Неточные совпадения
Мне почему-то показалось, что из всей «академии» только этот Пепко отнесся ко мне с какой-то скрытой враждебностью, и я почувствовал себя неловко. Бывают такие встречи, когда по первому впечатлению почему-то невзлюбишь человека. Как оказалось впоследствии, я не ошибся: Пепко возненавидел меня с первого
раза, потому что по природе
был ревнив и относился к каждому новому человеку крайне подозрительно. Мне лично он тоже не понравился, начиная с его длинного носа и кончая холодной сырой рукой.
Он еще
раз оглядел всю комнату, сердито сплюнул и швырнул свою длиннополую шляпу куда-то на этажерку. Мне показалось, что сегодняшний Пепко
был совсем другим человеком, не походившим на вчерашнего.
Федосья как-то смешно фыркнула себе под нос и молча перенесла нанесенное ей оскорбление. Видимо, они
были люди свои и отлично понимали друг друга с полуслова. Я, с своей стороны, отметил в поведении Пепки некоторую дозу нахальства, что мне очень не понравилось. Впрочем, Федосья не осталась в долгу: она так долго ставила свой самовар, что лопнуло бы самое благочестивое терпение. Пепко принимался ругаться
раза три.
Не
буду описывать ход ученого заседания: секретарь читал протокол предыдущего заседания, потом следовал доклад одного из «наших начинающих молодых ученых» о каких-то жучках, истребивших сосновые леса в Германии, затем прения и т. д. Мне в первый
раз пришлось выслушать, какую страшную силу составляют эти ничтожные в отдельности букашки, мошки и таракашки, если они действуют оптом. Впоследствии я постоянно встречал их в жизни и невольно вспоминал доклад в Энтомологическом обществе.
Федосья
была убеждена в существовании этой таинственной особы и с ехидством обезьяны каждый
раз сама приносила письма Пепке.
То
была работа Сизифа, потому что приходилось по десяти
раз переделывать каждую главу, менять план, вводить новых лиц, вставлять новые описания и т. д.
Работа в газете шла чередом. Я уже привык к ней и относился к печатным строчкам с гонорарной точки зрения. Во всяком случае, работа
была интересная и очень полезная, потому что вводила в круг новых знаний и новых людей. Своих товарищей-репортеров я видал очень редко, за исключением неизменного Фрея. «Академия» попрежнему сходилась в трактире Агапыча или в портерной. Прихожу
раз утром, незадолго до масленицы, с отчетом в трактир.
Не получив утром газеты, Пепко тоже прилетел в «академию», чтобы узнать новость из первых рук. Он
был вообще в скверном настроения духа и выругался за всех. Все чувствовали, что нужно что-то такое предпринять, что-то устроить, вообще вывернуться Фрей сердито кусал свои усы и несколько
раз ударял кулаком по столу, точно хотел вышибить из него какую-то упрямую мысль, не дававшуюся добром.
Пепко ломал руки и бегал по комнате, как зверь, в первый
раз попавшийся в клетку. Мне
было и досадно за легкомыслие Пепки, и обидно за него, и жаль несчастной девушки с испуганными глазами.
— Вот что, молодой человек, — советовал полковник, интересовавшийся моей работой, — я давно болтаюсь около литературы и выработал свою мерку для каждой новой вещи. Возьмите страницу и сосчитайте сколько
раз встречаются слова «
был» и «который». Ведь в языке — весь автор, а эти два словечка рельефно показывают, какой запас слов в распоряжении данного автора. Языку, конечно, нельзя выучиться, но нужно относиться к нему с крайней осторожностью. Нужна строгая школа, то, что у спортсменов называется тренировкой.
— Знаешь что? Мы сегодня
будем дышать свежим воздухом, — заявил Пепко
раз вечером с таким видом, точно хотел выстрелить. — Да,
будем дышать, и все тут. Судьба нас загнала в подлую конуру, а мы назло ей вот как надышимся! Всю гигиену выправим в лучшем виде.
