Неточные совпадения
— Пока ни с кем… — дерзко ответил старик. — Да моей пестрядине с
твоим плисом и разговаривать-то
не рука.
— Вот так фунт! — ахнул Харитон Артемьич,
не вполне доверяя словам странного человека. — Слыхивал я про
твои чудеса, Михей Зотыч, а все-таки оно тово…
— А привык я. Все пешком больше хожу: которое место пешком пройдешь, так оно памятливее. В Суслоне чуть было
не загостился у
твоего зятя, у писаря… Хороший мужик.
— Хороши
твои девушки, хороши красные… Которую и брать,
не знаю, а начинают с краю. Серафима Харитоновна, видно, богоданной дочкой будет… Галактиона-то моего видела? Любимый сын мне будет, хоша мы
не ладим с ним… Ну, вот и быть за ним Серафиме. По рукам, сватья…
— Да ты
не бойся, Устюша, — уговаривал он дичившуюся маленькую хозяйку. — Михей Зотыч, вот и моя хозяйка. Прошу любить да жаловать… Вот ты
не дождался нас, а то мы бы как раз
твоему Галактиону в самую пору. Любишь чужого дедушку, Устюша?
— Что же мне говорить? — замялся Галактион. — Из
твоей воли я
не выхожу.
Не перечу… Ну, высватал, значит так тому делу и быть.
— А тебе завидно?
Не чета
твоему писарю.
— А почему земля все? Потому, что она дает хлеб насущный… Поднялся хлебец в цене на пятачок — красный товар у купцов встал, еще на пятачок — бакалея разная остановилась, а еще на пятачок — и все остальное село. Никому
не нужно ни
твоей фабрики, ни
твоего завода, ни
твоей машины… Все от хлебца-батюшки. Урожай — девки, как блохи, замуж поскакали, неурожай — посиживай у окошечка да поглядывай на голодных женихов. Так я говорю, дурашка?
— Ничего ты от меня, миленький,
не получишь… Ни одного грошика, как есть. Вот, что на себе имеешь, то и
твое.
— Ну, перестань. Я знаю, что сердишься. А только напрасно… Я тебе зла
не жалаю, и мне ничего
твоего не нужно. Своего достаточно.
—
Не ври… Ведь ты знаешь, что
твоя жена меня выгнала вон из дому и еще намекнула, за кого она меня считает.
— Да, казус, — глубокомысленно согласился протопоп. —
Не благопотребно для
твоего сана, а, между прочим, того…
— Да так… Вот ты теперь ешь пирог с луком, а вдруг протянется невидимая лапа и цап
твой пирог. Только и видел… Ты пасть-то раскрыл, а пирога уж нет.
Не понимаешь? А дело-то к тому идет и даже весьма деликатно и просто.
— Отцу
не хотел служить, а бесу служишь. Ну, да это
твое дело… Сам
не маленький и правую руку от левой отличишь.
— А вот и пустит. И еще спасибо скажет, потому выйдет так, что я-то кругом чиста. Мало ли что про вдову наболтают, только ленивый
не скажет. Ну, а тут я сама объявлюсь, — ежели бы была виновата, так
не пошла бы к
твоей мамыньке. Так я говорю?.. Всем будет хорошо… Да еще что, подошлем к мамыньке сперва Серафиму. Еще того лучше будет… И ей будет лучше: как будто промежду нас ничего и
не было… Поняла теперь?
— Пришел посмотреть на
твою фабрику, — грубо объяснял он. — Любопытно, как вы тут публику обманываете… Признаться оказать, я всегда считал тебя дураком, а вышло так, что ты и нас поучишь… да. По нынешним-то временам
не вдруг разберешь, кто дурак, кто умный.
— Я его бранила всю дорогу… да, — шептала она, глотая слезы. — Я только дорогой догадалась, как он смеялся и надо мной и над тобой. Что ж, пусть смеются, — мне все равно. Мне некуда идти, Галактион. У меня вся душа выболела. Я буду
твоей кухаркой,
твоей любовницей, только
не гони меня.
— Да,
твой,
твой,
твой! — уже кричал Галактион, впадая в бешенство. — Ведь ты сама его выбрала в мужья, никто тебя
не неволил, и выходит, что
твой… Ты его целовала, ты… ты… ты…
— Поживешь с мое, так и сама будешь то же говорить. Мудрено ведь живого человека судить… Взять хоть
твоего Стабровского: он ли
не умен, он ли
не хорош у себя дома, — такого человека и
не сыщешь, а вышел на улицу — разбойник… Без ножа зарежет. Вот тут и суди.
— Нет,
твоей словесности
не требуется, а надо все по форме.
—
Не дам ни гроша… Помру, тогда все
твое. Да и нет у меня денег.
— Правда-то ко времю… Тоже вон хлеб
не растет по снегу. Так и
твоя правда… Видно, мужик-то умен, да мир дурак.
Не величайся чужой бедой… Божье тут дело.
— Ну, плохой антихрист, который будет по дорогам бегать! К настоящему-то сами все придут и сами поклонятся. На, радуйся, все мы
твои, как рыба в неводу… Глад-то будет душевный, а
не телесный. Понял?
Неточные совпадения
Хлестаков. Я уж
не помню
твоих глупых счетов. Говори, сколько там?
Анна Андреевна. Ну, Машенька, нам нужно теперь заняться туалетом. Он столичная штучка: боже сохрани, чтобы чего-нибудь
не осмеял. Тебе приличнее всего надеть
твое голубое платье с мелкими оборками.
Анна Андреевна. У тебя вечно какой-то сквозной ветер разгуливает в голове; ты берешь пример с дочерей Ляпкина-Тяпкина. Что тебе глядеть на них?
не нужно тебе глядеть на них. Тебе есть примеры другие — перед тобою мать
твоя. Вот каким примерам ты должна следовать.
Городничий. Ах, боже мой, вы всё с своими глупыми расспросами!
не дадите ни слова поговорить о деле. Ну что, друг, как
твой барин?.. строг? любит этак распекать или нет?
— дворянин учится наукам: его хоть и секут в школе, да за дело, чтоб он знал полезное. А ты что? — начинаешь плутнями, тебя хозяин бьет за то, что
не умеешь обманывать. Еще мальчишка, «Отче наша»
не знаешь, а уж обмериваешь; а как разопрет тебе брюхо да набьешь себе карман, так и заважничал! Фу-ты, какая невидаль! Оттого, что ты шестнадцать самоваров выдуешь в день, так оттого и важничаешь? Да я плевать на
твою голову и на
твою важность!