Неточные совпадения
Заплатина круто повернулась перед зеркалом и посмотрела на свою особу в три четверти. Платье сидело кошелем; на спине оно отдувалось пузырями и ложилось вокруг ног некрасивыми тощими складками, точно под ними были палки. «Разве надеть новое платье, которое подарили тогда Панафидины за жениха Капочке? —
подумала Заплатина, но сейчас же решила: — Не стоит… Еще, пожалуй, Марья Степановна
подумает, что
я заискиваю перед ними!» Почтенная дама придала своей физиономии гордое и презрительное выражение.
«Вот этой жениха не нужно будет искать: сама найдет, — с улыбкой
думала Хиония Алексеевна, провожая глазами убегавшую Верочку. — Небось не закиснет в девках, как эти принцессы, которые умеют только важничать… Еще считают себя образованными девушками, а когда пришла пора выходить замуж, — так
я же им и ищи жениха. Ох, уж эти
мне принцессы!»
Я как услышала, что Привалов приехал, так сейчас же и перекрестилась: вот,
думаю, господь какого жениха Nadine послал…
— Да, да, позови ее, — согласилась Марья Степановна. — Как же это?.. У нас и к обеду ничего нет сегодня. Ах, господи! Вы сказали, что ночью приехал,
я и
думала, что он завтра к нам приедет… У Нади и платья нового, кажется, нет. Портнихе заказано, да и лежит там…
Как
подумаю, что делается без
меня на приисках, так вот сердце кровью и обольется.
— Право,
я еще не успел
подумать об этом, — отвечал Привалов. — Да вообще едва ли и придется бывать в клубе…
— Да, слышал, слышал… Что-нибудь да не чисто в этом деле,
я так
думаю.
Не
думал я дожить до того, чтобы Шатровские заводы продали за долги.
— А вот сейчас… В нашем доме является миллионер Привалов;
я по необходимости знакомлюсь с ним и по мере этого знакомства открываю в нем самые удивительные таланты, качества и добродетели. Одним словом,
я кончаю тем, что начинаю
думать: «А ведь не дурно быть madame Приваловой!» Ведь тысячи девушек сделали бы на моем месте именно так…
— Нет, постой. Это еще только одна половина мысли. Представь себе, что никакого миллионера Привалова никогда не существовало на свете, а существует миллионер Сидоров, который является к нам в дом и в котором
я открываю существо, обремененное всеми человеческими достоинствами, а потом начинаю
думать: «А ведь не дурно быть madame Сидоровой!» Отсюда можно вывести только такое заключение, что дело совсем не в том, кто явится к нам в дом, а в том, что
я невеста и в качестве таковой должна кончить замужеством.
— Благодарю вас, — добродушно говорил Привалов, который
думал совсем о другом. —
Мне ведь очень немного нужно… Надеюсь, что она
меня не съест?.. Только вот имя у нее такое мудреное.
— Вот уж воистину сделали вы
мне праздник сегодня… Двадцать лет с плеч долой. Давно ли вот такими маленькими были, а теперь… Вот смотрю на вас и
думаю: давно ли
я сама была молода, а теперь… Время-то, время-то как катится!
— А как вы
думаете: получу
я по этим документам?
— Не-ет… Вы
думаете, что
я дурак… пьян… Послушай, Привалов,
я… тебе вот что скажу…
— А вы с ним не церемоньтесь… Так
я буду ждать вас, Сергей Александрыч, попросту, без чинов. О моем предложении
подумайте, а потом поговорим всерьез.
«Что он этим хотел сказать? —
думал Привалов, шагая по своему кабинету и искоса поглядывая на храпевшего Виктора Васильича. — Константин Васильич может иметь свое мнение, как
я свое… Нет,
я уж, кажется, немного того…»
— Знаю, вперед знаю ответ: «Нужно
подумать… не осмотрелся хорошенько…» Так ведь? Этакие нынче осторожные люди пошли; не то что мы: либо сена клок, либо вилы в бок! Да ведь ничего, живы и с голоду не умерли. Так-то, Сергей Александрыч… А
я вот что скажу: прожил ты в Узле три недели и еще проживешь десять лет — нового ничего не увидишь Одна канитель: день да ночь — и сутки прочь, а вновь ничего. Ведь ты совсем в Узле останешься?