Как
раз перед последним экзаменом я получил письмо от отца, в котором
было так много хороших советов и не
было денег на поездку.
Шуваловский парк привел нас в немой восторг. Настоящие деревья, настоящая трава, настоящая вода, настоящее небо, наконец… Мы обошли все аллеи, полюбовались видом с Парнаса, отыскали несколько совсем глухих, нетронутых уголков и еще
раз пришли в восторг. Над нашими головами ласково и строго шумели
ели и сосны, мы могли ходить по зеленой траве, и невольно являлось то невинное чувство, которое заставляет выпущенного в поле теленка брыкаться.
А как хорошо
было ранним утром в парке, где так и обдавало застоявшимся смолистым ароматом и ночной свежестью. Обыкновенно, я по целым часам бродил по аллеям совершенно один и на свободе обдумывал свой бесконечный роман. Я не мог не удивляться, что дачники самое лучшее время дня просыпали самым бессовестным образом. Только
раз я встретил Карла Иваныча, который наслаждался природой в одиночестве, как и я. Он находился в периоде выздоровления и поэтому выглядел философски-уныло.
Да… да, и еще
раз да!» Основанием для таких гордых мыслей служил мой роман: вот напишу, и тогда вы узнаете, какой
есть человек Василий Попов…
— Нет, не морда… Напротив, самый добродушный немец, хотя немного и поврежденный мыслью о всесокрушающем величии Германии. Он меня пригласил к себе, и я… я
был у них уже два
раза. Очень милое семейство… Мы уговорились как-нибудь в воскресенье отправиться в Юкки.
Как
раз это
была дача с качелями, а на качелях сидела она в белом летнем платье, перехваченном красной широкой лентой вместо пояса.
Это, очевидно,
был бред сумасшедшего. Я молча взял Любочку за руку и молча повел гулять. Она сначала отчаянно сопротивлялась, бранила меня, а потом вдруг стихла и покорилась. В сущности она от усталости едва держалась на ногах, и я боялся, что она повалится, как сноп. Положение не из красивых, и в душе я проклинал Пепку в тысячу первый
раз. Да, прекрасная логика: он во всем обвинял Федосью, она во всем обвиняла меня, — мне оставалось только пожать руку Федосье, как товарищу по человеческой несправедливости.
— Вы боитесь, что я опять приеду? Конечно, приеду, но на этот
раз буду умнее и не
буду лезть к нему на глаза… Хотя издали посмотреть… только посмотреть… Ведь я ничего не требую… Идите.
Эта девушка как
раз была налицо, — она тихо раскачивалась на своей качели с книгой в руках.
Это уж второй
раз сегодня я провожаю: там я рад
был избавиться, а здесь готов
был удержать поезд руками.
Раз я сидел и писал в особенно унылом настроении, как пловец, от которого бежит желанный берег все дальше и дальше. Мне опротивела моя работа, и я продолжал ее только из упрямства. Все равно нужно
было кончать так или иначе. У меня в характере
было именно упрямство, а не выдержка характера, как у Пепки. Отсюда проистекали неисчислимые последствия, о которых после.
— Я в первый
раз вижу так близко этого сорта женщину… — говорила Анна Петровна с своей больной улыбкой. — Какая она красивая… Мне очень
было интересно посмотреть на нее. Зачем вы меня увели?
После танцев Александра Васильевна захотела
пить, и я
был счастлив, что имел возможность предложить ей порцию мороженого. Мы сидели за мраморным столиком и болтали всякий вздор, который в передаче является уже полной бессмыслицей. Ее кавалер демонстративно прошел мимо нас уже три
раза, но Александра Васильевна умышленно не замечала его, точно отвоевывала себе каждую четверть часа. Наконец, кончилось и мороженое. Она поднялась, подавая руку, и устало проговорила...
