получает ответа.
Мы прошли деревню из конца в конец и нашли сразу
то, о
чем даже
не смели мечтать, — именно, наняли крошечную избушку на курьих ножках за десять рублей за все лето.
Дело дошло без малого до драки, так
что я должен был удерживать Пепку. Он впал в бешенство и наговорил Федосье дерзостей.
Та, конечно,
не осталась в долгу и «надерзила» в свою очередь.
Вопрос был
тем серьезнее,
что раньше мы о нем как-то
не подумали. Все наше хозяйство заключалось в гитаре.
— Во-первых, я
не виноват,
что Мелюдэ такая хорошенькая, а во-вторых, мое шарлатанство отличается от докторского только
тем,
что я
не беру за него гонорара…
Эта внутренняя работа мысли и чувства делалась просто невыносимой благодаря
тому,
что не могла ничем проявиться во внешних формах.
Это была трогательная просьба. Только воды, и больше ничего. Она выпила залпом два стакана, и я чувствовал, как она дрожит. Да, нужно было предпринять что-то энергичное, решительное, что-то сделать, что-то сказать, а я думал о
том, как давеча нехорошо поступил, сделав вид,
что не узнал ее в саду. Кто знает, какие страшные мысли роятся в этой девичьей голове…
— И вдруг ничего нет… и мне жаль себя,
ту девочку, которой никогда
не будет… За
что? Мне самой хочется умереть… Может быть, тогда Агафон Павлыч пожалеет меня, хорошо пожалеет… А я уж ничего
не буду понимать,
не буду мучиться… Вы думали когда-нибудь о смерти?
Мы просидели на горке до первого поезда, отходившего в Петербург в восемь часов утра. Любочка заметно успокоилась, — вернее, она до
того устала,
что не могла даже горевать. Я проводил ее на вокзал.
Неужели Пепко прав, уверяя,
что наши лучшие намерения никогда
не осуществляются и каждый автор должен умереть,
не исполнив
того,
что он считает лучшей частью самого себя?
Эта встреча отравила мне остальную часть дня, потому
что Пепко
не хотел отставать от нас со своей дамой и довел свою дерзость до
того,
что забрался на дачу к Глазковым и выкупил свое вторжение какой-то лестью одной доброй матери без слов. Последняя вообще благоволила к нему и оказывала некоторые знаки внимания. А мне нельзя было даже переговорить с Александрой Васильевной наедине, чтоб досказать конец моего романа.
В
то же время я чувствовал,
что сегодняшний день имеет решающее значение и
что он
не вернется никогда,
что совершилось что-то такое огромное и подавляющее и
что я уже
не могу вернуться к своему прошлому.
— Гм… Пожалуй, я
не буду спорить. Но негодяй создан негодяем и
не виноват,
что природа создала его именно негодяем, а нехорошо
то, когда люди порядочные,
то есть
те, которые считают себя порядочными, знаются с негодяями. Скажи мне, кто твои друзья, и так далее.
— Это игра слов, а я говорю серьезно. Самое скверное
то,
что ты утратил всякий аппетит порядочности. Да… Ты еще можешь смеяться над собственными безобразиями, а это признак окончательного падения. Глухой
не слышит звуков, слепой
не видит света, а ты
не чувствуешь
тех гадостей, которые проделываешь. Одним словом, ты должен жениться на Любочке…
Ведь обличать имеет право только
тот, кто сам
не сделал ничего дурного, а ты сделаешь хуже,
чем я.
Я много читал и нигде
не нашел
того,
что сейчас раскрывалось перед моими глазами.
Буквы а, е и о, которые Пепко называл своими кормилицами, давали ничтожный заработок, репортерской работы летом
не было, вообще приходилось серьезно подумать о
том,
что и как жевать.
—
Тема? Тьфу… Знаешь,
чем все кончится: я убегу в Америку и осную там секту ненавистников женщин. В члены будут приниматься только
те, кто даст клятву
не говорить ни слова с женщиной,
не смотреть на женщину и
не думать о женщине.
Ведь музыкант, прежде
чем перейти к композиторству, должен пройти громадную школу, художник тоже, и одна теория ни
тому, ни другому
не дает еще ничего, кроме знания.
Мне все казалось,
что я пишу
не то,
что следует, и начинаю торговать собой.
Рассуждения, несомненно, прекрасные; но
то утро, которое я сейчас буду описывать, являлось ярким опровержением Пепкиной философии. Начать с
того,
что в собственном смысле утра уже
не было, потому
что солнце уже стояло над головой — значит, был летний полдень. Я проснулся от легкого стука в окно и сейчас же заснул. Стук повторился. Я с трудом поднял тяжелую вчерашним похмельем голову и увидал заглядывавшее в стекло женское лицо. Первая мысль была
та,
что это явилась Любочка.
Я тоже поднялся. Трагичность нашего положения, кроме жестокого похмелья, заключалась главным образом в
том,
что даже войти в нашу избушку
не было возможности: сени были забаррикадированы мертвыми телами «академии». Окончание вчерашнего дня пронеслось в очень смутных сценах, и я мог только удивляться, как попал к нам немец Гамм, которого Спирька хотел бить и который теперь спал, положив свою немецкую голову на русское брюхо Спирьки.
— И уходите, и
не нужно!.. — голосила Любочка. — Жениха вы себе ищете, вот
что… Да
не туда попали. Адрес
не тот…
Это равнодушие, кажется, понравилось Фрею, хотя он по привычке и
не высказал своих чувств. Он вообще напоминал одного из
тех лоцманов, которые всю жизнь проводят чужие суда в самых опасных местах и настолько свыкаются с своим ответственным и рискованным делом,
что даже
не чувствуют этого.
Есть роковые силы, которые заставляют человека делаться
тем или другим, и я уверен,
что никакой преступник
не думает о скамье подсудимых, а тюремщик, который своим ключом замыкает ему весь вольный белый свет, никогда
не думал быть тюремщиком.
Неточные совпадения
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния… Сами извольте посудить: казенного жалованья
не хватает даже на чай и сахар. Если ж и были какие взятки,
то самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья.
Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто бы высек,
то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи мои; это такой народ,
что на жизнь мою готовы покуситься.
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери кто хочет!
Не знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать
не куды пошло!
Что будет,
то будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах или в
чем другом,
то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Хлестаков. Право,
не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я
не могу жить без Петербурга. За
что ж, в самом деле, я должен погубить жизнь с мужиками? Теперь
не те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я
не хочу после… Мне только одно слово:
что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе и сейчас! Вот тебе ничего и
не узнали! А все проклятое кокетство; услышала,
что почтмейстер здесь, и давай пред зеркалом жеманиться: и с
той стороны, и с этой стороны подойдет. Воображает,
что он за ней волочится, а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
Один из них, например, вот этот,
что имеет толстое лицо…
не вспомню его фамилии, никак
не может обойтись без
того, чтобы, взошедши на кафедру,
не сделать гримасу, вот этак (делает гримасу),и потом начнет рукою из-под галстука утюжить свою бороду.