—
Я и не
думаю отдавать землю башкирам, Василий Назарыч; пусть пока она числится за
мной, а с башкирами можно рассчитаться и другим путем…
Гляжу
я на тебя и
думаю: здоров, молод, — скатертью дорога на все четыре стороны…
— Нет, вы не ослышались, Василий Назарыч.
Я серьезно
думаю заняться хлебной торговлей…
— Между прочим, вероятно, буду торговать и мукой, — с улыбкой отвечал Привалов, чувствуя, что пол точно уходит у него из-под ног. —
Мне хотелось бы объяснить вам, почему
я именно
думаю заняться этим, а не чем-нибудь другим.
—
Я и не
думаю, Хиония Алексеевна.
— Вот еще Ляховский… Разжился фальшивыми ассигнациями да краденым золотом, и черту не брат! Нет, вот теперь до всех вас доберется Привалов… Да. Он даром что таким выглядит тихоньким и, конечно, не будет иметь успеха у женщин, но Александра Павлыча с Ляховским подтянет. Знаете,
я слышала, что этого несчастного мальчика, Тита Привалова, отправили куда-то в Швейцарию и сбросили в пропасть. Как вы
думаете, чьих рук это дельце?
— Отчего же,
я с удовольствием взялся бы похлопотать… У
меня даже есть план, очень оригинальный план. Только с одним условием: половина ваша, а другая — моя. Да… Но прежде чем
я вам его раскрою, скажите
мне одно: доверяете вы
мне или нет? Так и скажите, что
думаете в настоящую минуту…
—
Я и сам
думал заехать к вам.
—
Я ни в чем не обвиняю Василия Назарыча, — говорил Привалов, — и даже не
думал обидеться на него за наш последний разговор. Но
мне, Марья Степановна, было слишком тяжело все это время…
—
Я так и
думала: до Ляховского ли. Легкое ли место, как отец-то наш тогда принял тебя… Горяч он стал больно: то ли это от болезни его, или годы уж такие подходят… не разберу ничего.
— Вы замечательно смело рассуждаете… — задумчиво проговорил Привалов. — И знаете,
я тысячу раз
думал то же, только относительно своего наследства… Вас мучит одна золотопромышленность, а на моей совести, кроме денег, добытых золотопромышленностью, большою тяжестью лежат еще заводы, которые основаны на отнятых у башкир землях и созданы трудом приписных к заводам крестьян.
— Да, да… Сегодня метла, завтра метла, послезавтра метла. Господи! да вы с
меня последнюю рубашку снимете. Что ты
думаешь: у
меня золотые горы для вас… а?.. Горы?.. С каким ты мешком давеча шел по двору?
— Ах, это пустяки… Разве кому-нибудь интересно знать, что
я могу чувствовать или
думать!
— Не могу знать!.. А где
я тебе возьму денег? Как ты об этом
думаешь… а? Ведь ты
думаешь же о чем-нибудь, когда идешь ко
мне? Ведь
думаешь… а? «Дескать, вот
я приду к барину и буду просить денег, а барин запустит руку в конторку и вытащит оттуда денег, сколько
мне нужно…» Ведь так
думаешь… а? Да у барина-то, умная твоя голова, деньги-то разве растут в конторке?..
— А вы, Игнатий Львович, и возьмите себе чиновника в кучера-то, — так он в три дня вашего Тэку или Батыря без всех четырех ног сделает за восемь-то цалковых. Теперь взять Тэка… какая это лошадь есть, Игнатий Львович? Одно слово — разбойник: ты ей овса несешь, а она зубищами своими ладит тебя прямо за загривок схватить… Однова пятилась да пятилась, да совсем
меня в угол и запятила.
Думаю, как брызнет задней ногой, тут тебе, Илья, и окончание!.. Позвольте, Игнатий Львович, насчет жалов…
— Почему вы
думаете, Антонида Ивановна, что
я избегаю вашего общества? — спрашивал Привалов. — Наоборот,
я с таким удовольствием слушал ваше пение сейчас… Могу сказать откровенно, что никогда ничего подобного не слышал.
— О, это пустяки. Все мужчины обыкновенно так говорят, а потом преспокойнейшим образом и женятся. Вы не
думайте, что
я хотела что-нибудь выпытать о вас, — нет,
я от души радуюсь вашему счастью, и только. Обыкновенно завидуют тому, чего самим недостает, — так и
я… Муж от
меня бежит и развлекается на стороне, а
мне остается только радоваться чужому счастью.