Например, тот же Степаныч ценил и уважал Фрея, как «серьезного газетчика», но его симпатии
были на стороне Порфира Порфирыча: «Они, Порфир Порфирыч, конечно, имеют свою большую неустойку, значит, прямо сказать, слабость, а промежду прочим, завернут такое тепленькое словечко в другой
раз, что самого буфетчика Агапыча слезой прошибут-с»…
Отвлеченные рассуждения сделались теперь слабостью Порфира Порфирыча, точно он торопился высказать все, что наболело в душе. Трезвый он
был совсем другой, и мне каждый
раз делалось его жаль. За что пропал человек? Потом я знал, чем кончались эти старческие излияния: Порфир Порфирыч брал меня под руку, отводил в сторону и, оглядевшись, говорил шепотом...
На следующий день я, конечно, опять не застал Райского; то же
было и еще на следующий день. Отворявший дверь лакей смотрел на меня с полным равнодушием человека, привыкшего и не к таким видам. Эта скотина с каждым
разом приобретала все более и более замороженный вид. Я оставил издателю письмо и в течение целой недели мучился ожиданием ответа, но его не последовало.
Каждое появление Аграфены Петровны сопровождалось какой-нибудь реформой: один
раз переставлен
был письменный стол, в другой — моя кушетка, в третий — стулья.
— Как что? Даже ни
разу не поцеловать хорошенькой девушки? Да вы просто мямля и тюфяк… Вас никогда женщины не
будут любить. Не может же девушка первая броситься на шею к мужчине… Первый шаг должен сделать он.
У Пепки
были совершенно необъяснимые движения души, как в данном случае. Для чего он важничал и врал прямо в глаза? Павловск и Ораниенбаум
были так же далеки от Пепки, как Голконда и те белые медведи, которые должны
были превратиться в ковры для Пепкиных ног. По-моему, Пепко
был просто маниак.
Раз он мне совершенно серьезно сказал...
Раз я гулял в парке, занятый планом какой-то фантастической легенды, — мне
было уже тесно в рамках обыкновенного существования обыкновенных смертных, — как меня окликнул знакомый голос. Я оглянулся и остолбенел: меня догонял Пепко. Он
был в летнем порванном пальто и с газетой в руках, — признак недурной…
— И вдруг ты уезжаешь добровольцем, избавляясь
разом от двух бед: не
будет сидеть Любочка против дачи, и не
будет пилить Анна Петровна… Это недурно…
Это уже
было слишком, и я
раз откровенно ей заметил, что нехорошо простирать свое любопытство так далеко.
Просматривая Пепкину работу, я несколько
раз вопросительно смотрел на автора, — кажется, мой бедный друг серьезно тронулся. Всех листов
было шесть, и у каждого свое заглавие: «Старосветские помещики», «Ермолай и Валетка», «Максим Максимыч» и т. д. Дальше следовало что-то вроде счета из ресторана: с одной стороны шли рубрики, а с другой — цифры.
Из Шувалова мы возвращались с Аграфеной Петровной вдвоем; дорога парком в летнюю теплую ночь
была чудная. Я находился под впечатлением сербского вечера и еще
раз завидовал Пепке. Мы шли пешком и даже немного заблудились.
Да, мой друг
был прав, тысячу
раз прав, хотя от этой правды ни ему, ни мне и не
было легче.
Мне приходилось еще в первый
раз встречать развратника pur sang, [чистокровного (франц.).] и меня радовало, что я сам не такой и не
буду таким.
Раз утром я
был особенно злобно настроен.
Только вынесши этот искус, Пепко отправился в трактир Агапыча и пьянствовал без просыпа три дня и три ночи, пока не очутился в участке. Он
был последователен… Анна Петровна обвинила, конечно, меня, что я развращаю ее мужа. Из-за этого даже возникло некоторое крупное недоразумение между сестрами, потому что Аграфена Петровна обвиняла Пепку как
раз в том же по отношению ко мне.
— Уж на что лучше, Агафон Павлыч… Так хорошо, что помирать не надо. Я в первый
раз в Питере, так даже страшно с непривычки. Все куда-то бегут, торопятся, точно на пожар… Тесненько живете. Вот бы Василью Иванычу домой съездить, стариков проведать. То
есть в самый бы
раз… Давненько не бывали в наших палестинах.