— Да бог его знает… Он, кажется, служил в военной службе раньше…
Я иногда, право, боюсь за моих девочек: молодо-зелено, как раз и головка закружится, только доктор все успокаивает… Доктор прав: самая страшная опасность та, которая подкрадывается к вам темной ночью, тишком, а тут все и все налицо. Девочкам во всяком случае хороший урок… Как вы
думаете?
«Дурак, дурак и дурак! — с бешенством
думал Ляховский, совсем не слушая Половодова. — Первому попавшемуся в глаза немчурке все разболтал… Это безумие! Ох, не верю
я вам, никому не верю, ни одному вашему слову… Продадите, обманете, подведете…»
— Цветет-то она цветет, да кабы не отцвела скоро, — с подавленным вздохом проговорила старуха, — сам знаешь, девичья краса до поры до время, а Надя уж в годах, за двадцать перевалило. Мудрят с отцом-то, а вот счастья господь и не посылает… Долго ли до греха — гляди, и завянет в девках. А Сережа-то прост, ох как прост, Данилушка. И в кого уродился,
подумаешь…
Я так полагаю, што он в мать, в Варвару Павловну пошел.
В дверях столовой он столкнулся с Верочкой. Девушка не испугалась по обыкновению и даже не покраснела, а посмотрела на Привалова таким взглядом, который отозвался в его сердце режущей болью. Это был взгляд врага, который не умел прощать, и Привалов с тоской
подумал: «За что она
меня ненавидит?»
Старуха зорко наблюдала эту встречу: Привалов побледнел и, видимо, смутился, а Надежда Васильевна держала себя, как всегда. Это совсем сбило Марью Степановну с толку: как будто между ними ничего не было и как будто было. Он-то смешался, а она как ни в чем не бывало… «Ох, не проведешь
меня, Надежда Васильевна, —
подумала старуха, поднимаясь неохотно с места. — Наскрозь вас вижу с отцом-то: все мудрить бы вам…»
Он теперь не
думал о себе, о своем положении, его
я отошло в сторону; всеми своими чувствами он видел ее, ту ее, какой она сидела с ним…
— Ты
думаешь,
я стану у него просить денег? — спросил он, понизив голос.
— Видишь, Надя, какое дело выходит, — заговорил старик, — не сидел бы
я, да и не
думал, как добыть деньги, если бы мое время не ушло. Старые друзья-приятели кто разорился, кто на том свете, а новых трудно наживать. Прежде стоило рукой повести Василию Бахареву, и за капиталом дело бы не стало, а теперь… Не знаю вот, что еще в банке скажут: может, и поверят. А если не поверят, тогда придется обратиться к Ляховскому.
— А
я так
думаю, Хиония Алексеевна, что этот ваш Привалов выеденного яйца не стоит… Поживет здесь, получит наследство и преспокойнейшим образом уедет, как приехал сюда. Очень уж много говорят о нем — надоело слушать…
«Эх, разве так дела делают, — с тоской
думал Nicolas, посасывая сигару. — Да дай-ка
мне полсотни тысяч, да
я всех опекунов в один узел завязал бы… А вот извольте сговориться с субъектом, у которого в голове засела мельница! Это настоящая болезнь, черт возьми…»
— Все это время
я серьезно
думал о ваших планах…
Вот
я и
думаю, что не лучше ли было бы начать именно с такой органической подготовки, а форма вылилась бы сама собой.
— Если Софья Игнатьевна не захочет дать
мне совет,
я погиб… У Софьи Игнатьевны столько вкуса… Боже, сколько вкуса! И глаз… о, какой острый, молодой глаз у Софьи Игнатьевны!
Мне нужно
думать целую неделю, а Софье Игнатьевне стоит только открыть ротик…
— По-вашему же сидеть и скучать, — капризным голосом ответила девушка и после небольшой паузы прибавила: — Вы, может быть,
думаете, что
мне очень весело… Да?.. О нет, совершенно наоборот;
мне хотелось плакать…
Я ведь злая и от злости хотела танцевать до упаду.
— Вы считаете
меня совсем пустой девушкой… — заговорила Зося упавшим, глухим голосом. —
Я вижу, не отпирайтесь. Вы
думаете, что
я способна только дурачиться, наряжаться и выезжать лошадей. Да? Ведь так?
—
Я не понимаю, к чему такой разговор, — проговорил Лоскутов. —
Я, кажется, ничем не дал повода так
думать…